— Ну и стерва же ты, — Зинаида Петровна говорила это почти шёпотом, но каждое слово било, как пощёчина. — Думаешь, я не вижу? Думаешь, я слепая?
Марина замерла у раковины, не оборачиваясь. Тарелка выскользнула из рук и глухо стукнулась о дно мойки. Вода продолжала литься тонкой струйкой — звук казался оглушительным в этой давящей тишине.
— Вы о чём?
— О чём она меня спрашивает! — свекровь вошла на кухню, и Марина почувствовала, как воздух сгустился. — Я в твой шкаф заглянула. Случайно, между прочим. Искала старый плед, думала, ты у меня взяла. А там... там такое!
Марина медленно закрыла кран. Обернулась. Зинаида Петровна стояла в дверном проёме — плотная фигура в застиранном халате, руки скрещены на груди, глаза блестят. Азартно так блестят, по-охотничьи.
— Что именно вас не устроило в моём шкафу?
— Не прикидывайся! Три новых платья. Три! Одно другого краше. И свитер кашемировый — я в магазине такой видела, там ценник космический был. — Она сделала шаг вперёд, голос стал ядовитым. — На какие деньги, интересно? Петя тебе, что ли, дарит? Мой сын всю зарплату домой приносит, я знаю до копейки, сколько у него остаётся. Так откуда наряды?
Декабрьское утро ползло за окном серое, неприветливое. Марина смотрела на свекровь и думала, как же быстро всё покатилось под откос. Два года назад она входила в эту квартиру невестой, с цветами и надеждой. Зинаида Петровна тогда улыбалась, обнимала, называла доченькой. «Наконец-то Петенька счастье своё нашёл», — говорила она гостям на свадьбе, утирая слёзы.
А потом что-то сломалось. Или не сломалось — просто маска упала.
— Я работаю, — Марина старалась говорить спокойно, хотя внутри всё сжималось в тугой узел. — У меня своя зарплата. Разве я не могу купить себе одежду?
— Работаешь! — Зинаида Петровна фыркнула. — В своём офисике. На ресепшене сидишь, кофе посетителям разносишь. Думаешь, я не знаю, сколько там платят? На три платья не накопишь.
— Я не обязана перед вами отчитываться.
— Не обязана? — свекровь шагнула ближе, и Марина инстинктивно отступила к стене. — А я обязана терпеть гулящую под своей крышей? Небось любовника завела, вот он тебя и одевает. Пока мой Петя на работе надрывается, ты по магазинам с кавалером ходишь!
Слова били наотмашь. Марина чувствовала, как щёки наливаются жаром, а в горле встаёт ком.
— Вы... вы не имеете права так говорить!
— Ещё какое имею! — голос Зинаиды Петровны взлетел до крика. — Это моя квартира! Мой сын! И если ты думаешь, что я позволю какой-то проходимке разбить ему сердце...
— Мама, что происходит?
Пётр появился в коридоре — сонный, растерянный, в мятой футболке. Он работал посменно, и сегодня был его выходной. Видимо, крики разбудили.
— А! Петенька! — Зинаида Петровна мгновенно сменила тон, в голосе появились слёзные нотки. — Хорошо, что ты проснулся. Нам нужно серьёзно поговорить. О твоей жене.
— Что случилось?
— Случилось? — свекровь драматично всплеснула руками. — Ты знаешь, что она себе накупила? Платья дорогущие, свитера! На какие деньги, я тебя спрашиваю? Ты ей давал?
Пётр потёр лицо ладонью, явно пытаясь проснуться и вникнуть в ситуацию.
— Мам, ну... Марина работает. Она может покупать себе что хочет.
— Работает! — Зинаида Петровна повернулась к нему, и Марина увидела, как лицо свекрови исказилось. — Да на её зарплату только на колготки хватит! Петь, ты что, совсем слепой? Она тебе изменяет! Вот откуда обновки!
— Мама, прекрати, — Пётр наконец-то окончательно проснулся, голос стал твёрже. — Ты опять начинаешь.
— Как это опять? — в голосе Зинаиды Петровны появились злые нотки. — Я о твоём благополучии забочусь! Я не хочу, чтобы тебя дурачили! Ты работаешь как проклятый, денег домой приносишь, а она... она тебе рога вешает и ещё денег от любовника берёт!
