— Вот ты где прячешься, старая ведьма!
Голос Оксаны резанул по кухне, словно лезвие по стеклу. Свекровь Тамара Петровна замерла у холодильника, сжимая в руках банку с вареньем. Её пальцы — узловатые, с выступающими венами — слегка дрожали.
— Я не пряталась, — тихо ответила она, не поворачиваясь. — Просто хотела достать...
— Заткнись! — Оксана шагнула ближе, её каблуки стучали по линолеуму, как молотки. — Ты думаешь, я не знаю, что ты вчера делала? Думаешь, я слепая?
Тамара Петровна медленно обернулась. Лицо её было серым, усталым, со множеством мелких морщинок у глаз. Ей было пятьдесят восемь, но выглядела она старше — годы работы медсестрой, ночные смены, вечная экономия на себе сделали своё дело.
— Я не понимаю, о чём ты...
— Не понимаешь?! — Оксана выхватила из кармана свой телефон и ткнула пальцем в экран. — Вот это! История моих покупок! Ты заказывала на мою карту какую-то дрянь с маркетплейса!
— Чего глазками моргаешь? Какое ты имела право залазить в мой кошелёк? — удивилась невестка, осматривая свекровь с головы до ног.
Но Тамара Петровна не успела ответить. Она даже не думала лезть в чужой кошелёк — она просто попросила сына оплатить ей лекарства через интернет, потому что сама не умела... Но слова застряли где-то в горле, как ком из ваты.
— Я... Никита сказал, что поможет...
— Никита-Никита! — передразнила Оксана, скрестив руки на груди. — Всё Никита! Ты вообще в курсе, что у твоего сыночка семья есть? Жена? Ребёнок? Или для тебя мы просто декорации?
Квартира была маленькой — стандартная двушка на четвёртом этаже панельного дома. После свадьбы молодые переехали к Тамаре Петровне, потому что своего жилья не было, а съёмное — дорого. "Временно", — обещал Никита три года назад. Три года, которые превратились в ад для обеих женщин.
Тамара Петровна поставила банку на стол и опустилась на стул. Она чувствовала, как внутри всё сжимается — желудок, сердце, лёгкие. Дышать становилось трудно, но она старалась не показывать этого.
— Оксаночка, давай поговорим спокойно...
— Не смей называть меня так! — взвилась невестка. — Для тебя я Оксана Викторовна! И вообще, мне надоело это притворство!
Она начала расхаживать по кухне, её движения были резкими, нервными. Волосы — выкрашенные в модный пепельный блонд — растрепались, выбились из небрежного пучка. Лицо покрылось красными пятнами. Оксане было двадцать восемь, она работала администратором в стоматологической клинике и всегда следила за собой — маникюр, брови, ресницы. Сегодня на ней был спортивный костюм с блёстками, тот самый, который стоил половину Никитиной зарплаты.
— Ты специально делаешь всё, чтобы мне было плохо! — продолжала Оксана. — Готовишь эти свои супчики по утрам, когда знаешь, что меня от запаха тошнит! Раскладываешь свои тряпки на батарее! Моешь посуду ночью, когда Ярослав только уснул!
— Я не хотела никого побеспокоить, — прошептала Тамара Петровна. — Я же работаю до восьми, потом только успеваю...
— А мне какое дело?! — взорвалась Оксана. — Я тоже работаю! Я устаю! Но мне ещё приходится терпеть твоё присутствие!
В коридоре раздался детский плач. Маленький Ярик проснулся — наверное, от крика. Оксана замерла, лицо её исказилось. Она развернулась и пошла к детской комнате, но на пороге обернулась.
— Это всё ты виновата, — процедила она сквозь зубы. — Разбудила ребёнка. Как всегда.
Дверь хлопнула. Тамара Петровна осталась сидеть за столом, глядя в одну точку. Банка с вареньем стояла перед ней — малиновое, сваренное прошлым летом на даче у подруги. Она хотела угостить внука... но теперь казалось, что даже это будет неправильным.
