— Ты что, серьёзно думаешь, что они сами уйдут? — Максим стоял у окна, сжимая в руке бокал так, будто хотел его раздавить.
— Макс, ну успокойся... — Вероника попыталась взять его за руку, но он отстранился.
— Успокоиться? — он обернулся, и она увидела в его глазах что-то новое, незнакомое. — Они разнесли нашу квартиру! Смотри, что они творят!
Из гостиной доносился грохот — кто-то явно двигал мебель. Музыка гремела так, что соседи наверняка уже готовили жалобу. Голоса, смех, крики тостов — всё это смешалось в какофонию, от которой раскалывалась голова.
— А кто вас приглашал на Новый год? Совсем офонарели что ли? — прошипел Максим, когда в прихожую вышел Вероникин дядя Станислав с бутылкой коньяка в одной руке и тарелкой с салатом в другой.
— Максимка, родной, чего ты? — дядя Стас улыбался во весь рот, демонстрируя золотой зуб. — Мы ж семья! Какие ещё приглашения?
Вероника почувствовала, как внутри всё сжалось. Она предупреждала. Боже, как же она предупреждала! Ещё неделю назад сказала маме по телефону: «Мы встречаем Новый год вдвоём. Спокойно. Дома». Мама кивала, соглашалась, обещала. А потом... потом в половине одиннадцатого вечера раздался звонок в дверь.
— Веруня, открывай! — голос тёти Маргариты пробивал даже через металлическую дверь. — Мы тут все! С подарками!
Вероника тогда замерла. Максим смотрел на неё с дивана, где они устроились с бокалами шампанского и сырной тарелкой. Весь вечер готовили — не банкет, конечно, просто несколько закусок, лёгкий салат, горячее. На двоих. Ёлка светилась разноцветными огоньками, на экране телевизора шла старая комедия. Идиллия.
— Это кто? — спросил Максим тихо, слишком тихо.
— Я... я не знаю. Наверное, ошиблись адресом...
Но она знала. Конечно, знала. Узнала бы голос тёти Маргариты в любом хаосе.
Звонок повторился. Потом в дверь начали колотить.
— Веронька! Мы же видим свет! Открой, замерзаем тут!
Максим встал. Подошёл к двери. Распахнул её одним резким движением.
На пороге стояла орава. Тётя Маргарита в ярко-красном платье с пайетками и норковой шубе нараспашку. Дядя Стас с двумя пакетами, набитыми бутылками. Мама — родная мама Вероники — в своём вечном сером пальто, но с виноватой улыбкой на лице. Сестра Света с мужем Андреем и их двумя детьми — мальчишками лет семи и девяти, уже разгорячёнными от беготни по подъезду. И бабушка. Восьмидесятилетняя бабушка Зоя в каракулевой шапке, опирающаяся на трость.
— С наступающим! — заорали они хором.
Вероника помнила, как взгляд Максима метнулся к ней. В этом взгляде было всё: предательство, ярость, недоумение. Он не произнёс ни слова, просто отступил в сторону, пропуская толпу внутрь.
И началось.
Тётя Маргарита сразу же прошла в гостиную, скинула шубу на кресло и принялась осматривать квартиру.
— Ой, как вы тут уютно устроились! — она щупала шторы, разглядывала картины на стенах. — Правда, могли бы и телевизор побольше купить. У Светки с Андреем уже шестьдесят пять дюймов стоит.
Дядя Стас потащил пакеты на кухню. Дети побежали исследовать комнаты. Мама всё пыталась поймать взгляд Вероники, но та упорно смотрела в пол.
— Мам, что происходит? — наконец выдавила она, когда они остались на секунду наедине в коридоре.
— Веруня, ну прости. Маргарита узнала, что мы с бабушкой будем дома сидеть, и давай настаивать... А потом Света подключилась, говорит, чего нам по углам ютиться, когда у тебя квартира большая...
— У меня двушка!
— Ну так это же больше, чем у них всех! — мама оправдывалась тоном, будто это Вероника была виновата. — И потом, я же думала, ты обрадуешься. Родные люди, праздник...
— Я сказала тебе, что мы встречаем вдвоём!
— Ну знаешь, Вероника, — мама вдруг повысила голос, — не надо тут из себя принцессу корчить! Семья — это святое. И если уж Максим такую бучу поднимает из-за родственников, то может, он не тот человек...
Вероника почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Она хотела закричать, выгнать их всех, но слова застряли в горле.
На кухне дядя Стас уже открыл первую бутылку и разливал коньяк по граненым стаканам, которые притащил с собой.
— Максим, иди сюда! Давай за знакомство! — он протянул стакан.
