Виктория заглушила мотор, но выходить из машины не спешила. Она сидела в темноте салона, крепко сжимая руль, и смотрела на окна своей квартиры на третьем этаже. Там, за плотными шторами, горел свет, и от одного этого факта внутри поднималась глухая, тягучая тоска.
Ещё полгода назад этот момент — возвращение домой — был для неё самым сладким за весь день. Она работала главным бухгалтером в крупной строительной фирме, и к вечеру голова обычно гудела от цифр, смет и споров с подрядчиками. Но она знала: стоит повернуть ключ в замке, как её встретит тишина, идеальный порядок и запах свежего ужина, который готовил Олег. Её Олег. Муж, с которым они прожили три счастливых, спокойных года.
Теперь же идти туда не хотелось до дрожи в коленях. Вика знала наперед весь сценарий вечера. Стоит открыть дверь, как в нос ударит тяжелый, приторный запах дешевых цветочных духов, смешанный с ароматом жареного на сале лука — золовка обожала жирную пищу. В коридоре придется переступать через разбросанные ботинки сорок первого размера и чужие куртки, которые никогда не вешались в шкаф, а сваливались горой на пуфик.
Виктория тяжело вздохнула, поправила прическу, глядя в зеркало заднего вида, и решительно открыла дверцу. Осенний ветер тут же швырнул в лицо горсть сухих листьев. Погода портилась, но это было даже к лучшему — холодный воздух немного остудил горящие щеки.
Поднимаясь по лестнице, она прислушивалась. На втором этаже было тихо, а вот с площадки третьего уже доносились звуки работающего телевизора. Громкость была выкручена так, что, казалось, дикторы новостей кричат прямо на лестничной клетке.
Виктория открыла дверь своим ключом.
— О, явилась не запылилась! — раздался ленивый голос из кухни.
В коридор, шаркая задниками стоптанных тапок, выплыла Марина. На ней был Викин махровый халат нежно-персикового цвета. Халат был Марине явно мал, рукава едва доходили до локтей, а пояс врезался в бока, но золовку это ничуть не смущало. В одной руке она держала внушительный бутерброд с колбасой, с которого капал майонез, а в другой — пульт от телевизора.
— Здравствуй, Марина, — сухо произнесла Виктория, аккуратно вешая пальто на плечики. Она заметила, что вешалка снова перекошена под тяжестью чьей-то дубленки. — А где Олег?
— Да в магазин побежал. Я попросила пивка взять и рыбки, а то сидим как неродные, скучно, — Марина смачно откусила от бутерброда, и крошки посыпались на чистый коврик. — Слушай, Вик, у тебя там шампунь закончился. Ну тот, в синей такой красивой банке. Ты бы купила новый, а то мне голову завтра мыть, а там на донышке. И бальзам какой-то странный, жидкий, совсем волосы не берет, как солома после него.
Виктория замерла, чувствуя, как внутри начинает закипать темная, горячая волна гнева. Она медленно расстегнула сапоги и поставила их на полку. Тот шампунь был профессиональной серии, стоил он как половина прожиточного минимума в городке, откуда приехала Марина, и Вика покупала его для себя, чтобы восстановить волосы после неудачной химии.
— Марина, я же, кажется, просила не брать мои вещи, — стараясь говорить ровно, произнесла Виктория, глядя золовке прямо в глаза. — У тебя есть своя полка в ванной. И свой шампунь, который Олег купил тебе на прошлой неделе.
Марина закатила глаза так картинно, словно играла в дешевом сериале.
— Ой, ну началось! Подумаешь, каплю взяла! Жадина ты, Вика. Не зря мама говорила, что городские все на деньгах помешанные, снега зимой не выпросишь. Родной сестре мужа шампуня пожалела! Тебе что, убыло? Ты вон сколько зарабатываешь, могла бы и ящик такого купить.
Не дожидаясь ответа, Марина развернулась и, демонстративно виляя бедрами, ушла в гостиную, где тут же плюхнулась на диван, поджав под себя ноги прямо в тапках.