Она вспомнила, как три года назад встречала Оксану первый раз. Никита привёл её домой, сияющий от счастья. Девушка тогда показалась милой, застенчивой. Принесла торт "Птичье молоко", даже цветы подарила. Говорила "Тамара Петровна, можно я вам помогу?" и "Какая у вас уютная квартира!"
Всё изменилось через два месяца после свадьбы. Сначала мелочи — косые взгляды, поджатые губы, когда свекровь заговаривала за ужином. Потом появились замечания: "А почему вы так моете пол? А зачем вы купили этот хлеб? А нельзя ли вам не смотреть телевизор по вечерам?"
Когда родился Ярик, всё окончательно рухнуло. Оксана запретила Тамаре Петровне брать внука на руки без спроса, заявила, что методы воспитания у неё "устаревшие и токсичные", начала говорить о том, что "старшее поколение не понимает современных детей".
А самое страшное — Никита молчал. Он приходил с работы усталый, ужинал и уходил в комнату к компьютеру. Если мать пыталась с ним поговорить, он отмахивался: "Мам, разберитесь сами. Вы же взрослые люди".
Взрослые... Тамара Петровна усмехнулась горько. Она чувствовала себя лишней в собственной квартире. Каждое утро просыпалась с тяжестью в груди, понимая, что предстоит очередной день хождения по минному полю.
Из детской донёсся голос Оксаны — нежный, воркующий, какой она припасала только для сына:
— Ну что ты, мой хороший? Бабушка шумела, да? Ничего, мы скоро переедем, и нас никто не будет беспокоить...
Переедем. Это слово Оксана произносила уже полгода, как мантру. "Мы откладываем", "Мы ищем варианты", "Мы скоро съедем". Но денег почему-то хватало на новый айфон для Оксаны, на десятые по счёту кроссовки для Никиты, на курсы по раннему развитию для Ярика...
Тамара Петровна встала и подошла к окну. За стеклом темнело — декабрь, половина пятого, а уже почти ночь. Где-то внизу горели фонари, проезжали машины, спешили люди. Обычная жизнь, в которой у неё не осталось своего места.
Она вспомнила покойного мужа Валерия. Он умер семь лет назад от инфаркта — внезапно, в одночасье. Тогда Никита ещё учился в институте, жил в общежитии. Тамара Петровна осталась одна в этой квартире, и ей казалось, что хуже уже не будет.
Как же она ошибалась.
— Бабушка! — раздался вдруг детский голос из коридора.
Ярик стоял босиком на холодном полу, в пижаме с динозаврами. Ему было всего два с половиной года, но глазки — умные, внимательные. Он протянул к Тамаре Петровне ручки:
— На ручки...
Она шагнула было к нему, но из комнаты выскочила Оксана. Лицо её перекосилось.
— Ярослав, иди сюда! Немедленно!
— Но мама...
— Я сказала — сюда!
Она схватила мальчика за руку и потащила обратно в комнату. Ярик заплакал, но Оксана была непреклонна. Дверь снова захлопнулась — на этот раз на ключ.
Тамара Петровна прислонилась к холодильнику. Ноги не держали. Всё внутри болело — не физически, а как-то глубже, там, где обитают самые страшные страхи. Она боялась, что скоро не выдержит. Боялась, что сломается окончательно. И боялась, что никто этого даже не заметит.
Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от Никиты: "Задержусь на работе. Не ждите с ужином".
Конечно. Он всегда задерживался в последнее время. Возвращался, когда Оксана уже спала, когда можно было избежать любых выяснений и претензий. Он был мастером побега — из конфликтов, из ответственности, из выбора.
Тамара Петровна выключила свет на кухне и пошла к себе в комнату — маленькую, метров десять, которую когда-то они с мужем называли "кабинетом". Теперь здесь стояла раскладушка, старый шкаф и тумбочка.
