Елена стояла у плиты, помешивая густой борщ, и прислушивалась к звукам в подъезде. Стрелка часов подбиралась к семи, а Сергея все не было. Обычно он предупреждал, если задерживался на работе, но сегодня телефон молчал, а абонент был недоступен.
В груди шевелилось нехорошее предчувствие. Оно возникло еще утром, когда муж слишком тщательно выбирал рубашку и прятал глаза, глотая обжигающий кофе. Елена списала это на грядущую проверку в их отделе, о которой он говорил всю неделю, но женская интуиция — штука упрямая. Она зудела где-то под ложечкой, не давая расслабиться.
Наконец, в замке провернулся ключ. Сначала один оборот, потом второй, затем знакомый щелчок ручки. Лена выдохнула, вытерла руки вафельным полотенцем и поспешила в прихожую.
— Сереж, ну ты чего так...
Слова застряли в горле. В дверном проеме стоял не только промокший и виноватый Сергей. Рядом с ним, монументальная, как памятник вождю пролетариата, возвышалась Антонина Павловна. У ее ног жались два огромных клетчатых баула, какие обычно возят челноки, и старый советский чемодан с отломанной ручкой.
Свекровь оглядела прихожую так, словно видела ее впервые, хотя бывала здесь регулярно раз в месяц с инспекцией чистоты. Медленно сняла мокрый плащ, передала его сыну, не глядя на невестку, и поправила безупречную прическу.
— Мама? — только и смогла выдавить Лена. — А вы... в гости? Или что-то случилось?
Сергей суетливо запихивал мамин плащ на вешалку, стараясь не встречаться с женой взглядом.
— Леночка, тут такое дело... — начал он, мямля и растягивая слова. — У мамы там... в общем, обстоятельства. Ей пожить негде пока. Ремонт. Капитальный. Трубы меняют, полы вскрывают. Жить невозможно, пыль столбом.
Елена нахмурилась. Какой ремонт? Антонина Павловна жила в идеальной «сталинке», где пылинки сдувались с каждого предмета интерьера, а любой сантехник, переступавший порог, подвергался допросу с пристрастием.
— Сережа, отойди, не загораживай проход, — властно произнесла свекровь, отодвигая сына бедром. Она прошла вглубь коридора, по-хозяйски провела пальцем по зеркалу и брезгливо посмотрела на палец. Пыли там не было, но выражение ее лица говорило об обратном.
— Антонина Павловна, но у нас же всего две комнаты, — растерянно пробормотала Лена, все еще не веря в происходящее. — И мы планировали детскую...
Женщина резко развернулась. В ее глазах, обычно холодных и колючих, сейчас горел какой-то фанатичный огонь.
— Планировали они, — фыркнула она. — Планы меняются, милочка. Я мать, и я вырастила этого мужчину. Теперь мне нужна помощь. Неужели вы выгоните пожилую женщину на улицу?
— Нет, конечно, но почему вы не позвонили? Мы бы подготовились, обсудили...
— Обсудили? — перебила Антонина Павловна, делая шаг к невестке. Расстояние между ними сократилось до неприличного минимума. — Запомни раз и навсегда, Лена. В семье решения принимает старший. А поскольку вы с Сережей еще дети неразумные, живете одним днем, то старшая здесь я.
Она обвела рукой пространство квартиры, словно уже переписала ее на себя в Росреестре.
— Ты будешь жить по моим правилам и выбора у тебя нет! — заявила свекровь, переступив порог гостиной. — А если что-то не устраивает — дверь там же, где и была. Сережа, заноси чемоданы в большую комнату. Я буду спать там. У меня спина больная, мне нужен ортопедический матрас, а на вашем диване в маленькой я позвоночник рассыплю.
Лена ошарашенно посмотрела на мужа, ожидая, что он сейчас рассмеется, скажет, что это розыгрыш, или хотя бы возразит матери. Это была их спальня. Там стояла их кровать, купленная в кредит, там были их личные вещи. Но Сергей лишь покорно кивнул, подхватил баулы и потащил их в спальню, виновато сгорбив спину.
Вечер прошел как в тумане. Антонина Павловна распоряжалась так, будто жила здесь вечно. Борщ оказался «пересоленным и пустым», хлеб «черствым», а чай «слишком крепким — сердце же остановится». Лена молчала, механически пережевывая ужин. В голове крутилась одна мысль: это ненадолго. Ремонт — дело временное. Неделя, может, две. Можно потерпеть ради мужа.