Виктория прошла на кухню и прислонилась спиной к прохладной стене, прикрыв глаза. В памяти всплыл тот день, три месяца назад, когда всё это началось.
Олег тогда встретил её с работы с виноватым, бегающим взглядом. Он переминался с ноги на ногу, то и дело поправлял скатерть на столе и наконец выдавил:
— Вик, тут такое дело... Мама звонила. У Мариночки, сестры моей, беда случилась. Муж её, этот Валерка, оказался подлецом, загулял, да и выгнал её из дома. Работы у неё нет, идти некуда. Мама плачет, давление скачет...
— И что? — насторожилась тогда Виктория.
— Ну... пусть она у нас поживет? Неделю, максимум две, — Олег заглядывал жене в глаза с надеждой преданного спаниеля. — Пока работу не найдет, комнату не снимет. Она тихая, скромная, ты её даже не заметишь. Родная кровь всё-таки, не могу я её на улице бросить.
Виктория, добрая душа, согласилась. Она сама выросла в семье, где помогать родственникам считалось святым долгом. К тому же она любила Олега и не хотела быть той самой «злой невесткой», которой пугают детей.
«Неделя» растянулась на месяц, потом на два, и вот пошел третий. Марина работу искать не спешила. Первые две недели она «отходила от стресса», проводя дни перед телевизором и опустошая холодильник с пугающей скоростью. Потом у неё началась «осенняя хандра», которую она лечила бесконечными разговорами по телефону с подругами и мамой, жалуясь на тяжелую судьбу.
Олег старался сглаживать углы. Он, по своей натуре мягкий и неконфликтный человек, оказался меж двух огней. С одной стороны — жена, которая привыкла к порядку и личному пространству, с другой — мама и сестра, которые виртуозно давили на жалость и родственные чувства.
Виктория открыла глаза и оглядела свою кухню. В раковине горой возвышалась грязная посуда — тарелки с засохшим кетчупом, жирные сковородки. На столе, который она так тщательно выбирала под цвет гарнитура, остались липкие круги от кружек, крошки и обертки от конфет.
Она молча закатала рукава блузки и включила воду. Шум воды немного успокаивал. Она начала мыть посуду, с остервенением натирая тарелки губкой, представляя, что стирает из своей жизни весь этот бардак.
В этот момент хлопнула входная дверь, послышалось шуршание пакетов и голос мужа:
— Девчонки, я дома! Добытчик вернулся!
Олег вошел на кухню, румяный с мороза, с звенящим пакетом в руках. Увидев жену у раковины, он улыбнулся, но улыбка вышла какой-то натянутой.
— О, Викуля, ты уже дома? А я думал, ты задержишься.
Он подошел, попытался обнять её за талию и поцеловать в щеку, но Виктория резко отстранилась, выключив воду.
— Олег, нам надо поговорить. Серьезно.
Муж сразу сник, плечи его опустились. Он поставил пакет на стол, и бутылки внутри предательски звякнули.
— Котёнок, ну давай не сейчас? Я так устал на работе, начальник весь мозг вынес с этим отчетом. Давай сейчас поужинаем, Маринку позовем, посидим по-семейному, расслабимся. Я вон рыбки взял, твоей любимой.
— Нет, сейчас, — отрезала Виктория. Она вытерла руки полотенцем и повернулась к мужу. — Прошло три месяца, Олег. Три месяца! Твоя сестра не работает, палец о палец не ударила по дому, хамит мне и пользуется моими личными вещами. Сегодня она потребовала, чтобы я купила ей мой дорогой шампунь. Когда она съедет?
Олег опустил глаза и начал ковырять этикетку на банке с пивом.
— Вик, ну куда ей идти? Ты же знаешь, у неё сейчас сложный период, она ищет себя. Мама звонила сегодня, плакала в трубку, просила не обижать Маринку. У неё сердце больное, ты же знаешь, прошлый раз скорую вызывали. Если мы сестру выгоним, маму удар хватит. Ты этого хочешь?
— А меня удар не хватит?! — голос Виктории предательски дрогнул и сорвался на крик. — Я прихожу в свой дом, в квартиру, за которую я пахала десять лет, и чувствую себя здесь непрошеной гостьей! Она съела всё, что я готовила на два дня, загадила ванную так, что туда зайти страшно, а теперь ещё и претензии предъявляет!