Она легла, не раздеваясь, и закрыла глаза. Завтра всё повторится снова. И послезавтра. И через неделю. Пока не произойдёт что-то... что-то, чего она даже представить не могла.
А за стеной Оксана листала телеграмм и строчила подруге: "Не представляешь, как она меня достала! Сил больше нет терпеть..."
Утро началось с крика.
— Где мой браслет?! — Оксана ворвалась на кухню, где Тамара Петровна заваривала себе чай. — Я его вчера на тумбочку положила! Золотой, с подвесками!
— Я не знаю, Оксан... — начала было свекровь, но невестка уже не слушала.
— Куда ты его дела?! Опять стащила?!
— Я ничего не трогала! — Тамара Петровна отступила к раковине, прижимая кружку к груди. — Зачем мне твой браслет?
— А зачем ты брала мою косметику в прошлый раз? А мои серьги? Думаешь, я не замечаю?
Оксана подошла вплотную, её лицо было красным, взъерошенные волосы торчали во все стороны. Она только что проснулась, но уже успела взвинтить себя до предела.
— Я не брала твои серьги, — тихо сказала Тамара Петровна. — Они потом нашлись в твоей косметичке...
— Потому что ты их туда подложила! Специально! Чтобы я выглядела дурой!
Это было безумие. Чистое, абсурдное безумие. Но Оксана верила в каждое своё слово. Её глаза горели праведным гневом, руки тряслись.
— Отдай браслет. Сейчас же.
— У меня его нет...
— Врёшь! — Оксана развернулась и понеслась в комнату свекрови.
Тамара Петровна бросилась за ней, расплескав чай на пол. В её крошечной комнате уже начался обыск — Оксана выдвигала ящики тумбочки, швыряла на пол бельё, копалась в шкафу.
— Прекрати! — крикнула Тамара Петровна, и сама испугалась собственного голоса. — Ты не имеешь права!
— Я имею право всё! — огрызнулась Оксана, роясь в старой шкатулке с украшениями. — Это моя квартира теперь! Моя и Никиты! А ты здесь просто прописана!
Слова ударили больнее любого побоя. Тамара Петровна застыла посреди комнаты, глядя на то, как невестка переворачивает всё её нехитрое имущество. Вот полетели на пол старые письма от мужа. Вот рассыпались таблетки от давления. Вот раскрылся альбом с фотографиями — Никита в первом классе, Никита на выпускном, Никита на свадьбе...
— Нету здесь! — Оксана выпрямилась, тяжело дыша. — Значит, спрятала где-то ещё. Но я найду! Обязательно найду!
Она вылетела из комнаты, хлопнув дверью так, что задрожали стены.
Тамара Петровна опустилась на пол среди разбросанных вещей. Руки сами собой начали складывать письма обратно, но она словно не видела их. Перед глазами стояла только одна картина — как три дня назад она сама, сама нашла этот проклятый браслет.
Он лежал за диваном в гостиной, упал, видимо, когда Оксана переодевалась перед зеркалом. Тамара Петровна подняла его и положила... положила на полку с книгами. Хотела потом отдать, но забыла. А теперь...
Теперь она не могла признаться. Если скажет правду, Оксана устроит такой скандал, что мало не покажется. Будет орать, что свекровь специально прятала, издевалась, мучила. Никита опять промолчит, уставившись в телефон.
Но и молчать страшно. Потому что если браслет найдётся сам, всё равно будет виновата Тамара Петровна. "Ты же знала, где он! Ты нарочно молчала!"
Безвыходность сжимала горло.
Она поднялась с пола и выглянула в коридор. Оксана орудовала уже на кухне — вытряхивала содержимое шкафчиков, заглядывала за холодильник. В детской плакал Ярик, которого разбудил шум, но мать не обращала на него внимания.
Тамара Петровна прокралась в гостиную. Вот она, полка. Вот он, браслет — лежит между томиком Чехова и старым учебником по анатомии. Блестит в утреннем свете.
