Тяжелая входная дверь захлопнулась с глухим стуком, отрезая Марию от городской суеты. Ручки двух набитых пакетов из супермаркета врезались ей в пальцы. Спина привычно ныла, напоминая о том, что восемь часов за офисным столом — это не отдых, а просто другой вид нагрузки перед «второй сменой» дома.
В коридоре было темно, только из гостиной пробивалась полоска света и доносились звуки телевизора. Шло какое-то ток-шоу, где люди громко кричали, перебивая друг друга. Мария вздохнула, скинула ботинки и потащила пакеты на кухню. Никто не вышел её встретить. Это было уже давно заведено: её приход воспринимался как нечто само собой разумеющееся, как нечто неизбежное и обязательное. Работает — и ладно.
На кухне царил привычный хаос. На столе высилась гора грязной посуды, оставшейся после завтрака и, судя по количеству тарелок, обеда. Хлебные крошки были рассыпаны даже на полу. Мария поставила пакеты, чувствуя, как внутри закипает глухое раздражение. Она ведь просила с утра: «Игорь, пожалуйста, закинь посуду в посудомойку, я опаздываю».
— Маша, это ты? — донесся из комнаты ленивый голос мужа. — А мы уже заждались. Есть хочется страшно. Мама говорит, у неё давление упало от голода.
Мария закрыла глаза и досчитала до пяти. Нужно было успокоиться. Срываться с порога не имело смысла, это только дало бы повод Галине Петровне начать очередную лекцию о том, что у нынешних женщин расшатаны нервы.
Она вошла в гостиную. Игорь полулежал на диване с телефоном в руках, а Галина Петровна, его мама, сидела в кресле, укутавшись в шерстяной плед, и скорбно поджимала губы. Свекровь переехала к ним три месяца назад «на время ремонта», но ремонт в её квартире, кажется, даже не начинался, зато в квартире Марии и Игоря начался филиал ада.
— Добрый вечер, — тихо сказала Мария.
— Добрый ли? — Галина Петровна демонстративно посмотрела на настенные часы. — Половина восьмого, Мария. В приличных семьях ужин на столе в семь. У Игоря гастрит, ты же знаешь, ему нельзя делать такие большие перерывы в еде. А я... ну что я, я старый человек, могу и потерпеть, хотя голова кружится.
— Я работала, Галина Петровна. А потом была в магазине. Очереди, — Мария кивнула на коридор. — И пробки.
— Оправдания, — махнула рукой свекровь. — Моя мама пятерых подняла, работала в поле и всегда успевала мужа горячим встретить. А у вас сейчас — стиралка стирает, мультиварка варит. Лень одна.
Игорь, не отрываясь от экрана, добавил:
— Маш, ну правда, ты бы как-то планировала время. Купила бы полуфабрикатов на крайний случай, если не успеваешь.
— Полуфабрикатов? — возмутилась Галина Петровна. — Игорю магазинную химию? Ну уж нет. Ты, сынок, такое не ешь. Пусть жена нормальное мясо запечет.
Мария вспомнила, как пять лет назад всё было иначе. Тогда, в самом начале, Игорь готовил ей завтраки в постель по выходным. Приносил кофе с круассанами и целовал в макушку. Говорил: «Моя королева должна отдыхать». Они вместе мыли посуду под музыку, смеясь и брызгаясь пеной. Он называл её «моя Машка» с такой нежностью, что сердце таяло.
Когда это изменилось? Постепенно. Незаметно. Сначала он стал уставать. Потом — просить её готовить, «ведь у тебя так вкусно получается». Потом просьбы превратились в ожидания. А когда три месяца назад приехала Галина Петровна, последние крохи прежнего Игоря растворились окончательно. Он словно вернулся в детство, где мама всё решает, а жена — просто более молодая версия мамы.
Мария молча развернулась и пошла на кухню. Спорить было бесполезно. Любое её слово выворачивалось наизнанку и использовалось против неё. Она разобрала пакеты, переоделась в домашний халат и встала к плите. Усталость навалилась свинцовой плитой, но руки привычно чистили картошку, резали лук, отбивали мясо.
Через сорок минут ужин был готов. Мария накрыла на стол, позвала семью.