Максим стоял в дверях, скрестив руки на груди. На его лице застыла маска вежливости, но Вероника видела, как напряжены его плечи, как дёргается желвак на скуле.
— Спасибо, я не пью крепкое.
— Да ладно, Новый год же! — дядя Стас засмеялся. — Не будь занудой!
— Я сказал — не пью.
Повисла пауза. Тётя Маргарита выглянула из гостиной с бутербродом в руке.
— Ой, а у вас красная икра! Вероника, ты что, это нам приготовила?
— Нет, это... — Вероника не успела договорить.
— Света, Андрюш, идите сюда! Тут икра! — тётя Маргарита махнула рукой, и через секунду на кухню ввалилась вся компания.
Света сразу принялась накладывать икру на тарелки детям. Андрей полез в холодильник за пивом. Бабушка Зоя устроилась за столом и требовала, чтобы ей налили чаю.
— Где у вас чайник? — спросила мама, открывая шкафчики.
— Слева, верхняя полка, — машинально ответила Вероника.
Она стояла посреди собственной кухни и чувствовала себя чужой. Словно вломились в её жизнь без стука, расселись, разлеглись, раскидали вещи...
— Макс, пойдём... — она потянула его за рукав.
Они заперлись в спальне. Максим сел на кровать, уткнулся лицом в ладони.
— Что это было? — его голос звучал глухо.
— Макс, я не знала... клянусь, я не знала!
— Как ты не знала? — он поднял голову, и она увидела в его глазах боль. — Это твоя семья! Они просто так не могли взять и...
— Они так и сделали! — Вероника почувствовала, как подступают слёзы. — Мама обещала, что они встретят дома...
— И ты ей поверила?
— Она же мать!
— Вероника, — Максим встал, подошёл к окну, — я три года пытаюсь с ними нормально общаться. Три года! Помнишь, как твой дядя на нашей свадьбе напился и устроил скандал из-за того, что я не захотел пить с ним на брудершафт? Помнишь, как тётя Маргарита полгода травила тебя, что я «не из вашего круга»? А Света, которая при каждой встрече рассказывает, какую машину им муж купил и сколько стоит их ремонт?
— Макс...
— Нет, послушай! — он повернулся к ней. — Я смирился. Я терплю их на дни рождения, на праздники. Приезжаю к твоей маме на выходные, хотя она каждый раз находит повод меня укусить. Я делаю это всё, потому что люблю тебя. Но Новый год... это был наш вечер. Наш!
В гостиной кто-то включил музыку на полную громкость. Заиграл какой-то шансон. Послышались топот и смех.
— Они танцуют, — прошептала Вероника.
Максим рывком открыл дверь спальни. Картина, которая открылась им, была почти сюрреалистичной.
Посреди гостиной дядя Стас отплясывал с тётей Маргаритой. Света с Андреем устроились на их диване с тарелками, заваленными едой. Дети носились вокруг ёлки, уже успев сбить несколько игрушек. Бабушка Зоя дремала в кресле. Мама на кухне мыла посуду — их посуду! — и что-то напевала себе под нос.
На полу валялись бутылки, салфетки, чьё-то пальто. Журнальный столик был залит вином. От их изящного сырного ассорти остались только крошки.
— Макс, Вероника! — заметил их дядя Стас. — Чего спрятались? Выходите, празднуем!
— Да, давайте потанцуем! — тётя Маргарита схватила Максима за руку, пытаясь втянуть в пляс.
Он вырвался так резко, что она едва не упала.
— Ты что, совсем? — она выпрямилась, сверкая глазами. — Невоспитанный какой!
— Маргарита Львовна, — голос Максима был ровным, но в нём слышалась злость, — может, хватит?
— Что хватит?
— Вы пришли сюда без приглашения. Разнесли нашу квартиру. Съели нашу еду. И ещё пытаетесь меня оскорбить?
Музыка всё ещё гремела, но в комнате вдруг стало тихо. Все смотрели на них.
— Максим, — мама Вероники вышла из кухни с полотенцем в руках, — ну зачем ты так? Мы же не со зла...
— Не со зла? — он повернулся к ней. — Лидия Петровна, вашей дочери было прямо сказано: мы встречаем праздник вдвоём. Вдвоём! А вы приперлись всей толпой, да ещё и обиделись, что я недоволен?
— Ничего мы не припёрлись! — вмешалась Света. — Мы родня! У нас есть право...
— Право? — Максим усмехнулся, и этот звук был страшнее крика. — У вас нет никакого права врываться в чужую жизнь!
— В чужую? — тётя Маргарита вскинула руки. — Веронька, ты слышишь, что он говорит? Мы для него чужие!
Вероника стояла между ними — между мужем и семьёй — и чувствовала, как раскалывается пополам...