Пальцы сами потянулись к нему... и вдруг в комнату вошла Оксана.
Их взгляды встретились. Секунда тишины — и Оксана увидела браслет в руках свекрови.
— Я так и знала! — её голос взмыл до визга. — Я так и знала, что ты воровка! Ты украла его! Специально!
— Нет, я просто нашла... Он упал за диваном...
— Молчи! — Оксана вырвала браслет из рук Тамары Петровны. — Не смей оправдываться! Ты прятала его! Три дня прятала! Чтобы я извелась!
— Я забыла, честное слово, я просто забыла...
— Забыла! — передразнила Оксана. — У тебя всегда одна отмазка! То забыла, то не заметила, то не поняла! А на самом деле ты делаешь это нарочно!
Она подошла совсем близко, её дыхание обжигало лицо.
— Ты меня ненавидишь. С первого дня ненавидишь. Потому что я забрала у тебя сыночка. Потому что он теперь мой. И ты готова на всё, лишь бы испортить мне жизнь!
— Это не так...
— Это так! — Оксана ткнула пальцем ей в грудь. — И знаешь что? Я устала. Я больше не буду этого терпеть. Сегодня же скажу Никите, что или ты съезжаешь, или я ухожу. И забираю Ярика. Пусть выбирает — мама или семья.
Она развернулась и ушла, сжимая браслет в кулаке.
Тамара Петровна осталась стоять посреди гостиной. Ноги не слушались. Сердце колотилось где-то в горле. Она понимала — это конец. Никита выберет жену. Конечно, выберет. Он всегда выбирал лёгкий путь, путь наименьшего сопротивления.
Она медленно дошла до окна и выглянула на улицу. Люди спешили на работу, везли детей в садики, вели собак. Обычная жизнь. А здесь, в этой квартире, рушился её мир — медленно, по кирпичику.
И самое страшное — она действительно забыла про браслет. Но теперь уже никто не поверит.
Вечером Никита пришёл раньше обычного. Тамара Петровна услышала, как в спальне началась тихая, но напряжённая беседа. Различить слова она не могла, но интонации говорили сами за себя — Оксана что-то доказывала, настаивала, требовала.
Потом дверь распахнулась, и сын вошёл на кухню, где мать перебирала гречку для завтрашнего ужина.
— Мам, нам надо поговорить, — сказал он, не глядя ей в глаза.
Никите было тридцать один год, но сейчас он выглядел старше — под глазами залегли тени, плечи поникли. Он работал инженером на заводе, вкалывал по двенадцать часов, но зарплата всё равно не покрывала все запросы жены.
— Что случилось? — спросила Тамара Петровна, хотя прекрасно знала ответ.
— Оксана сказала про браслет, — он провёл рукой по лицу. — Мам, ну почему ты так? Зачем прятала?
— Я не прятала, Никитушка, — голос её дрожал. — Я правда забыла. Нашла, хотела отдать...
— Мам, хватит, — он оборвал её устало. — Хватит оправдываться. Это уже не первый раз. То серьги пропадают, то косметика куда-то девается...
— Но это всё находилось! Я ничего не брала!
— Тогда почему всегда ты рядом, когда что-то теряется? — Никита наконец посмотрел на неё, и в его глазах она увидела не гнев, а что-то похуже — усталость и отчуждение. — Мам, я не знаю, что с тобой происходит. Может, это возраст... Может, надо к врачу сходить...
— Я не сумасшедшая! — вырвалось у неё. — Я просто... я просто живу в этом доме на птичьих правах! Мне нельзя вздохнуть, нельзя слово сказать!
— Не начинай, пожалуйста, — Никита отвернулся к окну. — Я устал. Я устал от этих скандалов. Оксана предложила... она хочет, чтобы ты пожила у тёти Риты. Ну, временно. Пока мы не найдём вариант побольше.
Тётя Рита. Сестра покойного мужа, которая жила в глухом районе на окраине, в однокомнатной квартире с двумя кошками. Они виделись раз в год, на поминках.
