Есть и ещё один возможный литературный «источник» «Ревизора». Впрочем, здесь уже не комедия. В 1835 году в журнале «Библиотека для чтения» была напечатана повесть «Провинциальные актёры», автором которой был А.Ф.Вельтман. Редактор журнала О.И.Сенковский (кстати, тот самый барон Брамбеус, «под именем» которого якобы писал Хлестаков!) изменил первоначальное название «Неистовый Роланд», чем автор остался очень недоволен (сейчас повесть печатается под оригинальным заглавием). Вот это произведение тоже иногда называют литературным прародителем «Ревизора». Что же мы можем увидеть общего?
Но, наверное, сначала нужно хоть два слова сказать об авторе.
Александр Фомич Вельтман сам по себе достаточно интересная фигура. Российский картограф, лингвист, археолог, участник Русско-турецкой войны 1828—1829 годов, подполковник, он интересен прежде всего как добрый знакомый А.С.Пушкина, с которым познакомился ещё в Кишинёве, а после гибели поэта написал «Воспоминания о Пушкине в Бессарабии», где в начале будет сказано: «Когда пронеслась печальная весть о смерти Пушкина, вся прошедшая жизнь его воскресла в памяти знавших его, и первая грусть была о Пушкине-человеке. Всё перенеслось мыслию в прошедшее, в котором видело и знало его, чтобы потом спросить себя: где же он? Я узнал его в Бессарабии…»
Во-вторых, Вельтман известен как писатель и поэт. Только несколько примеров. Его «песня разбойников» «Что отуманилась, зоренька ясная...» из повести в стихах «Муромские леса» стала народной песней. В начале уже нашего века по экранам прошёл телесериал «Саломея» по мотивам его романа «Приключения, почерпнутые из моря житейского» (к сожалению, незавершённый), ставший последней работой Л.А.Пчёлкина. Некоторые его произведения вполне «читабельны» и в наши дни
В 1832 году Вельтман опубликовал свой первый роман «Странник», о котором Пушкин писал Е.М.Хитрово: «В этой немного вычурной болтовне чувствуется настоящий талант». Какое-то время назад я писала о вельтмановском плане окончания пушкинской «Русалки» (к счастью, неосуществлённом, так как эту более чем «вычурную» задумку литературоведы недаром окрестили «ахинеей»).
Вот и повесть «Неистовый Роланд» тоже несколько вычурна и довольно трагична. А в основе её всё та же коллизия: провинциального артиста принимают за генерал-губернатора.
Действие происходит в некоем городе на берегу Днепра, куда «недели через две» должен приехать генерал-губернатор. Обычно, пересказывая сюжет, пишут: «Актёр Зарецкий, не успевший переодеться в обычное платье, прибывает в уездный город в костюме генерала Лафайета. Будучи сильно пьян, он вываливается из брички на окраине города, и подобравшие его люди принимают его за настоящего генерала». Это не совсем точно.
Насколько пьян герой (да и пьян ли вообще), сказать трудно. У меня, во всяком случае, сложилось впечатление, что он («человек лет тридцати, важной наружности, с пламенными чёрными глазами, с пылким румянцем на щеках… беспокойство и смущение выражалось во всех чертах») с самого начала действия уже не совсем нормален, потому что произносит только слова из пьес, в которых должен играть (в том числе и из того самого «Роланда», вынесенного в заглавие повести), и явно не понимает, где он и с кем разговаривает. Не совсем понятно и то, почему он в театральном костюме («На нём был синий сертук; три звезды светились на груди»). Он не просто «вываливается» из телеги: неумелый кучер не видит оврага – и вот итог: «бричка опрокинулась, звёзды на платье мелькнули, раздался стон и вдруг умолк». Авария произошла возле дома казначея, который и подобрал «его высокопревосходительство». У пострадавшего «вся голова от сильного удара при падении приведена в окровавленное состояние», а сам он так и не придёт в себя и будет объясняться снова страстными монологами (в комментариях обычно даже точно указывают, откуда они взяты). Чуть позже из прошения содержателя театра мы узнаем, что это был «Корнелий Иванов Зарецкий», заключивший контракт «играть трагические роли, а когда нужда воспоследует, то и комические; в случае же отсутствия или болезни оперного артиста труппы, отставного баса певческой кафедрального собора, имеет он, Зарецкий, и петь».