Но дни потекли липкой, тягучей чередой, превращаясь в недели, а о ремонте свекровь больше не вспоминала. Зато нововведения сыпались, как из рога изобилия.
Сначала исчезли любимые Ленины кружки с забавными надписями. «Вульгарщина», — вынесла вердикт Антонина Павловна. На их месте появился старый сервиз с позолотой, который свекровь извлекла из недр своих бездонных сумок. Затем перестановке подверглась кухня. Соль теперь стояла не под рукой, а в верхнем шкафчике, до которого Лена едва дотягивалась, а моющие средства были убраны в кладовку, потому что «химия отравляет воздух».
Сергей превратился в тень. Он приходил с работы, быстро ужинал под монолог матери о том, как плохо нынче готовит молодежь, и утыкался в ноутбук в маленькой комнате, где они теперь ютились на раскладном диване.
— Сереж, это невыносимо, — шептала Лена ночью, стараясь, чтобы ее голос не был слышен за тонкой стеной. — Прошел месяц. Какой ремонт длится месяц без единого звонка прорабу? Она даже не ездит туда проверять. Она целыми днями сидит дома и смотрит сериалы, а когда я прихожу, начинает меня отчитывать.
— Леночка, потерпи, — устало отвечал муж, гладя ее по плечу. — Ну куда ей идти? Мама старый человек, у нее давление скачет. Ты же видишь, она таблетки горстями пьет. Не нагнетай, пожалуйста. Мне и так на работе тошно.
Лена замолкала. Она любила мужа и, по своей природной мягкости, старалась избегать конфликтов. Ей казалось, что худой мир лучше доброй ссоры. Но атмосфера в квартире накалялась. Воздух стал плотным, наэлектризованным. Казалось, чиркни спичкой — и все взлетит на воздух.
Пик напряжения наступил в субботу. Лена, уставшая после рабочей недели, решила устроить себе спа-день в ванной. Набрала пены, зажгла свечи, включила тихую музыку. Это был ее маленький ритуал, помогавший сохранять рассудок.
Не прошло и десяти минут, как в дверь ванной забарабанили.
— Елена! Долго ты там будешь плескаться? — голос свекрови перекрывал шум воды. — Счетчики крутятся! Ты видела тарифы? Воду льешь, как будто мы миллионеры! Выходи немедленно, мне нужно постирать Сережины рубашки. Руками! Потому что твоя машинка их портит!
Лена закрыла глаза и медленно досчитала до десяти. Потом еще раз. Не помогло. Внутри поднималась горячая волна гнева. Она выдернула пробку, вода с шумом устремилась в слив, унося с собой остатки спокойствия. Завернувшись в халат, она распахнула дверь.
Антонина Павловна стояла с тазом белья, поджав губы.
— Наконец-то. Эгоистка. Только о себе думаешь.
— Антонина Павловна, — голос Лены дрожал, но она старалась говорить твердо. — Я плачу коммунальные услуги. И за воду тоже плачу я. И стиральная машинка у нас отличная. Может, хватит уже? Когда закончится ваш ремонт?
Свекровь прищурилась. В ее взгляде мелькнуло что-то хищное.
— Ты меня попрекаешь? Я мать твоего мужа! Я тебя, можно сказать, из грязи в князи...
— Из какой грязи? — Лена опешила. — У меня высшее образование, хорошая должность, эта квартира, в конце концов, моя наследственная...
— Наследственная! — фыркнула свекровь. — Да если бы не мой Сережа, который тут ремонт сделал, жила бы ты в бомжатнике бабушкином. И вообще, не смей разговаривать со мной в таком тоне. Я старше и мудрее. А ремонт... Ремонт — дело тонкое.
Она оттолкнула Лену плечом и вошла в ванную, демонстративно громко захлопнув дверь перед ее носом.
В тот вечер Лена не стала ничего говорить мужу. Она просто наблюдала. Наблюдала, как он заискивающе улыбается матери, как подкладывает ей лучшие куски мяса, как соглашается с каждым ее бредовым утверждением. И вдруг поняла: дело не в свекрови. Дело в том, что ее муж — трус. Он не боится обидеть жену, но панически боится расстроить маму.