— Никита, — прошептала Тамара Петровна, — это же моя квартира. Мы с отцом её покупали, мы здесь...
— Ты там только переночуешь пару месяцев, — перебил он. — Оксана беременная, ей нужен покой. Врачи сказали, нервничать нельзя. Пойми, мам.
Беременная. Это слово упало как камень. Оксана ждала второго ребёнка — об этом Тамара Петровна узнала случайно, услышав разговор по телефону неделю назад. Ей даже не сочли нужным сообщить.
— Хорошо, — сказала она и сама удивилась спокойствию собственного голоса. — Я поеду.
Никита облегчённо выдохнул и быстро вышел из кухни, словно боялся, что мать передумает.
А Тамара Петровна продолжала сидеть над гречкой. Крупинки прыгали перед глазами, сливались в какие-то узоры. Внутри было пусто — так пусто, что даже боль не ощущалась. Просто вакуум на месте сердца.
Она встала, дошла до своей комнаты и начала собирать сумку. Движения были механическими — платье, кофта, таблетки... Руки словно чужие, не слушались.
Вдруг всё поплыло перед глазами. Пол качнулся, стены поехали вбок. Тамара Петровна попыталась ухватиться за край кровати, но пальцы скользнули, и она рухнула на пол.
Последнее, что она услышала перед тем, как провалиться в темноту — детский плач Ярика и встревоженный крик Никиты: "Мама!"
Больничная палата пахла хлоркой и чем-то кислым. Тамара Петровна открыла глаза и увидела над собой потрескавшийся потолок. Рядом капала капельница.
— Очнулись, — сказала медсестра, проходя мимо. — Полежите спокойно. Давление скакнуло, вот и отключились.
Она лежала и смотрела в потолок. Где-то за окном выла сирена, хлопали двери, кто-то стонал в соседней палате. Обычная городская больница — та самая, где она когда-то работала.
Никита пришёл через два часа. Сел на край кровати, взял её руку.
— Мам, ты как?
— Нормально, — ответила она. — Жить буду.
— Врачи говорят, что это от стресса. И давление у тебя высокое. Надо следить за здоровьем.
Она молча кивнула. Никита помолчал, потом заговорил снова:
— Оксана извиняется. Она не хотела... ну, в общем, она переживает. Говорит, может, не надо тебе к тёте Рите. Можешь остаться.
— Не надо, — тихо сказала Тамара Петровна. — Я сама уеду. Найду комнату в общежитии. Или в какой-нибудь коммуналке. Управлюсь как-нибудь.
— Мам, не говори глупости...
— Это не глупости, Никит, — она посмотрела на него, и он отвёл взгляд. — Я поняла. Я мешаю. И лучше уйти самой, чем ждать, когда меня попросят.
Он открыл рот, хотел что-то возразить, но так и не нашёл слов. Потом просто кивнул, сжал её руку и вышел.
Тамара Петровна снова закрыла глаза. По щекам текли слёзы — медленно, бесшумно. Но это были не слёзы жалости к себе. Это было что-то другое — облегчение, возможно. Или прощание. Прощание с той жизнью, которой больше нет.
Завтра её выпишут. Завтра она начнёт искать своё место в этом мире. Где-то же оно должно быть — маленькое, скромное, но своё. Где никто не будет обвинять её в краже браслетов. Где она не будет чувствовать себя преступницей в собственном доме.
А пока она просто лежала и слушала, как за окном шумит город. Город, в котором она прожила всю жизнь, но который вдруг стал чужим.
В дверях палаты мелькнула медсестра с градусниками. Обычный вечер в обычной больнице. Чья-то жизнь кончалась, чья-то только начиналась.
И где-то посередине этого круговорота была она — Тамара Петровна, бывшая медсестра, мать, бабушка. Женщина, которую выгнали из собственной квартиры. Но женщина, которая ещё дышит, ещё живёт.
И значит, всё ещё может измениться.