Марина почувствовала, как внутри что-то обрывается. Она прожила здесь два года. Два года терпела придирки, колкости, постоянный контроль. Зинаида Петровна проверяла, что она готовит, как убирает, во сколько приходит домой. Делала замечания: «Опять макароны? Петя итальянскую кухню не любит». Или: «Что за духи у тебя? Дешёвка какая-то, от тебя за версту несёт». Или просто смотрела — долго, оценивающе, с плохо скрытым презрением.
Сначала Марина оправдывалась, пыталась угодить, старалась стать хорошей невесткой. Готовила любимые блюда Петра, убирала квартиру до блеска, дарила свекрови подарки на все праздники. Бесполезно. Зинаида Петровна словно питалась её унижением, расцветала от каждой возможности уколоть, обесценить, растоптать.
— Пётр, — Марина посмотрела на мужа. — Скажи ей. Скажи, что я копила три месяца. Что мы с девочками из офиса скидывались на совместную закупку, брали оптом, поэтому дешевле вышло. Скажи, что ты в курсе.
Пётр молчал. Он стоял между ними — между матерью и женой — и молчал. И в этом молчании было всё.
— Петенька, — Зинаида Петровна подошла к сыну, положила руку на его плечо. — Ты же понимаешь, что я не со зла. Я просто волнуюсь за тебя. Ты мой единственный сын, моя кровиночка. После того как отец ушёл, я тебя одна подняла, всё тебе отдала. И теперь вижу, как какая-то девка пользуется твоей добротой.
— Мама...
— Нет, выслушай! — она говорила быстро, напористо, не давая ему вставить слово. — Я же женщина опытная, я жизнь видела. Я знаю, как они умеют вить верёвки из мужчин. Сначала милая, покладистая, а потом... Посмотри на неё! Платья новые, макияж дорогой, туфли на каблуках. Это для кого она наряжается, как ты думаешь? Для тебя? Да ты её в этих нарядах и не видишь — она их на работу носит!
Марина слушала этот поток слов и чувствовала, как внутри разливается холод. Всё было продумано. Каждое слово, каждая интонация — Зинаида Петровна била точно в цель, играла на самых болезненных струнах.
Пётр действительно редко видел её нарядной. Он работал в две смены, приходил уставший, валился спать. А она... она, может быть, и правда старалась выглядеть лучше на работе. Там хотя бы люди замечали, когда она причёсана, когда новая помада. Там Игорь из соседнего отдела говорил: «Маринка, ты сегодня прям светишься». Там Катя делала комплименты её блузке.
Дома же... дома Зинаида Петровна встречала её взглядом, от которого хотелось съёжиться и спрятаться.
— Знаешь что, мам, — Пётр наконец заговорил, и в голосе его звучала усталость. — Давай позже обсудим. Я ещё не проснулся толком.
— Позже! — свекровь отшатнулась, будто он её ударил. — Всегда ты так! Всё откладываешь, не хочешь правде в глаза смотреть! А потом будешь жалеть, когда она соберётся и уйдёт к своему богачу!
— Никакого богача нет, — тихо сказала Марина. — Есть только ваша больная фантазия.
Зинаида Петровна обернулась к ней, и в её глазах полыхнуло что-то страшное.
— Ах, больная фантазия? Ну посмотрим. Посмотрим, кто тут больной. — Она выпрямилась, плечи расправились. — Петь, я завтра позвоню Галине. Она в том офисе уборщицей работает, где твоя женушка сидит. Пусть мне расскажет, что там к чему. Кто к ней подкатывает, с кем она чаи гоняет.
— Мама, ты серьёзно? — Пётр наконец разозлился. — Ты за женой следить собираешься?
— Собираюсь! И что с того? Это моё право — защищать своего ребёнка!
Марина развернулась и вышла из кухни. Она больше не могла там находиться, не могла слушать, как всё, что она пыталась построить, превращается в грязь. В комнате — в их с Петром комнате — она опустилась на кровать и закрыла лицо руками.
Три платья. Она действительно копила три месяца. Отказывала себе в обедах, ходила пешком вместо метро, не покупала косметику. А потом увидела объявление — распродажа коллекции прошлого сезона, скидки до семидесяти процентов. Поехала с подругой, выбрала три вещи, в которых чувствовала себя красивой. Просто красивой, чёрт возьми. Не серой мышью, не невесткой-прислугой, а собой.
И вот теперь это стало поводом для обвинений в измене.
За дверью продолжался приглушённый разговор. Марина не слышала слов, но интонации говорили всё. Зинаида Петровна атаковала, Пётр защищался вяло, без особого энтузиазма. Как всегда.