Развязка наступила неожиданно. В среду Лена вернулась с работы раньше обычного — отпустили из-за отключения электричества в офисе. Тихо открыла дверь, мечтая просто упасть на диван. В квартире было подозрительно тихо. Из большой комнаты, их бывшей спальни, доносился приглушенный голос свекрови.
Лена не любила подслушивать, но интонация Антонины Павловны заставила ее замереть. Голос был не властным и капризным, как обычно, а елейным, сюсюкающим.
— ...Да, Мариночка, конечно. Все уже перевели? Ну слава богу. Я так переживала. Да, да, живу у Сережки. Ой, доченька, ты бы знала, как тут тяжело. Невестка — неряха, готовить не умеет, смотрит волком. Но я терплю. Ради тебя, моя хорошая. Зато у тебя теперь своя трешка, просторная, светлая. А я уж тут как-нибудь доживу. Сережа добрый, он маму не бросит, а эта... никуда она не денется. Квартира хоть и ее формально, но я ее так обработала, что она пикнуть боится.
Лена прислонилась к стене, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Ремонта не было. Не было никаких труб и полов. Антонина Павловна просто продала свою квартиру. Или подарила. Чтобы обеспечить жильем младшую дочь, Марину, которая жила в другом городе и которую в семье боготворили. А сама приехала сюда, чтобы жить за счет сына и невестки. Навсегда.
Пазл сложился. Странное поведение мужа, его бегающие глаза, отсутствие звонков прорабу. Он знал. Лена вспомнила, как он отводил взгляд каждый раз, когда она спрашивала про сроки ремонта, как менял тему разговора, как нервно теребил салфетку за ужином.
Лена почувствовала не боль, а холодную, кристальную ясность. Страх исчез. Уважение к возрасту испарилось. Осталась только брезгливость.
Она решительно прошла на кухню, налила стакан воды, выпила залпом. Затем достала телефон и набрала номер мужа.
— Сережа, ты где?
— На работе, Лен, я же говорил, совещание...
— Едь домой. Срочно. У нас ЧП.
— Что? Мама? Что с ней? Давление? — в его голосе звучала неподдельная паника.
— С мамой все в порядке. Пока. Просто приезжай. Если не будешь через полчаса, замки сменю до твоего прихода.
Она нажала отбой, не слушая его вопросов.
Полчаса Лена сидела на кухне, глядя на секундную стрелку. Свекровь все еще ворковала по телефону с дочерью, не подозревая, что ее тайный план раскрыт.
Сергей влетел в квартиру взмыленный, с безумными глазами.
— Где она? Что случилось?
Лена жестом пригласила его сесть. Сама осталась стоять.
— Сядь, Сережа. Разговор будет коротким.
В этот момент дверь спальни открылась. Антонина Павловна вышла в коридор, увидела сына и сразу приняла страдальческий вид, схватившись за сердце.
— Ой, сынок, ты уже пришел? А мне что-то так дурно стало, эта погода... Лена даже чаю не предложила...
— Хватит ломать комедию, — голос Лены прозвучал тихо, но так жестко, что свекровь осеклась. — Я все слышала. Разговор с Мариной.
В комнате повисла звенящая тишина. Сергей побледнел и вжался в стул. Антонина Павловна на секунду растерялась, но тут же пошла в атаку.
— И что? Подслушивать нехорошо! Это неприлично! Да, я помогла дочери! У Мариночки двое детей, муж мало получает, им нужнее! А вы живете в шоколаде, двое работаете, детей нет. Могли бы и потесниться ради матери.
— Потесниться? — Лена усмехнулась. — Вы не потесниться пришли. Вы пришли сюда жить вместо своей квартиры, которую отдали дочке. Вы решили, что я буду вас обслуживать, терпеть ваши капризы и жить по вашим правилам в моем доме?
— В нашем доме! — взвизгнула свекровь. — Сережа тут прописан! Он мой сын!
Лена перевела взгляд на мужа. Он сидел, опустив голову, и рассматривал узор на линолеуме.
— Сережа, ты знал? — спросила она. — Знал, что мама продала квартиру?
Сергей молчал.
— Отвечай! — рявкнула Лена так, что звякнули ложечки в стакане.
— Лена, ну пойми... Маме было тяжело одной в трешке, коммуналка большая... А Марине реально жить негде было... Мама хотела как лучше... — забормотал он.
