— Ты что, совсем офонарела? — Нина швырнула сумку с инструментами прямо на пол в прихожей, от удара отвёртка выкатилась к порогу. — Думаешь, раз бабка тебе улыбалась, так теперь всё твоё?
Катя стояла в дверях гостиной, держась за косяк. Пальцы её дрожали — не от страха, нет. От бессилия. Она не ожидала, что тётя нагрянет так рано, с этим мастером, с новыми замками в пакете.
— Убирайтесь из моего дома! Бабушка мне его завещала! — выкрикнула Нина, уже доставая из кармана какие-то бумаги, размахивая ими, как знаменем победы.
— Тётя, о чём ты вообще? — Катя сделала шаг вперёд, но голос предательски дрогнул. — Завещание было составлено три года назад, я же видела...
— Видела? — Нина усмехнулась, и в этой усмешке читалось столько яда, что Катя невольно отступила. — А новое видела? То, что бабуля подписала за месяц до смерти?
Мастер, мужчина лет пятидесяти в засаленной куртке, переминался с ноги на ногу у входа, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Он пробормотал что-то про "разберитесь сначала", но Нина отмахнулась от него, как от назойливой мухи.
— Стой где стоишь, Семёныч. Сейчас эта особа соберёт свои тряпки и освободит помещение. Добровольно.
Катя почувствовала, как внутри всё сжалось в тугой комок. Она прожила здесь двадцать три года. Здесь её мама умерла, когда Кате было всего восемь. Здесь бабушка Евдокия каждый вечер заваривала ей липовый чай с мёдом и рассказывала истории про войну, про то, как встретила деда на танцах в клубе железнодорожников. Здесь всё пропитано памятью.
— Ты лжёшь, — тихо сказала Катя. — Бабушка не стала бы...
— Не стала бы? — Нина прошла в комнату, оглядывая старенький сервант с хрустальными рюмками, комод с потрескавшейся лаковой поверхностью, кресло-качалку у окна. — Ещё как стала. Знаешь, что она мне сказала перед смертью? "Нинуля, ты всегда была рядом, а эта неблагодарная девчонка только и знает, что по клубам шляется".
— Это неправда! — Катя почувствовала, как слёзы подступают к горлу, но сглотнула их. Нельзя показывать слабость. Не перед ней. — Я ухаживала за бабушкой! Я ночами не спала, когда ей было плохо! Ты приезжала раз в месяц, и то только потому что...
— Потому что? — Нина развернулась так резко, что Катя вздрогнула. Тётя была на голову ниже, но сейчас казалось, что она заполняет собой всё пространство комнаты. — Договаривай! Потому что хотела квартиру отжать? Так это ты здесь паразитом сидела все годы! Бесплатно жила, коммуналку не платила!
— Я студентка, я...
— Студентка! — Нина рассмеялась, но смех этот был похож на лай. — В двадцать три года всё ещё студентка! А нормальные люди уже семьи имеют, детей рожают, на работу ходят. Ты что, думала, что вечно на шее у бабки провисишь?
Мастер Семёныч кашлянул в кулак и попытался выскользнуть за дверь, но Нина перехватила его взгляд.
— Никуда ты не пойдёшь! Начинай работать. Вот этот замок меняй, и на балконную дверь тоже новый поставь.
— Слушайте, женщина, — осторожно начал мастер, — может, правда, сначала с документами разберётесь? А то я не хочу потом в суд ходить свидетелем...
— Документы в порядке! — отрезала Нина и сунула ему в руки какую-то бумагу. Мастер покосился на неё, пожал плечами и начал доставать инструменты.
Катя металась по комнате, хватаясь то за спинку стула, то за край стола. Мысли путались, перед глазами плыло. Как так? Бабушка действительно могла переписать завещание? Да, последние месяцы она была какая-то странная, забывчивая... Врачи говорили про начальную стадию деменции, но Катя не хотела в это верить. Бабуля всегда была такой ясной, такой острой на язык.
— А знаешь, что самое смешное? — Нина подошла к комоду и небрежно провела пальцем по пыльной поверхности. — Она мне всё рассказала. Как ты над ней издевалась. Кричала, когда она по ночам в туалет ходила. Готовить отказывалась. Замок на холодильник поставила даже!