Она вспомнила, как полгода назад пыталась заговорить с ним об этом. «Петь, твоя мама... она слишком много себе позволяет. Может, нам стоит съехать?» Он тогда посмотрел на неё так, будто она предложила выкинуть мать на улицу. «Марин, ну это моя мама. Она просто беспокоится. Потерпи немного, она привыкнет».
Но Зинаида Петровна не собиралась привыкать. Наоборот — с каждым месяцем становилось хуже.
Неделя пролетела в напряжённом молчании. Зинаида Петровна ходила по квартире с видом оскорблённой добродетели, громко вздыхала, когда Марина появлялась в комнате, демонстративно отворачивалась за ужином. Пётр делал вид, что ничего не происходит, уткнувшись в телефон или телевизор.
Двадцать восьмого декабря Марина решилась заговорить о празднике.
— Зинаида Петровна, давайте обсудим новогоднее меню, — она вошла в гостиную, где свекровь листала какой-то журнал. — Может, оливье сделаем, селёдку под шубой...
— Можешь не беспокоиться, — свекровь даже не подняла глаз. — Я встречать Новый год дома не буду.
Марина замерла.
— Как это?
— А вот так. — Зинаида Петровна отложила журнал, посмотрела на невестку с плохо скрытым злорадством. — Я с подругами в ресторан иду. Галя заказала столик в «Зимнем саду», там банкет будет, живая музыка, развлекательная программа. Нормальные люди так праздник встречают, между прочим.
— Но... мы же всегда встречали вместе.
— Всегда, — свекровь усмехнулась. — Это когда Петя был холостой, мы вдвоём праздновали. А теперь у него жена есть, которая новые платья себе покупает. Пусть она его и развлекает. Мне тут делать нечего.
— Зинаида Петровна, ну зачем вы так? — Марина чувствовала, как внутри закипает обида. — Это же семейный праздник!
— Семейный! — свекровь вскочила с дивана. — Какая семья? Ты считаешь нас с Петей семьёй? После того, как меня в измене обвинила?
— Я вас не обвиняла! Это вы меня...
— Не перечь мне! — Зинаида Петровна шагнула вперёд, указательный палец направлен прямо в лицо Марине. — Я в этом доме хозяйка! Я тридцать лет здесь живу! И если мне захотелось с подругами Новый год встретить — встречу! А ты... ты тут готовь свои салатики, украшай ёлочку. Может, любовника своего позовёшь, раз муж тебе не нужен.
— Какой любовник?! — Марина не выдержала, голос сорвался на крик. — Откуда вы это взяли?! Я три месяца копила на эти платья! Три месяца! И ничего у меня ни с кем нет!
— Галя мне всё рассказала, — свекровь прищурилась, голос стал вкрадчивым. — Про того парня из вашего офиса. Игорь, кажется? Как он к тебе подкатывает, как вы вместе обедать ходите.
Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног. Игорь. Обычный коллега, с которым они иногда пили кофе в столовой, обсуждали рабочие дела. Ничего больше. Но Зинаида Петровна уже всё решила, уже выстроила свою версию.
— Это просто коллега. Мы в одном отделе работаем.
— Коллега, — свекровь протянула слово, смакуя его. — Конечно-конечно. Галя говорит, он тебе комплименты делает, цветы на восьмое марта дарил.
— Он всем девочкам дарил! Всему отделу!
— Ага. Всем. — Зинаида Петровна повернулась к окну, голос стал тише, но от этого ещё страшнее. — Ты думаешь, я дура? Думаешь, я не вижу, как ты по вечерам в телефон уткнулась? С кем переписываешься, интересно? Петя работает, приходит уставший, а ты... ты ему внимания не уделяешь. Всё время занята. То телефон, то компьютер. Наверное, с этим своим Игорьком сообщения строчишь.
— Я маме пишу! Маме, вы слышите?!
— Маме, — свекровь хмыкнула. — Придумай что получше. В общем, решено. Тридцать первого я ухожу в шесть вечера. Столик заказан на семь. Буду встречать Новый год с теми, кто меня уважает и ценит. А не с предательницей под одной крышей.
Она вышла из комнаты, оставив Марину стоять посреди гостиной с ощущением полной беспомощности. За дверью хлопнула дверь её комнаты — Зинаида Петровна заперлась, давая понять, что разговор окончен.
Марина опустилась на диван. В голове был туман. Игорь. Простой, добродушный парень, который работал менеджером по продажам. Они и правда иногда пили кофе вместе, обсуждали новости, жаловались на начальство. Но это было просто дружеское общение, ничего больше. У Игоря самого девушка была, он постоянно про неё рассказывал.