Игорь ел быстро, почти не жуя, уткнувшись в телефон. Галина Петровна ела медленно, смакуя каждый кусочек, словно эксперт в мишленовском ресторане, ищущий недостатки.
— Мясо суховато, — вынесла она вердикт, отодвигая тарелку. — Передержала. И соли маловато. Ты, Мария, наверное, влюбилась? Обычно пересаливают, когда влюбляются, а ты недосаливаешь. Значит, разлюбила мужа?
Она хихикнула, довольная своей шуткой.
— Я стараюсь готовить здоровую пищу, меньше соли — полезнее для сосудов, — сдержанно ответила Мария, наливая чай.
— Ой, не учи меня жить, деточка. Я прожила жизнь и знаю, что мужчине нужно. Вкусная еда, уют и ласковая жена. А ты всё время с кислым лицом. Приходишь — как туча. Игорь, тебе приятно на такую жену смотреть?
Игорь поднял глаза от телефона, посмотрел на Марию, потом на мать.
— Мам, ну чего ты начинаешь? Нормальное мясо. Маш, ну ты правда, улыбнулась бы. Чего такая загруженная?
Внутри у Марии что-то хрустнуло. Тонкая, натянутая струна терпения. Она посмотрела на мужа — родного, казалось бы, человека, который сейчас сидел и поддакивал матери, даже не пытаясь понять, что жена просто смертельно устала.
— Я загруженная, Игорь, потому что я работаю наравне с тобой, приношу домой столько же денег, а потом работаю здесь второй сменой. Уборка, готовка, стирка, продукты. Ты за три месяца хоть раз пылесос в руки взял? Или, может быть, твоя мама, пока сидит дома целыми днями, хоть раз чашку за собой помыла?
В кухне повисла тишина. Галина Петровна картинно схватилась за сердце.
— Игорь! Ты слышишь? Она меня попрекает куском хлеба! Я, мать, приехала к сыну, а меня заставляют полы мыть! У меня радикулит!
— Маш, ты чего? — нахмурился Игорь. — Мама болеет. Ей покой нужен. Тебе трудно, что ли? Ты же женщина, это твой очаг.
— Мой очаг? — тихо переспросила Мария. — А ты здесь кто? Гость?
— Не передергивай. Я работаю, устаю. Хочу прийти домой и расслабиться. А ты устраиваешь скандалы на пустом месте. Мама права, ты стала какая-то нервная. Может, тебе витамины попить?
Разговор зашел в тупик, как и сотни раз до этого. Мария молча встала, начала убирать посуду. Галина Петровна, видя, что бунт подавлен, тут же оживилась.
— Кстати, Мария, в субботу у меня юбилей. Я пригласила гостей. Тетю Валю с мужем, Нину Сергеевну, Светочку с детьми. Человек десять будет. Нужно составить меню. Я хочу холодец, оливье, конечно, но не с колбасой, а с языком, селедку под шубой, горячее какое-нибудь интересное, может, гуся запечешь? И торт. Домашний, конечно. В магазине одна химия.
Мария замерла с грязной тарелкой в руках.
— В эту субботу?
— Ну конечно. У меня день рождения был во вторник, но отмечать будем в выходной.
— Галина Петровна, я в субботу работаю. У нас сдача отчета, меня попросили выйти. Я освобожусь не раньше шести вечера.
Лицо свекрови покрылось красными пятнами.
— Как это — работаешь? А кто готовить будет? Я уже всех пригласила! Я людям пообещала домашний стол! Ты хочешь меня перед подругами опозорить? Игорь, скажи ей!
Игорь недовольно поморщился:
— Маш, ну отпросись. Или возьми отгул. Это же мамин юбилей. Не чужой человек. Раз в год можно и постараться.
— Я не могу отпроситься, Игорь. Это квартальный отчет. И даже если бы не работала... Готовить на десять человек в свой единственный выходной? А ты не хочешь помочь? Или доставку заказать?
— Доставку? — взвизгнула Галина Петровна. — Ты хочешь моих гостей пиццей кормить? Ты в своем уме? Я, значит, к ним со всей душой, а ты... Лентяйка! Эгоистка! Я всегда говорила Игорю, что ты ему не пара. Неумеха, грязнуля, да еще и с характером дрянным. Мать твою я видела, такая же была, вечно с претензиями, вот и померла в одиночестве...