— Тише ты, она услышит, — испуганно зашипел Олег, косясь на дверь в коридор. — Неудобно же. Ну потерпи ещё немного. Она нашла какой-то вариант с работой, вроде бы диспетчером в такси или продавцом, скоро всё наладится. Будь мудрее, Вика, ты же старше, ты умная женщина.
— Я старше её всего на два года! — Виктория ударила ладонью по столу. — Олег, я не нанималась содержать твою родню. У нас был уговор: две недели. Прошло три месяца. Или ты решаешь этот вопрос сегодня же, или я решу его сама. И поверь, тебе это не понравится.
Олег тяжело вздохнул, достал из пакета банку пива и, даже не разуваясь, пошел в гостиную, бросив напоследок:
— Ты стала черствой, Вика. Деньги и карьера тебя испортили. Совсем забыла, что такое человеческое отношение.
Виктория осталась на кухне одна. Слезы обиды подступили к горлу, горячим комом встали поперек, но она загнала их обратно. Черствая? Она, которая работала на двух работах, чтобы закрыть ипотеку раньше срока? Она, которая никогда не требовала от Олега дорогих подарков, понимая, что его зарплата инженера меньше её доходов?
Вечером она попыталась поработать за ноутбуком в спальне. Нужно было проверить квартальный отчет, но цифры расплывались перед глазами. Дверь без стука распахнулась, ударившись ручкой о стену. На пороге стояла Марина, уже слегка навеселе, с раскрасневшимся лицом.
— Слушай, Вик, одолжи пару тысяч? — без обиняков, словно просила соли, заявила она. — Мне завтра вроде как на собеседование, надо колготки купить нормальные и помаду, а то моя засохла. А у Олега налички нет, я спрашивала.
— Нет, — не поворачивая головы от экрана, ответила Виктория.
— Что значит «нет»? — Марина искренне удивилась. — Тебе жалко что ли? У тебя же есть, я видела, в кошельке лежали. Ты вон какие сапоги себе купила, а сестре мужа на колготки жмешь?
— Марина, выйди и закрой дверь с той стороны. Денег я тебе не дам. Иди работай, заработаешь — купишь хоть десять пар.
— Ну и стерва же ты! — выплюнула золовка, скривив губы. — Бедный Олег, как он с тобой живет? Ни души, ни сочувствия, один калькулятор в голове. Правильно мама говорила, тебе только кошелек нужен, а не семья. Смотри, Вика, останешься одна со своими деньгами, стакан воды никто не подаст!
Дверь с грохотом захлопнулась. Виктория закрыла лицо руками. Ей хотелось кричать, но она лишь глубоко дышала, считая до десяти.
Ночью она долго не могла уснуть. За стеной, в гостиной, Марина громко разговаривала по телефону, время от времени разражаясь визгливым хохотом. Олег лежал рядом, отвернувшись к стене, и мирно посапывал, сделав вид, что ничего не происходит. Его способность игнорировать проблемы поражала Викторию.
Утром она ушла на работу раньше обычного, просто чтобы не видеть эти лица, не стоять в очереди в собственную ванную и не слушать претензии про отсутствие сыра к завтраку. День прошел как в тумане, механически. А в обед на мобильном высветился номер соседки, тети Вали, божьего одуванчика с первого этажа.
— Вика, деточка, ты извини, что лезу, — зашептала старушка в трубку, и голос её дрожал. — Но тут у тебя такое творится... Эта твоя родственница, она каких-то парней привела. Музыка орет так, что у меня люстра трясется, дым коромыслом, они там на балконе курят, пепел мне на белье летит. Я поднялась, постучала, попросила потише, так она мне через дверь крикнула, чтоб я шла... далеко, в общем.
У Виктории потемнело в глазах. Ручка, которую она держала в руках, хрустнула.
— Спасибо, тетя Валя. Я сейчас приеду.