— Это абсурд! — Катя чувствовала, как щёки горят от возмущения. — Я никогда... Бабушка была для меня всем! Единственным родным человеком после мамы!
— Ври больше. Евдокия Степановна мне всё про твои выходки рассказывала. И про то, как ты с какими-то подозрительными парнями по ночам в подъезде сидела. И про то, как деньги из её кошелька таскала.
— Какие деньги?! — Катя подскочила, но Нина уже отвернулась, разглядывая фотографии на стене.
— Эту надо снять, — пробормотала тётя, кивая на старый снимок в деревянной рамке: Катина мама, совсем молодая, держит на руках крошечную Катю. — Не хочу на неё смотреть.
— Не смей! — Катя кинулась к стене, заслоняя фотографию собой. — Это моя мама!
— Твоя мама была дурой, — сказала Нина холодно, будто обсуждала погоду. — Связалась с первым встречным, родила тебя, а потом ещё и помереть умудрилась. Оставила бабку с обузой.
Внутри Кати что-то оборвалось. Она сжала кулаки так, что ногти впились в кожу, но боли не чувствовала. Видела только лицо тёти — самодовольное, торжествующее, с этими маленькими глазками-бусинками и тонкими губами, сложенными в ехидную улыбку.
— Уходи, — прошептала Катя.
— Что? — Нина приложила ладонь к уху, издеваясь. — Не расслышала.
— Уходи! — заорала Катя так, что мастер подпрыгнул и чуть не выронил дрель.
Но Нина только рассмеялась. Она открыла сумочку, достала сигареты — тонкие, дамские — и закурила прямо в комнате. Бабушка ненавидела табачный дым, она никогда не разрешала курить в квартире.
— Это я теперь здесь хозяйка, — произнесла Нина сквозь дым. — И именно тебе придётся уйти. Собирай вещи. Даю тебе три дня.
Катя смотрела на неё, не веря своим ушам. Три дня. Всего три дня, чтобы покинуть дом, где прошла вся её жизнь. Куда идти? К подружке Веронике? Но та живёт с парнем в однушке, им самим тесно. В общагу? Мест давно нет, да и сессия на носу.
— У меня нет денег на съём жилья, — сказала она тихо.
— Не моя проблема, — отрезала Нина и стряхнула пепел прямо на паркет.
Мастер Семёныч возился с замком, стараясь не встречаться взглядом ни с одной из женщин. Звук дрели заполнил пространство, режущий, противный. Катя смотрела, как рушится её жизнь — вот так просто, за какие-то минуты. Один замок долой, другой на место. И всё. Дверь захлопнется, и пути назад уже не будет.
А Нина стояла посреди комнаты и улыбалась. Эта улыбка говорила всё: "Я выиграла. Я всегда выигрываю. Потому что я умнее, хитрее, наглее тебя".
И Катя вдруг поняла — это было спланировано. Всё. С самого начала.
Через два дня Катя сидела в маленьком кафе на углу их — уже не их — улицы, напротив её был нотариус Беляев. Пожилой мужчина с седыми усами и внимательным взглядом листал документы, которые принесла Нина.
— Понимаете, — говорил он медленно, — здесь действительно стоит подпись Евдокии Степановны. Но есть нюансы.
— Какие нюансы? — Катя вцепилась в край стола.
— Дата. Это завещание датировано двадцать третьим октября прошлого года. В тот день ваша бабушка лежала в больнице после инсульта. Я проверил по медицинским картам — она была в полубессознательном состоянии.
Катя почувствовала, как внутри вспыхнула надежда. Крошечная, но такая важная.
— То есть это подделка?
— Я не говорю так прямо, — Беляев снял очки и протер их платком. — Но подпись вызывает вопросы. Она слишком ровная для человека, который только что пережил инсульт. Обычно после таких приступов моторика нарушается, рука дрожит. А здесь... — он постучал пальцем по бумаге, — как по линеечке написано.
— Значит, Нина подделала?