Тарелка выскользнула из рук Марии и с громким звоном разлетелась на мелкие осколки по кафельному полу. Мария смотрела на осколки, не чувствуя ни злости, ни обиды. Только пустоту. Огромную, звенящую пустоту.
Слов свекрови про её покойную маму она не простит никогда. Мама, которая растила её одна после смерти отца. Мама, которая работала на двух работах, чтобы Мария смогла получить образование. Мама, которая умерла два года назад, так и не дождавшись внуков, потому что Игорь всё время «откладывал» этот разговор.
И молчание Игоря. Он сидел и молчал, пока его мать поливала грязью самого близкого Марии человека.
— Вот! — торжествующе вскрикнула свекровь. — На счастье, говорят! Только какое тут счастье с такой истеричкой. Руки-крюки!
— Я уберу, — абсолютно спокойным, даже механическим голосом сказала Мария.
Она взяла веник, совок, смела осколки. Выбросила в мусорное ведро. Вымыла руки.
— Ну вот и хорошо, — успокоилась Галина Петровна, решив, что победа снова за ней. — Значит, так. Завтра после работы купишь продукты. Список я напишу. И гуся поищи фермерского, не замороженного.
Мария ничего не ответила. Она вышла из кухни, прошла в спальню и закрыла за собой дверь.
Игорь пришел через час. От него пахло пивом — видимо, успел сбегать, чтобы снять стресс.
— Маш, ты спишь? — он плюхнулся на кровать рядом. — Ну не дуйся. Мама, конечно, перегнула палку про тещу, я ей сказал потом. Но и ты хороша. Зачем было про мытье полов говорить? Ты же знаешь, она старой закалки. Давай, не обижайся. В субботу что-нибудь придумаем. Может, я помогу картошку почистить.
Мария лежала лицом к стене и молчала.
— Ну, молчи-молчи. Утро вечера мудренее, — зевнул Игорь и через пять минут уже храпел.
Мария не спала. Она смотрела в темноту и думала. Думала о том, что ей всего тридцать два года. Что она красивая, умная женщина, специалист в своем деле. Что она хочет приходить домой и радоваться, а не выслушивать гадости. Что она хочет, чтобы её любили и берегли, а не использовали как бесплатную домработницу.
Решение пришло само собой, простое и прозрачное, как утренний воздух.
Утром она встала раньше всех. Бесшумно, чтобы не разбудить Игоря. Обычно в это время она уже бежала на кухню готовить мужу завтрак и собирать ему контейнеры на работу. Но сегодня кухня осталась темной.
Мария достала с антресоли большой чемодан на колесиках. Открыла шкаф. Её вещи занимали всего две полки — остальное пространство было забито костюмами и рубашками Игоря. Она методично, аккуратно складывала джинсы, свитера, белье. Потом перешла к косметике в ванной.
Странно, но вещей оказалось не так уж и много. Вся её жизнь уместилась в один чемодан и спортивную сумку. Ноутбук, документы, любимая кружка — единственное, что она решила забрать из кухни.
Когда она застегивала молнию на чемодане, проснулся Игорь. Он приподнялся на локтях, щурясь от утреннего света, и непонимающе уставился на жену, которая стояла в пальто посреди спальни.
— Маш? Ты чего? В командировку, что ли? Почему не сказала?
Он сел, потирая глаза, и тут его взгляд упал на пустые полки в шкафу. Осознание приходило медленно, пробиваясь сквозь сонную одурь.
— Ты... ты что, уходишь? — голос его дрогнул. — Из-за вчерашнего? Маш, ну это глупо. Ну поскандалили, с кем не бывает. Мама уже и забыла, наверное.
Мария взялась за ручку чемодана.
— Я не из-за вчерашнего, Игорь. Я из-за всего. Я подаю на развод. Ключи оставлю на тумбочке в прихожей.
Она покатила чемодан к выходу. Колесики тихо шуршали по ламинату.
Игорь вскочил с кровати в одних трусах, подбежал к ней, хватая за руку.
— Маша, стой! Ты не можешь вот так уйти! Это же наш дом! Куда ты пойдешь? К подруге? Надолго тебя не хватит. Перебесишься и вернешься.