— Довольно! — её собственный голос прозвучал так громко, что она сама вздрогнула. — Все замолчите!
Она подошла к музыкальному центру и выключила музыку. В наступившей тишине было слышно только тиканье часов и сопение одного из детей.
— Мама, — Вероника повернулась к Лидии Петровне, — я люблю тебя. Люблю вас всех. Но Макс прав. Мы говорили, что встречаем праздник вдвоём. Я не приглашала никого.
— Вероничка... — мама сделала шаг вперёд, но дочь подняла руку, останавливая её.
— Нет. Дай мне договорить. Вы пришли сюда, не спросив. Устроили тут... — она обвела взглядом разгромленную гостиную, — всё это. И теперь я должна извиняться? За что? За то, что хотела провести один спокойный вечер с мужем?
— Ты эгоистка, — вдруг произнесла тётя Маргарита. Её голос был холодным, режущим. — Вышла замуж и забыла, откуда родом. Думаешь, раз квартиру купили, то вы уже не из нашего круга?
— При чём тут круг? — Вероника почувствовала, как внутри закипает что-то горячее, давно копившееся. — При чём тут квартира? Я просто хотела...
— Хотела от нас избавиться! — подхватила Света. — Я всегда говорила маме: выйдет Верка замуж, забудет про семью. Так и вышло!
— Света, заткнись, — Вероника сказала это тихо, но с такой силой, что кузина замолчала на полуслове. — Ты вообще понимаешь, что несёшь? Я каждую неделю к маме езжу. Каждую! Таскаю продукты, помогаю по дому. Ты когда последний раз к ней приходила? Полгода назад, на день рождения, и то на час забежала!
— Не смей...
— Смею! — Вероника чувствовала, как рушится что-то внутри, какая-то плотина, годами сдерживавшая поток. — Я смею! Потому что устала молчать! Устала делать вид, что меня не задевают твои намёки про то, что Макс не из нашей семьи. Что я якобы зазналась. Что мы живём лучше вас!
— Веронька, успокойся... — попыталась вмешаться мама.
— Нет! — Вероника обернулась к ней. — Мам, ты всегда меня защищала. Всегда! Но сегодня... сегодня ты привела их сюда, зная, что я против. Почему?
Лидия Петровна опустила глаза. В её лице было столько вины, что Вероника вдруг пожалела о своих словах. Но останавливаться было уже поздно.
— Потому что я не умею им отказывать, — тихо произнесла мама. — Маргарита начинает давить, говорить, что я плохая сестра. Света подключается... И я сдаюсь. Всегда сдаюсь.
— Вот именно! — дядя Стас, который до этого молчал, вдруг хлопнул ладонью по столу. — Семья — это когда вместе! А вы тут, — он ткнул пальцем в сторону Максима, — нас разделяете!
— Я никого не разделяю, — Максим сказал это устало, без прежней ярости. — Я просто хотел встретить Новый год с женой. Наедине. Это преступление?
— Да! — выкрикнула тётя Маргарита. — Когда из-за этого семья рушится — да, преступление!
— Какая семья? — Максим усмехнулся. — Вы не видитесь месяцами. Вы звоните друг другу только когда нужны деньги или помощь. Вы...
— Достаточно! — бабушка Зоя, которая всё это время молчала, вдруг поднялась из кресла. Трость громко стукнула о пол. — Довольно этого балагана!
Все замолчали. Старая женщина была маленькой, сгорбленной, но в её голосе звучала такая власть, что даже дядя Стас втянул голову в плечи.
— Максим прав, — сказала бабушка. — Мы пришли без спроса. Это наглость. — Она повернулась к тёте Маргарите. — Рита, ты всю жизнь лезешь не в своё дело. И дочь свою научила тому же.
— Мама! — возмутилась Маргарита.
— Молчи! — бабушка стукнула тростью ещё раз. — Лида, ты тоже хороша. Дочь предупредила — значит, надо было слушать. А не тащить сюда всю ораву.
Лидия Петровна всхлипнула и отвернулась.
— Но, — бабушка подняла палец, — и вы, молодые, не правы. Семья... семья — это не то, что можно выключить, как музыку. Нельзя просто сказать: всё, не хочу вас видеть. Не получится.
— Бабушка Зоя, — Вероника подошла к ней, присела на корточки, — мы не отказываемся от семьи. Но мы имеем право на личную жизнь. На свои границы.
Старуха посмотрела на неё долгим взглядом. Потом кивнула.
— Имеете. Конечно, имеете. Только вот где эти границы проходят — разговаривать надо. Заранее. А не когда всё уже случилось.
Она посмотрела на часы. Без пятнадцати двенадцать.