Она ворвалась в кабинет начальника, что-то сбивчиво объяснила про прорыв трубы и помчалась домой. Всю дорогу, стоя в пробках, она молилась только об одном: чтобы квартира осталась цела. Чтобы эти люди не сожгли её дом.
Подходя к своему этажу, она услышала гулкие басы музыки. Дверь в квартиру была не заперта — заходи кто хочешь.
В прихожей стоял густой, хоть топор вешай, сизый дым и стойкий запах дешевого табака вперемешку с перегаром. На полу, прямо на паркете, валялись чужие куртки, грязные ботинки оставили черные следы. Пройдя в гостиную, Виктория застыла на пороге.
Картина была удручающей. На её любимом бежевом диване, который она берегла и чистила специальным средством, сидели двое незнакомых мужчин весьма сомнительной наружности. Один, в растянутой майке, держал в руках бутылку её коллекционного коньяка — подарок партнеров, который стоял в баре полгода нераспечатанным. Марина, растрепанная, босая, в какой-то короткой юбке, танцевала посередине комнаты, едва удерживая равновесие.
На журнальном столике из карельской березы прямо на полированной поверхности лежала нарезанная колбаса, стояли грязные стаканы, а в её любимую хрустальную вазу кто-то стряхивал пепел.
— О, хозяйка пришла! — гаркнул один из мужчин, заметив Викторию. Зубов у него не хватало, зато наглости было в избытке. — Присоединяйся, красотка! Штрафную ей!
Марина резко обернулась, чуть не упав. На секунду в её мутных глазах мелькнул испуг, но тут же сменился пьяной бравадой.
— А ты чего так рано? — язык у неё заплетался. — Мы тут... это... празднуем. Меня на работу взяли! Почти взяли. Собеседование прошло успешно! Вот, друзья пришли поздравить.
Виктория не ответила. Она молча подошла к музыкальному центру, выдернула шнур из розетки и бросила его на пол. Тишина ударила по ушам так резко, что все вздрогнули.
— Вон, — тихо, почти шепотом сказала она, глядя на мужчин.
— Чего? — прищурился тот, что с коньяком. — Ты полегче, мать. Мы гости. Нас пригласили.
— Я сказала: вон отсюда! Немедленно. У вас ровно одна минута, чтобы собрать свои манатки и исчезнуть. Или я вызываю полицию. У меня брат в отделении работает начальником смены, наряд приедет через три минуты, и разговор будет другой.
Это был блеф — у Виктории не было брата в полиции, она была единственным ребенком в семье. Но ледяной тон и уверенность в голосе сработали безотказно. Мужики, ворча и матерясь под нос, начали нехотя подниматься.
— Да ладно вам, посидите! — Марина попыталась схватить одного за руку. — Это моя квартира тоже, брат разрешил! Не слушайте эту истеричку!
— Не, Марин, мы пойдем, — буркнул второй гость, натягивая куртку. — Проблемы не нужны.
Когда за гостями захлопнулась дверь, Виктория медленно повернулась к золовке. Та стояла посреди разгромленной комнаты, раскачиваясь.
— Собирай вещи.
— Ты не имеешь права! — взвизгнула Марина, переходя на ультразвук. — Олег хозяин! Я его сестра! Ты не посмеешь меня выгнать на улицу! Я маме позвоню!
— Это моя квартира, Марина. Купленная мной. Оформленная на меня. По документам, по совести и по закону. Я даю тебе час. Чтобы духу твоего здесь не было.
— Я Олегу позвоню! Он тебе устроит!
— Звони кому хочешь. Хоть президенту.
Виктория развернулась и ушла в спальню. Она достала из кладовки большие черные пакеты для строительного мусора, вернулась в комнату, распахнула шкаф, где Марина выделила себе (а точнее, захватила) три полки, и начала методично сгребать вещи. Она действовала как робот: открыть ящик, сгрести тряпки, бросить в пакет. Никаких эмоций, только холодная, звенящая решимость.
Через сорок минут, когда в коридоре уже стояли три набитых пакета, в квартиру влетел Олег. Видимо, Марина успела ему нажаловаться, приукрасив ситуацию втрое. Он был красный, запыхавшийся, шапка съехала набок.