— Или заставила бабушку подписать, когда та не понимала, что делает. Или вообще нашла какого-то подставного нотариуса. — Беляев надел очки обратно. — В любом случае, это нужно проверять. Графологическая экспертиза, запросы в медучреждение, возможно, суд.
— А пока?
— А пока она может жить в квартире. Фактически владеть ею. До решения суда.
Катя откинулась на спинку стула. Значит, так просто ничего не вернёшь. Месяцы, может, годы судов. Деньги на адвокатов. А она сейчас ночует у Вероники на раскладушке и считает каждую копейку.
— Сколько будет стоить экспертиза?
Беляев назвал сумму, от которой у Кати потемнело в глазах.
Вечером того же дня она встретила Геннадия Львовича — соседа с третьего этажа, который дружил с бабушкой много лет. Старик шёл из магазина с тяжёлыми пакетами, Катя помогла ему донести их до квартиры.
— Слышал, что случилось, — сказал Геннадий Львович, когда они сели на кухне за чай. — Нина всегда была стервой, извини за выражение. Ещё в девяностые, помню, пыталась твою бабушку уговорить квартиру продать. Говорила, что у неё бизнес прогорает, нужны деньги срочно.
— Правда? — Катя подалась вперёд.
— Да. Евдокия тогда её послала подальше. Сказала, что это жильё для тебя, для внучки. Что пока она жива, никто тебя отсюда не выгонит. — Он хлебнул чаю, прищурился. — А потом, перед самой смертью, я заметил странное. Нина стала приезжать чаще. И всегда с каким-то типом. Высокий такой, в костюме. Представлялся юристом Кречетовым.
— Юристом?
— Ага. Говорил, что помогает оформлять документы для пенсионеров. Бесплатно, представляешь? — Геннадий Львович усмехнулся. — Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Я тогда Евдокии сказал — осторожнее, мол, с этими халявщиками. А она как-то странно посмотрела. Сказала, что Нина обещала помочь с оформлением льгот.
— Льгот, — повторила Катя. — Она вообще никакими льготами не пользовалась.
— Вот именно. — Геннадий Львович кивнул. — По-моему, они её обработали. Знаешь, как с пожилыми бывает. Начинают голову морочить, давить на жалость, запугивать... И человек подписывает что угодно.
Катя почувствовала, как ярость поднимается откуда-то из глубины. Значит, так. Нина не просто воспользовалась ситуацией — она специально выжидала момент, когда бабушка будет слаба и беззащитна. Привела своего юриста, впарила липовое завещание.
— У вас есть контакты этого типа? Юриста?
— Нет. Но я могу поспрашивать у других соседей. Кто-то, может, запомнил фамилию.
— Пожалуйста, — Катя встала, сжав руки в замок. — Это очень важно.
Ночью она не могла уснуть на раскладушке у Вероники. Ворочалась, слушала, как подруга с парнем шепчутся на кухне, явно обсуждая, как бы деликатнее намекнуть, что пора съезжать. Катя их понимала. Сама бы на их месте так же нервничала.
Телефон завибрировал — сообщение от Нины.
"Слышала, ты пытаешься судиться? Не советую. У тебя нет денег даже на экспертизу. А у меня есть связи. Подумай, стоит ли игра свеч. Можем договориться. Я оставлю тебе комнату, будешь платить символическую аренду. Нина."
Катя перечитала сообщение три раза. Комнату. В собственной квартире. За аренду.
Пальцы сами набрали ответ: "Иди к черту."
Отправила, не раздумывая.
Через минуту пришёл ответ: "Пожалеешь."
Катя выключила телефон и закрыла глаза. Завтра она пойдёт в полицию. Подаст заявление. Найдёт этого юриста. Докажет, что завещание фальшивое. Что бы это ни стоило.
Бабушка не заслуживала того, чтобы её память поганили. А Нина... Нина ещё пожалеет, что связалась с ней.
Прорыв случился неожиданно. Через неделю Геннадий Львович принёс Кате большой конверт.
— Нашёл это в почтовом ящике вашей бабушки, — сказал он. — Сегодня разбирал старые газеты на площадке, а конверт завалился за батарею. Видать, ещё осенью туда попал.
Катя открыла конверт дрожащими руками. Внутри было письмо — написанное неровным бабушкиным почерком.