— Как лучше для кого? Для Марины? Для себя? А меня ты спросил? Ты привел ее в мой дом, врал мне про ремонт целый месяц, заставлял меня терпеть унижения... Ты вообще мужчина или тряпка половая?
— Не смей так говорить с моим сыном! — взревела Антонина Павловна, закрывая собой великовозрастного дитятку. — Ты кто такая? Да мы на тебя в суд подадим! Сережа имеет право здесь жить!
— Имеет, — спокойно согласилась Лена. — Пока мы в браке. Но это легко исправить.
Она подошла к входной двери и широко распахнула ее.
— У вас есть час. Собирайте вещи. Оба.
— Что? — Сергей наконец поднял голову. — Лена, ты чего? Куда мы пойдем? Ночь на дворе!
— К Марине. В ее новую просторную квартиру. Или в гостиницу. Или на вокзал. Мне все равно.
— Ты не имеешь права! — Антонина Павловна покраснела, пошла пятнами. — Я никуда не пойду! Я вызову полицию! Скажу, что ты меня бьешь!
— Вызывайте, — кивнула Лена. — А я покажу им документы на квартиру, где черным по белому написано, что собственник я одна, и квартира досталась мне по наследству до брака. И расскажу, как вы обманом вселились. А еще я все записала, пока стояла под дверью. Весь ваш разговор с Мариной. Судье будет интересно послушать про то, как вы меня «обработали».
Это был блеф. Никакой записи не было. Но Антонина Павловна этого не знала. Она испуганно захлопала глазами, понимая, что перегнула палку.
— Сережа, сделай что-нибудь! — взмолилась она. — Твоя жена выгоняет мать на улицу!
Сергей встал. Посмотрел на мать, потом на Лену. В его глазах читалась мольба.
— Лен, ну давай обсудим спокойно. Ну нельзя же так, рубить с плеча... Мама извинится. Мам, извинись.
— Я?! Перед этой... — начала было свекровь, но осеклась под тяжелым взглядом сына.
— Нет, Сережа, — покачала головой Лена. — Извинения не помогут. Доверие — как ваза. Если разбилась, можно склеить, но трещины останутся. А вы эту вазу не просто разбили, вы ее в пыль растерли. Я не хочу жить с предателями. Ни с тобой, ни с твоей мамой. Вы стоите друг друга. Ты предал меня ради прихоти матери, хотя обещал быть со мной и в горе, и в радости. Вот и иди теперь. Радуй маму.
Она прошла в спальню, вытащила те самые клетчатые баулы и выставила их в коридор. Следом полетел чемодан Сергея.
— Час пошел, — сказала она, скрестив руки на груди.
Сборы проходили в гробовой тишине. Антонина Павловна больше не кричала, только злобно сопела, запихивая в сумки свои бесконечные платья и тот самый сервиз. Сергей пытался что-то сказать, подходил к Лене, хотел взять за руку, но она отстранялась, как от прокаженного.
Когда за ними закрылась дверь, Лена повернула ключ дважды, затем накинула цепочку. Прислушалась. На лестничной клетке слышались шаркающие шаги и приглушенная брань свекрови, которая уже начала пилить сына за то, что он «не мужик и не смог поставить бабу на место».
Лена опустилась на пол, привалившись спиной к двери, и закрыла лицо руками. Слезы, которые она сдерживала весь вечер, наконец хлынули потоком. Ей было больно, страшно и горько. Рухнула семья, которую она строила три года. Пустота в квартире звенела в ушах.
Но сквозь слезы пробивалось другое чувство. Чувство невероятной, звенящей свободы. Она вдруг поняла, что завтра утром никто не будет стучать в дверь ванной. Никто не переставит ее любимые специи. Никто не скажет, что она неправильно живет.
Лена вытерла слезы, поднялась и прошла на кухню. Открыла верхний шкафчик, куда свекровь убрала «вульгарные» кружки, достала свою любимую — с надписью «Королева этого замка». Тщательно вымыла ее. Затем достала из другого шкафчика, где его спрятала Антонина Павловна, бутылку вина, подаренную коллегами на Новый год. Налила полную кружку.
— Ну что ж, — сказала она в пустоту, поднимая кружку. — Я буду жить по своим правилам. И выбор у меня есть.
В квартире стало тихо, тепло и уютно. Это был первый вечер ее новой жизни. Жизни, где она была главной.