— Вика, ты что творишь?! — закричал он с порога. — Мама звонит, у неё давление двести, скорую вызвали! Ты зачем ребят выгнала? Марина просто отмечала трудоустройство, ну перебрали немного, с кем не бывает!
— Отмечала что? То, что превратила мой дом в притон? — Виктория стояла посреди коридора, скрестив руки на груди. — Олег, разуй глаза. Зайди в гостиную. Посмотри на диван. Посмотри на стол. Тебе это нравится? Ты считаешь это нормой?
Олег прошел в комнату, растерянно огляделся. Заметил огромное жирное пятно от колбасы на полировке, пепел на ковре, пустую бутылку из-под коллекционного коньяка, валяющуюся под креслом.
— Ну... да, некрасиво вышло, — пробормотал он, сбавляя тон. — Но выгонять-то зачем? На ночь глядя? Куда она пойдет? Вика, будь человеком! Мы же все уберем, отчистим.
— Я была человеком три месяца, Олег. Хватит. Я устала быть удобной, устала терпеть, устала обслуживать. Или она уходит сейчас, сию минуту, или вы уходите вместе. Выбирай.
В квартире повисла тяжелая, звенящая тишина. Марина, сидевшая на пуфике в коридоре и всхлипывающая (скорее наигранно, чем искренне), затаила дыхание. Олег переводил взгляд с бледного лица жены на заплаканную сестру.
— Ты ставишь мне ультиматум? — тихо спросил он, и в голосе его прозвучала обида. — Мне? Своему мужу?
— Да. Я хочу жить спокойно в своем доме. Я хочу приходить сюда и отдыхать, а не воевать. Я хочу, чтобы меня уважали. Если ты не можешь защитить меня от наглости своей родни, значит, нам не по пути.
Олег выпрямился, и в его глазах появилось то самое упрямство, которым так славилась его мать.
— Значит, так? Семья для тебя пустой звук? Квартира дороже людей? Хорошо. Если ты выгоняешь Марину, ухожу и я. Мы своих не бросаем. Подумай, Вика, ты сейчас семью рушишь.
Виктория почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Больно, резко, как струна на гитаре. Она любила его. Правда любила. Но терпеть это унижение больше не могла. Уважение к себе оказалось важнее.
— Хорошо, — её голос прозвучал на удивление твердо. — Это твой выбор. Я тебя не держу.
Олег явно не ожидал такого ответа. Он был уверен, что она испугается, пойдет на попятную, начнет извиняться, лишь бы он не уходил. Он замер, ожидая слез. Но Виктория стояла прямо и смотрела на него сухими, колючими глазами.
— Собирайся, Олег.
Он, злясь, чертыхаясь и гремя дверцами шкафа, начал кидать свои вещи в спортивную сумку. Марина, поняв, что спектакль окончен и финал не в их пользу, начала быстро одеваться, причитая про жестокость, бездушие и бумеранг, который обязательно вернется и ударит больнее.
— Вещи собрала? Отлично. А теперь выметайся из моего дома, — Виктория смотрела на золовку так, что та попятилась к выходу, едва не выронив пакеты.
Марина выскочила на лестничную клетку первой. Олег задержался на пороге с сумкой через плечо.
— Ты пожалеешь, Вика. Очень пожалеешь. Останешься одна со своими деньгами, ремонтом и принципами. Никому ты такая не нужна будешь, железная леди. Женщина должна быть мягкой.
— Ключи, — просто сказала Виктория, протянув ладонь.
Он с грохотом швырнул связку ключей на тумбочку, так что эмаль на брелоке откололась, и вышел, хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась мелкая штукатурка.
Виктория закрыла дверь на верхний замок, на нижний и на задвижку. Проверила дважды.
Ей хотелось упасть на пол и разрыдаться, но она не позволила себе этой слабости. Не сейчас. Она прошла на кухню, достала большой пакет для мусора, резиновые перчатки и самое сильное чистящее средство.