— Неделю назад я начала присматривать квартиры. Позавчера внесла залог и первый месяц аренды. Сегодня въезжаю. Деньги у меня есть. А этот дом... он уже давно не наш. Он твой и твоей мамы.
На шум из своей комнаты вышла заспанная Галина Петровна в бигуди и старом халате.
— Что за шум, а драки нет? — зевнула она, но, увидев чемоданы, мгновенно проснулась. — Это что за демарш? Игорек, что происходит? Она нас бросает?
— Она уходит, мам. Насовсем, говорит.
Галина Петровна всплеснула руками, но в её глазах мелькнуло не сочувствие, а паника. Она перевела взгляд с невестки на сына, потом на пустую кухню, где не пахло ни кофе, ни блинчиками.
Мария открыла входную дверь.
— Прощайте, — сказала она, не оборачиваясь.
И тут Игорь, наконец, осознал масштаб катастрофы. Он посмотрел на маму, которая держалась за поясницу, на гору немытой посуды в раковине, которую никто не трогал со вчерашнего вечера, представил грядущую субботу с гостями, гусем и холодцом... Его лицо стало белым, как мел. Он бросился к двери, практически повисая на косяке.
— Стой! А кто нам готовить будет?!
Слова вырвались из самой глубины души, полные искреннего, животного ужаса. Не «как я без тебя», не «я люблю тебя», не «прости». А это.
Мария остановилась. Она медленно повернулась и посмотрела на Игоря. В этом взгляде была такая смесь жалости и брезгливости, что он невольно отступил на шаг.
— Вот теперь я точно знаю, что всё делаю правильно, — сказала она с легкой улыбкой. — Мама приготовит. Она же лучше знает, как надо.
Дверь захлопнулась.
Первые дни в съемной квартире показались Марии раем. Никто не бубнил под ухо, не включал телевизор на полную громкость, не требовал еды, чая, чистых носков. Она приходила с работы, заказывала себе легкий салат или просто пила кефир, принимала ванну столько, сколько хотела, и читала книги в тишине.
Телефон она заблокировала для номеров мужа и свекрови в первый же вечер, когда увидела двадцать три пропущенных вызова. Но они нашли способ достать её.
Через неделю, в пятницу вечером, когда Мария выходила из офиса, у проходной её поджидал Игорь. Он выглядел помятым, рубашка была несвежей, под глазами залегли круги.
— Маша! — он кинулся к ней, пытаясь взять за руку. — Маша, давай поговорим. Пожалуйста.
Коллеги, проходившие мимо, с любопытством оборачивались. Мария не хотела сцен.
— У тебя пять минут, Игорь. Говори.
— Маш, вернись. Без тебя невозможно. Дома ад. Мама... она готовить не может, у неё спина, давление, мигрень. Я питаюсь полуфабрикатами и лапшой быстрого приготовления, у меня уже желудок болит. Квартира заросла грязью. Я не знаю, как включать стиралку на деликатный режим, я испортил свой лучший свитер!
— И это всё, что ты хочешь мне сказать? — спросила Мария. — Про свитер и желудок?
— Нет, конечно! Я люблю тебя! — спохватился Игорь, но прозвучало это неубедительно, словно он читал по бумажке. — Мы с мамой всё осознали. Она обещает не лезть. Ну, почти. Она даже согласилась, чтобы мы клининг раз в месяц вызывали. Маш, ну не дури. Ты же жена. Твой долг быть с мужем.
Мария смотрела на него и удивлялась: как она могла жить с этим человеком пять лет? Как могла не видеть этой инфантильности, этого махрового эгоизма?
— А как прошел юбилей? — вдруг спросила она.
Игорь скривился, как от зубной боли.
— Ужасно. Мама заказала еду из ресторана, потратила кучу денег. Гости, конечно, ели, но тетя Валя всё спрашивала, где ты. Мама сказала, что ты заболела. Инфекционным чем-то. Чтобы они не приходили тебя проведать. Маша, это позор был. Мама плакала потом весь вечер. Она говорит, что ты её специально подставила.
— Специально? — Мария рассмеялась. — Игорь, ты взрослый мужчина. Тебе тридцать пять лет. А ты ведешь себя как пятилетний ребенок, у которого отобрали няньку. Я не вернусь. На развод я уже подала, документы тебе придут.