"Катюша, моя родная. Если ты читаешь это, значит, меня уже нет. Я чувствую, что скоро уйду, и хочу, чтобы ты знала правду. Нина приходила ко мне с каким-то юристом. Уговаривала подписать бумаги, говорила, что это для оформления льгот. Я подписала, потому что голова уже плохо соображала, таблеток много пила. Но потом поняла — это было завещание. Она меня обманула. Квартира должна остаться тебе, только тебе. Я успела написать об этом нотариусу Беляеву, он всё знает. Прости, что не смогла защитить тебя лучше. Люблю. Бабушка."
Катя перечитала письмо три раза. Руки тряслись так, что буквы расплывались перед глазами.
— Это меняет всё, — тихо сказала она.
Суд назначили на конец января. Катя наняла адвоката — знакомая Вероники посоветовала молодого, но толкового парня по имени Артём. Он согласился работать с отсрочкой оплаты.
— Письмо — это сильный козырь, — сказал он на первой встрече. — Плюс медицинские документы показывают, что в день подписания завещания ваша бабушка была недееспособна. А показания соседей довершат картину.
Нина наняла дорогого адвоката, который пытался доказать, что письмо поддельное, что Евдокия была в здравом уме. Приводил какие-то справки от частных клиник.
Но на втором заседании выступила Зинаида Петровна с пятого этажа. Маленькая старушка встала и сказала дрожащим голосом:
— Я была там, когда Нина приводила того типа. Дуня плакала, говорила, что не понимает, зачем подписывает какие-то бумаги. А Нина давила на неё, кричала, что это срочно надо. Дуня была слабая совсем, после больницы только вернулась.
— Это ложь! — вскочила Нина.
— Сядьте, — строго сказала судья.
Графологическая экспертиза подтвердила подлинность бабушкиного письма и сомнительность подписи в спорном завещании. Эксперт объяснил, что подпись выполнена неуверенной рукой, с нажимом в неестественных местах — как будто человека вели по бумаге.
Артём предоставил выписки из больницы: в день подписания завещания Евдокия принимала сильные препараты, влияющие на сознание.
Судья изучала документы долго. Потом подняла голову.
— Суд признаёт завещание от двадцать третьего октября недействительным. Квартира переходит Екатерине Сергеевне Лебедевой согласно завещанию две тысячи двадцать второго года. Ответчице предписывается освободить жилплощадь в течение трёх дней.
Катя сидела неподвижно, не веря своим ушам. Артём улыбнулся ей.
— Поздравляю. Вы выиграли.
Когда Нина выносила вещи, Катя стояла в дверях и молча смотрела. Тётка избегала её взгляда, запихивала в сумки одежду, косметику, какие-то безделушки.
— Ты пожалеешь, — процедила она напоследок. — Думаешь, победила? Это всё равно не принесёт тебе счастья.
— Может, и не принесёт, — спокойно ответила Катя. — Но бабушкина воля исполнена. И это главное.
Нина хлопнула дверью так, что задрожали стёкла в сервате.
Катя прошла в комнату, села в бабушкино кресло-качалку у окна. За окном падал снег — крупными хлопьями, медленно, красиво. Она достала с полки старый альбом с фотографиями, открыла на странице, где мама держала её, совсем крошечную, на руках.
— Мам, — прошептала она, — мы справились.
Телефон завибрировал. Сообщение от Вероники: "Ну что, хозяйка, когда новоселье?"
Катя улыбнулась. Впервые за последние недели — искренне, легко.
"Скоро", — написала она в ответ.
Квартира встретила её тишиной. Доброй, спокойной тишиной. Не той, что давит и душит, а той, что обволакивает и защищает. Здесь всё было пропитано теплом — бабушкиным, маминым. И теперь это тепло никто не отнимет.
Катя встала, подошла к окну. Город утопал в сумерках, огни фонарей отражались в снежных сугробах. Где-то там, в этом большом мире, Нина зализывала раны. Кречетов сидел под следствием. А она, Катя, наконец вернулась домой.
Настоящий дом не купишь и не отнимешь. Он либо есть, либо его нет. И у неё он был. Есть. И будет.