Но Зинаиде Петровне правда не нужна. Ей нужна причина, чтобы испортить праздник, чтобы показать, кто здесь главный. Чтобы наказать Марину за то, что она осмелилась купить себе три платья.
Вечером Пётр вернулся со смены. Марина встретила его у двери.
— Твоя мама отказалась встречать Новый год дома, — сказала она без предисловий. — Она идёт с подругами в ресторан.
Пётр стянул куртку, повесил на вешалку. Не смотрел на жену.
— Ну и пусть идёт. Её право.
— Петь, — Марина схватила его за рукав. — Ты понимаешь, что это специально? Она хочет испортить нам праздник. Хочет показать, что я тут чужая.
— Марин, не драматизируй, — он наконец посмотрел на неё, и в глазах была только усталость. — Может, ей действительно с подругами веселее будет. Мы вдвоём встретим, что тут такого?
— Такого, что она обвиняет меня в измене! — Марина не могла сдержаться. — Она следит за мной через эту свою Галю! Она придумывает несуществующие романы! И ты... ты даже слова в мою защиту не говоришь!
Пётр потёр переносицу. Жест усталого человека, который не хочет разбираться.
— А что я должен сказать? Мама волнуется. Она после отца... ну ты знаешь. Она боится, что и меня бросят.
— Но я тебя не брошу! — в горле встал ком. — Я люблю тебя, Петь. Но я не могу так жить. Не могу постоянно оправдываться за каждую новую кофточку, за каждую улыбку коллеге!
Он обнял её, но как-то механически, без тепла.
— Ладно, проедет. После праздников успокоится. Давай не будем сейчас ругаться, а?
И ушёл в ванную, оставив Марину стоять в коридоре с пониманием, что ничего не изменится. Никогда не изменится. Потому что Пётр не хочет меняться. Ему удобно быть между молотом и наковальней, удобно делать вид, что ничего страшного не происходит.
А происходило.
Утром тридцать первого Зинаида Петровна встала рано. Марина слышала, как она ходит по своей комнате, что-то перекладывает, шуршит пакетами. В половине девятого свекровь вышла на кухню — при полном параде. Новое платье тёмно-синего цвета, причёска уложена, макияж аккуратный.
— Надеюсь, моё отсутствие не испортит вам вечер, — бросила она, наливая себе кофе.
Марина молчала. Она стояла у плиты, помешивая кашу для Петра, и молчала. Слов больше не было.
— Кстати, — Зинаида Петровна отпила глоток, посмотрела на невестку. — Я тут подумала. Может, мне вообще отсюда съехать? А то неудобно как-то получается — вы молодые, вам пространство нужно, а я мешаюсь под ногами.
Марина обернулась. В голосе свекрови звучало что-то новое — не злость, не сарказм. Что-то другое.
— Куда вы собрались съезжать?
— К Ире. К дочери моей. — Зинаида Петровна поставила чашку на стол. — Она давно зовёт. Переехала в Казань три года назад, устроилась там хорошо. Квартира трёхкомнатная, места хватает. Говорит, приезжай, мам, поживём вместе. А я всё тянула, думала, Петя без меня пропадёт. Но теперь вижу — у него жена есть. Она о нём позаботится.
Последняя фраза прозвучала с такой ядовитой иронией, что Марина поняла — это не искренний порыв. Это очередная игра. Очередная попытка надавить, заставить почувствовать вину.
— Когда вы решили?
— Вчера вечером с Ирой разговаривала, — свекровь пожала плечами. — Она обрадовалась. Сказала, что в январе уже можно приезжать. Там и работу мне поможет найти — у них в школе требуется вахтёр. Пенсии моей на жизнь не хватает, а так подработаю немного.
Она говорила буднично, но Марина видела, как внимательно та следит за её реакцией. Ждёт. Ждёт, что невестка начнёт отговаривать, упрашивать остаться. Ждёт возможности сказать: «Ага, значит, совесть заговорила? Значит, понимаешь, что выживаешь меня из родного дома?»
Но Марина не собиралась играть по этим правилам.
— Если вы так решили, то это ваше право, — сказала она спокойно. — Главное, чтобы вам было комфортно.
Зинаида Петровна дёрнулась, словно её ударили. Она явно не ожидала такой реакции.
— Вот как, — процедила она сквозь зубы. — Рада, значит? Не дождёшься, когда старуха съедет?