— Но почему?! — воскликнул он. — Из-за быта? Разве можно рушить семью из-за грязных тарелок?
— Не из-за тарелок, Игорь. А из-за того, что когда я уходила, ты спросил не «как я буду без тебя», а «кто будет готовить». Ты не жену потерял, ты бесплатную домработницу потерял. А я, знаешь ли, не бытовая техника.
Она развернулась и пошла к метро.
— Маша! Ты пожалеешь! Кому ты нужна в тридцать два года, разведенка! — крикнул он ей в спину. Это был голос обиды, голос его матери, голос его слабости.
Мария не обернулась. Она знала, что нужна самой главной персоне в своей жизни — самой себе.
Прошел месяц. Жизнь Марии вошла в новую колею. Спокойную, размеренную и счастливую. Она записалась на курсы дизайна, о которых давно мечтала, но на которые вечно не хватало времени и денег (ведь всё уходило на «семейный бюджет» и прихоти свекрови). В выходные она гуляла по городу, ходила в кино, встречалась с подругами, которых не видела годами.
Однажды в субботу она сидела в небольшом уютном кафе, пила капучино и рисовала эскизы в блокноте. Солнечный свет пробивался сквозь большие окна, на улице смеялись дети, где-то играла негромкая музыка.
— Разрешите? — раздался приятный мужской голос.
Мария подняла голову. Перед ней стоял мужчина лет сорока, с добрыми глазами и открытой улыбкой.
— Здесь свободно?
— Да, пожалуйста.
Он присел за соседний столик, заказал кофе. Через пару минут он снова обратился к ней:
— Простите, я не хотел мешать, но вы так увлеченно рисуете. Это профессионально выглядит.
— Учусь, — улыбнулась Мария. — Только начала.
— Очень красиво, — он кивнул на её блокнот, не навязываясь. — У меня руки не из того места растут для такого.
Мария рассмеялась. Они разговорились. Легко, без напряжения. Оказалось, его зовут Алексей, он архитектор. Рассказал, что любит готовить, но считает абсурдом, когда один человек в семье становится кухонным рабом.
— Еда вкуснее, когда её готовят вместе, — сказал он. — Ну, или когда готовит тот, у кого больше времени в конкретный день. У нас с бывшей женой так было. Расстались мы совсем по другим причинам, — он улыбнулся грустно. — Но никогда не было вопроса «чья обязанность мыть посуду». Обязанность того, кто дома.
Мария слушала его и чувствовала, как внутри разливается тепло. Странное, непривычное осознание: оказывается, есть мужчины, которые так думают. И это не фантастика.
Когда они прощались, он попросил у неё номер телефона.
— Если вдруг захотите показать новые эскизы или просто выпить кофе, — сказал он. — Без обязательств. Просто... мне было приятно с вами разговаривать.
Она дала ему номер.
Вечером, возвращаясь домой, она увидела пропущенный звонок с незнакомого номера. Перезванивать не стала. А через минуту пришло сообщение.
«Мария, это Галина Петровна. У Игоря язва открылась. Он в больнице. Врачи говорят, от неправильного питания и нервов. Приезжай немедленно, привези ему бульон, он больничное есть не может».
Мария перечитала сообщение дважды. Представила Галину Петровну, строчащую этот текст трясущимися от злости пальцами. Представила Игоря, лежащего в палате и ждущего, что «мамочка» или жена всё решат.
Она нажала кнопку «Заблокировать».
Зашла в магазин, купила стейк из лосося, свежий салат и бутылку хорошего белого вина. Сегодня она будет готовить ужин. Для себя. Под хорошую музыку. Потому что ей этого хочется, а не потому что кто-то требует.
А Игорь... Игорь пусть ест то, что заварил. Или то, что приготовит ему мама. В конце концов, она всегда говорила, что в магазине одна химия. Вот пусть теперь и кормит сына «натуральным».
Мария улыбнулась своему отражению в витрине и легкой походкой направилась домой, где её ждали тишина, покой и свобода. Свобода от вопроса «Кто нам будет готовить?».
Потому что ответ на него был теперь только один: каждый сам кузнец своего счастья. И своего ужина.
Конец.