На кухне висел тяжелый, густой запах жареного лука, смешанный с ароматом валерьянки. Это был, пожалуй, самый точный запах их совместной жизни за последние полгода. С тех пор, как сын Антон привел в дом молодую жену Марину, трехкомнатная квартира превратилась в поле боя.
В центре этого кулинарного ринга стояла Галина Сергеевна. В руках она держала черную, закопченную чугунную сковороду. Сковорода была символом её власти. Тяжелая, неубиваемая, способная и кормить, и, если нужно, припечатать аргументом по столу.
— Марина, ну кто так лук режет? — голос Галины Сергеевны звучал негромко, но пронзительно. — Куски как лапти. У Антоши желудок слабый, ты что, хочешь его в гастроэнтерологию уложить?
Марина, худенькая девушка с уставшими глазами, вздрогнула.
— Галина Сергеевна, Антон любит, когда лук чувствуется.
— Ты для него готовишь без году неделя, а я — тридцать лет. Уйди, не позорься.
Свекровь решительно отодвинула невестку бедром. Марина молча отошла к окну. В углу кухни сидел Петр Ильич, свёкор. Он был похож на старый, выцветший предмет мебели. В семье его голос давно не учитывался. Его называли «тихим омутом», но Галина знала, что чертей там нет — одни пескари.
Конфликт двух хозяек накалился до предела в тот вечер, когда Марина решила сварить борщ. Настоящий, наваристый. Она хотела порадовать мужа.
Когда она вышла из кухни буквально на минуту, в «святая святых» проскользнула Галина Сергеевна. Петр Ильич видел, как жена сняла крышку, презрительно скривилась и щедро опрокинула в кастрюлю горсть соли.
— Галя, ты чего там делала? — тихо спросил он.
— Вкус поправляла. А то преснятину сварила, — фыркнула она.
Вечером приехал Антон. Он зачерпнул полную ложку густого супа, отправил в рот и… замер.
— Марин… — Антон закашлялся. — А ты… ты пробовала?
Марина зачерпнула ложку из своей тарелки. Её лицо перекосилось. Это был не борщ. Это был горячий рассол.
— Влюбилась, наверное! — громко рассмеялась Галина Сергеевна. — Пересолила, значит, любит сильно! Или просто готовить не умеет. Я же говорила, Мариночка, хозяйка из тебя никакая. Давай тарелку, вылью эту отраву.
Марина вскочила из-за стола, перехватив торжествующий взгляд свекрови.
— Это вы! Вы специально насыпали соль!
— Что?! — Галина Сергеевна театрально прижала руку к груди. — В моем же доме меня обвиняют! Вот видишь, сынок? Истеричка.
Петр Ильич молча опустил глаза. Внутри у него что-то начало закипать. Медленно, как та самая чугунная сковорода.
Развязка наступила в субботу. Утром Марина не обнаружила в ванной своей полки с косметикой.
— Где мои вещи? — голос девушки дрожал.
— Я выкинула, — невинно ответила Галина. — Заставила всю ванную, мне тряпку положить некуда. У меня в доме хлама не будет.
— Это косметика, которая стоит ползарплаты! — Марина сорвалась на крик.
На шум прибежал заспанный Антон.
— Твоя жена опять скандал устроила! — рявкнула Галина. — Неблагодарная дрянь!
— Вы выкинули мои вещи! Вы специально испортили суп! — рыдала Марина.
— Да, выживаю! — вдруг призналась Галина. — Потому что ты здесь никто! Это моя квартира, моя кухня, мои правила! Я здесь хозяйка!
Она повернулась к сыну и ткнула в него пальцем:
— Выбирай, Антон. Или эта истеричка сейчас же выметается отсюда, или я… я не знаю, что я сделаю! Или она, или я!
Марина закрыла лицо руками.
— Хорошо… Я уйду. Антон, я больше не могу.
Она развернулась, чтобы идти собирать вещи. Галина Сергеевна торжествовала. Она победила.
И тут раздался звук. Громкий, тяжелый, металлический. Это Петр Ильич уронил связку ключей на стол.
Все замерли. Петр Ильич смотрел на жену, и в его глазах горел незнакомый холодный огонь.
— Значит, или она, или ты? — тихо спросил он.
— Да! — гаркнула Галина. — И ты, Петя, молчи! Твое дело телячье!
— Нет, Галя. Мое дело теперь не телячье. Если ты ставишь вопрос так… Если Марина уходит… Тогда я ухожу с ними.
Повисла звенящая тишина.
— Ты… ты что? — Галина Сергеевна поперхнулась. — Куда ты уйдешь? Квартира-то моя!
Петр Ильич усмехнулся.
— А вот тут, Галочка, ты ошибаешься. Эта квартира — не твоя. Ордер получал я. И приватизировал я её на себя. Ты тогда отказалась, помнишь?
Лицо Галины Сергеевны стало цвета старой побелки.
— И что? — прошипела она.
— Поэтому я подаю на развод и на размен. Прямо завтра. Я тридцать лет терпел твой характер. Но сейчас я вижу, что семьи нет. Есть только ты и твои капризы.
Он подошел к Марине и положил тяжелую руку ей на плечо.
— Не плачь, дочка. Собирай вещи. Мы снимем квартиру. А потом разменяем эту трешку.
Антон смотрел на отца с восторженным удивлением, словно видел перед собой супергероя.
Галина Сергеевна рухнула на табурет. Её империя, выстроенная на страхе, рушилась прямо на глазах.
Процесс размена был долгим. Галина Сергеевна скандалила и симулировала инфаркты, но Петр Ильич был непреклонен.
Через полгода всё закончилось. Просторную «сталинку» продали. Петр Ильич добавил свои тайные накопления и помог сыну с невесткой взять хорошую квартиру. Сам он купил маленький домик в пригороде.
А Галина Сергеевна… Денег от её доли, после вычета всех долгов, хватило только на комнату.
Теперь она жила в большой коммунальной квартире на окраине.
На общей кухне, где вечно пахло пригорелой кашей, она пыталась установить свои порядки.
— Кто поставил кастрюлю на мой круг?! — кричала она, размахивая своей сковородой. — Я здесь старшая!
— Слышь, бабка, уймись, — лениво отвечал сосед. — Здесь тебе не личные хоромы. Будешь выступать — участкового позовем.
И Галина Сергеевна замолкала. Она так и не поняла, в какой момент всё пошло не так. Почему она, такая идеальная хозяйка, осталась у разбитого корыта.
А где-то в пригороде, на веранде маленького дома, Петр Ильич дописывал стихотворение. Рядом стояла дымящаяся чашка чая. Он вдохнул полной грудью воздух свободы и улыбнулся.
Никогда еще чай не был таким вкусным. А главное — никто не указывал ему, когда выносить мусор.