Следующие два часа она с остервенением драила квартиру. Она оттирала жирные пятна с полировки, собирала пылесосом крошки и пепел, проветривала комнаты, вымывая запах чужих людей. Она вынесла на помойку тот самый ковер с пятном от вина. Ей нужно было вернуть себе свой дом, очистить его.
И только когда квартира снова засияла чистотой и запахла лимоном и свежестью, Виктория пошла в душ. Она встала под горячие струи воды и, наконец, разрешила себе заплакать. Она плакала громко, навзрыд, смывая с себя остатки этого брака, обиду и разочарование.
Прошло полгода.
Зима в этом году выдалась снежная и красивая. Виктория стояла у окна с чашкой травяного чая и смотрела, как крупные хлопья снега медленно укрывают двор белым пушистым одеялом.
В квартире было тихо. Идеально тихо. Никто не разбрасывал вещи, не включал музыку, не требовал еды. Сначала эта тишина казалась пугающей, звенела в ушах. Но потом Вика поняла, что это не пустота, а свобода.
Она сделала небольшую перестановку, купила новый диван — глубокого изумрудного цвета, о котором давно мечтала, но Олег говорил, что он «маркий и непрактичный». Она записалась в бассейн рядом с домом. Вода отлично снимала напряжение в спине после офиса, а ещё там было на удивление спокойно — плаваешь от бортика к бортику, и мысли приходят в порядок. На работе, заметив её рвение и энергию, предложили возглавить новый проект с повышением зарплаты.
Телефон на столе тихонько звякнул. Пришло сообщение от тети Вали.
«Викуля, тут твой бывший ошивается у подъезда. Мёрзнет, бедолага, топчется уже полчаса. Говорит, поговорить хочет, извиниться. Пускать?»
Виктория грустно усмехнулась. Олег пытался выйти на связь уже месяц. Сначала звонил с обвинениями, потом с просьбами отдать какие-то забытые зимние удочки, потом просто писал «как дела?». Она не отвечала.
Общие знакомые с охотой рассказывали, как сложилась жизнь её бывшего мужа. Олег с Мариной сняли крохотную «однушку» на далекой окраине города. Денег катастрофически не хватало. Галина Петровна, мама, приехала «помогать детям» и восстанавливать здоровье, да так и осталась жить с ними, потому что в деревне зимой тяжело топить печь.
Теперь они жили втроем на тридцати трех квадратных метрах. Марина так и не нашла нормальную работу, перебиваясь случайными подработками и жалуясь на судьбу. Галина Петровна ежедневно пилила сына за то, что он мало зарабатывает и позволил жене-мегере выгнать их на улицу. Олег, не выдержав прессинга двух любимых женщин, начал выпивать по вечерам.
Виктория поставила чашку на подоконник и быстро набрала ответ соседке:
«Не пускайте, тетя Валя. Скажите, что меня нет дома. И не будет для него никогда».
В дверь позвонили. Настойчиво, длинно, потом еще раз — короткими рывками. Это был их условный звонок раньше. Виктория знала, что это он. Возможно, он понял, что совершил ошибку. Возможно, он хотел вернуться в тепло, в сытость, к спокойной жизни, где все проблемы решала жена.
Но Виктория уже не была той женщиной, которая готова терпеть неуважение и быть «удобной» ради статуса замужней дамы.
Она бесшумно подошла к двери и посмотрела в глазок. На лестничной площадке стоял Олег. Похудевший, в какой-то нелепой старой шапке, с букетом поникших от мороза гвоздик. Он выглядел жалким и потерянным. Он снова нажал на звонок и прислонился лбом к косяку.
Виктория прижала ладонь к холодному металлу двери с обратной стороны. Ей не было его жалко. Жалость — это чувство для тех, кто стал жертвой обстоятельств. А Олег сделал свой выбор сам. Осознанно.
Она выключила свет в прихожей и пошла в спальню, где её ждала интересная книга, теплая постель и завтрашний день, который обещал быть просто замечательным.
Звонок прозвенел еще раз, жалобно и требовательно, а потом затих. Послышались тяжелые шаги, удаляющиеся вниз по лестнице.
Виктория улыбнулась своему отражению в темном окне. Она справилась.