— Я не говорила, что рада. Я сказала, что это ваше решение.
— Ах, моё решение! — свекровь вскочила, чашка звякнула о блюдце. — Да меня просто выживают отсюда! Вы с Петькой хотите остаться вдвоём, чтобы я не мешала! Чтобы твоего Игорька сюда таскать можно было!
— Хватит! — Марина швырнула ложку в раковину. — Хватит уже про Игоря! Его не существует! Понимаете? Нет никакого романа, нет никаких любовников! Это всё у вас в голове!
— У меня в голове?! — Зинаида Петровна перешла на крик. — Да я тебя насквозь вижу! Думаешь, я не замечаю, как ты на Петю смотришь? Без любви, без тепла! Как на обузу! Ты его не любишь! Никогда не любила! Тебе квартира нужна была, прописка московская!
В дверях появился Пётр — заспанный, растрёпанный.
— Мам, что происходит?
— А то происходит, что я уезжаю! — Зинаида Петровна развернулась к сыну. — В Казань. К Ире. Чтобы вам не мешать!
Пётр остолбенел.
— Куда... куда уезжаешь?
— В Казань! — она подошла к нему, схватила за руки. — К сестре твоей. Она зовёт, места хватает. А вы тут останетесь вдвоём со своей... — она покосилась на Марину, — с женой своей. Будете счастливо жить.
— Мам, это... это неожиданно.
— Неожиданно? — в голосе Зинаиды Петровны зазвучали слёзы. — Я думала, ты меня удержишь. Скажешь, не уезжай, мама, ты нам нужна. Но вижу, что не нужна. Вижу, что лишняя тут.
Она развернулась и вышла из кухни. Хлопнула дверь. Затем послышался звук передвигаемой мебели, громкое сопение.
Пётр стоял посреди кухни, бледный.
— Она серьёзно?
— Не знаю, — честно ответила Марина. — Может, и серьёзно. Может, это очередной спектакль.
— Спектакль? — он посмотрел на жену. — Ты думаешь, она врёт?
— Я думаю, что твоя мама делает всё, чтобы поссорить нас. Чтобы ты выбирал между ней и мной. И чтобы в итоге винил меня во всём.
Пётр молчал. Потом вдруг сел на стул, уронил голову на руки.
— Устал, — сказал он тихо. — Так устал от всего этого.
Марина подошла, положила руку на его плечо.
— Петь, если она уедет... может, это и к лучшему? Мы наконец сможем пожить спокойно. Без скандалов, без обвинений.
— Но она моя мама.
— Я знаю. Но она взрослый человек. У неё есть дочь, есть куда поехать. Это не значит, что ты её бросаешь. Просто... просто иногда людям лучше жить отдельно.
Он поднял голову, посмотрел на неё. И в первый раз за много месяцев Марина увидела в его глазах не усталость, не раздражение — а понимание.
— Ты права, — сказал он наконец. — Наверное, ты права.
Вечером Зинаида Петровна ушла в ресторан. Напоследок она долго стояла в прихожей, одеваясь, явно ожидая, что её будут отговаривать. Но Марина накрывала на стол, а Пётр смотрел какое-то шоу по телевизору. Когда дверь за свекровью закрылась, в квартире стало тихо.
— Как думаешь, она правда уедет? — спросил Пётр, когда они сидели за столом вдвоём.
— Не знаю, — Марина разливала шампанское по бокалам. — Может быть. А может, завтра вернётся и скажет, что передумала.
— И что тогда?
— Тогда... — она замолчала, глядя в окно, где за стеклом кружились первые снежинки нового года. — Тогда нам придётся принять решение. Настоящее решение. О том, как мы хотим жить дальше.
Он кивнул. Взял её руку.
— Извини, — сказал тихо. — За всё. Я должен был тебя защищать.
— Ещё не поздно начать, — ответила Марина.
Куранты пробили полночь. За окном запели песни, взорвались первые салюты. Они сидели вдвоём на кухне — муж и жена — и впервые за долгое время между ними не было стены. Не было матери, готовой разрушить всё ради своей правоты. Было только пространство, которое можно было заполнить заново.
А в ресторане «Зимний сад» Зинаида Петровна сидела за столом с подругами, пила шампанское и строила планы. Планы возвращения. Потому что уезжать она, конечно, не собиралась. Это был всего лишь ход. Очередной манёвр в долгой игре за власть над сыном.
Но она ещё не знала, что в этот раз игра может закончиться совсем не так, как она рассчитывала.