Но вот суета вокруг пострадавшего «генерал-губернатора» вполне гоголевская. Так, вызванный к больному городской лекарь «пришёл в ужас. Он никак не воображал, что генерал-губернатор может иметь нужду в уездном лекаре: не лечиться ездит он по губернии, а взыскивать за нерадение по службе». И начинается примерно то, что предписывает делать своим подчинённым гоголевский городничий: «Между тем колодник, занимавший место писаря в полиции, отведён в острог; шкаф, наполненный вместо дел, валявшихся на столе и под столом, остатками ужина, куском жареной говядины, раскрошенным хлебом и бутылкою с чем-то, очищен; непроспавшаяся команда поставлена на ноги; письмоводитель с синим носом, после нескольких начальнических тычков, сел составлять рапорт о благосостоянии города и список колодников, содержащихся в остроге; часть полицейской команды побежала ловить по городу подводы и рабочих людей для чищения улиц».
Если в начале повести автор рассказывает, что все городские «деятели» охотно откладывают свои дела ради именин супруги городничего, то теперь «в городе служебная деятельность необыкновенна, исправность по службе дивная, порядок примерный; во всех усердие, достойное внимания вышнего начальства; в магистрате и судах все в мундире и при шпаге, регламент ожил, перед зерцалом чинят и вчиняют правду по законам, судят и рассуждают о делах, а не о вчерашнем дне и городских новостях; в городовой больнице лекари щупают пульс каждого больного, лекарство прописывается не для всех одно, диета не общая; гарнизонная команда на площади, учится учебному шагу; полицейская команда на стороже».
А что же сам «генерал-губернатор»? А он так и не придёт в сознание: то появится перед чиновниками, произнося возвышенные речи, то вроде бы объяснится в любви дочери казначея (разумеется, все его слова – из разных пьес). И, наконец, станет «в азарте чинить буйство на площади», где и будет опознан содержателем труппы и отведён в полицию. Но и там будет объясняться заимствованными из трагедии высокопарными словами…
А финал трагичен: «Настоящий генерал-губернатор, до которого дошли слухи об этом происшествии, смеялся над ним от души и велел перевести Роланда-Зарецкого из тюрьмы в сумасшедший дом», и там «Зарецкий без отдыха декламирует», так что «все сумасшедшие, находящиеся с ним в одной камере, забывают свою манию… и все внимательно, безмолвно, разинув рот, дивятся исступлённому искусству Зарецкого».
***********
И снова вопрос: могла ли эта повесть, чуть-чуть опередившая «Ревизора», повлиять на работу его автора? Думаю, что тоже нет. У Гоголя, вспомним, нет ни театрального костюма, ни тех возвышенных фраз, с помощью которых несчастный Зарецкий, хоть и невольно, но обманул чиновников, нет и продуманного плутовства, как в пьесе Квитки. В конце «Ревизора» Городничий недоумённо скажет: «Ну, что было в этом вертопрахе похожего на ревизора? Ничего не было. Вот просто ни на полмизинца не было похожего». Почему же всё так получилось?
А вот об этом нужно уже говорить подробно.
*************
Я подчас получаю замечания, что в моих статьях много того, что сейчас называют модным словечком «спойлер». Хочу сказать сразу, что пишу, в основном, о произведениях, всем хорошо известным, а потому не думаю, что развитие сюжета должно оставаться тайной.
Кроме того, никоим образом не считаю, что знание, «чем кончится», вредит интересу. Мне кажется, это относится только к плохим книгам. У хороших писателей главное – не ЧТО, а КАК произойдёт. А потому и нужно хорошие книги читать не один раз…
В статье использованы иллюстрации Д.Н.Кардовского, конечно же, к «Ревизору»
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал! Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Публикации гоголевского цикла здесь
Навигатор по всему каналу здесь