— Собирайтесь, — сказала бабушка остальным. — Едем к Маргарите. У тебя же квартира большая, три комнаты. Вот там и встретим.
— Но мама... — начала было Маргарита.
— Без разговоров! Стас, вызывай такси. На всех. Андрей, помоги мне одеться.
Поднялась суета. Родственники начали собирать вещи, натягивать куртки. Дети захныкали, не желая уходить. Света что-то бормотала себе под нос, собирая тарелки.
— Оставьте посуду, — сказала Вероника. — Я сама помою.
Мама подошла последней. Обняла дочь крепко, до боли.
— Прости меня, — прошептала она. — Прости, дурочку старую.
— Я не сержусь, мам. Просто... просто в следующий раз предупреждай, ладно?
— Ладно.
Когда дверь закрылась за последним гостем, в квартире наступила оглушительная тишина. Вероника и Максим стояли посреди гостиной, глядя на разгром. Опрокинутые бокалы. Растоптанные салфетки. Сбитые ёлочные игрушки. Чужой запах духов и алкоголя.
— С наступающим, — тихо сказал Максим.
Вероника посмотрела на часы. Три минуты до полуночи.
— С наступающим, — ответила она.
И вдруг засмеялась. Истерически, до слёз. Максим смотрел на неё секунду, потом тоже улыбнулся. Потом засмеялся. Они стояли обнявшись среди хаоса и смеялись, когда за окном начали бить куранты.
— Ну что, — сказал Максим, когда последний удар затих, — убираться будем или пойдём спать?
— Спать, — решительно ответила Вероника. — А убирать — утром. Или послезавтра. Или никогда.
Они прошли в спальню, закрыв за собой дверь. В гостиной тикали часы, догорали свечи, и ёлка переливалась огоньками, освещая пустую, разгромленную, но вдруг снова ставшую их комнату.
Утро первого января встретило их звонком телефона. Вероника нащупала трубку, не открывая глаз.
— Алло...
— Доченька, — голос мамы звучал виноватым и осторожным. — Разбудила?
— Угу, — Вероника села на кровати, потирая лицо. Рядом Максим что-то пробормотал и натянул одеяло на голову.
— Мы тут... у Риты сидим. Она хотела позвонить, извиниться. Но я сказала, пусть я сама.
— Мам, всё нормально.
— Нет, не нормально, — мама вздохнула. — Веруня, я всю ночь не спала. Думала. Бабушка права — я не умею вам отказывать. Рите, Свете... Они начинают давить, и я сдаюсь. Боюсь конфликтов. Боюсь, что скажут: плохая сестра, плохая мать.
Вероника молчала, слушая. За окном падал снег — крупными, ленивыми хлопьями.
— А в итоге получается, что я предаю тебя, — продолжала мама. — Ты мне говоришь одно, а я делаю другое. Потому что Рита сказала... потому что Света обидится...
— Мам...
— Дай договорю. Пожалуйста. — Она помолчала. — Знаешь, когда мы уехали вчера, Рита всю дорогу ругалась. Говорила, что Максим тебя настроил против нас. Что вы загордились. А потом бабушка как даст ей по рукам тростью! Говорит: заткнись, Маргарита. Ты дочь мою всю жизнь использовала. То деньги занять, то посидеть с детьми, то ещё что. А когда Лиде надо было помочь после развода, где ты была?
Вероника представила эту сцену и невольно улыбнулась.
— И что тётя?
— Что тётя... Обиделась, конечно. Но бабушка не отступала. Сказала ей всю правду. Что Света избалованная. Что Стас пьяница. Что все они привыкли брать, а не давать.
— Жёстко.
— Да. Но справедливо, — мама вздохнула. — Веруня, я поняла одну вещь. Я боялась их потерять. Боялась остаться одна. Но теряла я другое — тебя. И это страшнее.
Вероника почувствовала комок в горле.
— Мам, ты меня не теряла...
— Теряла. Медленно, но теряла. Каждый раз, когда выбирала их мнение вместо твоих просьб. — Она помолчала. — Прости меня. И Максима... передай ему. Он хороший. Я всегда это знала, просто боялась признать. Боялась, что он заберёт тебя совсем.
— Никто меня не забирает, мам. Я взрослая. Я сама выбираю, с кем быть.
— Знаю. Теперь знаю.
Они помолчали. В трубке слышалось далёкое гудение, чьи-то голоса.
— Мам, а как там у тёти? Не сильно скандал разгорелся?
— Да ладно, переживёт, — мама усмехнулась. — Стас уже с утра опохмеляется. Света с Андреем уехали — сказали, что им некомфортно в такой обстановке. А бабушка варит суп и поёт. Представляешь? Поёт!
Вероника засмеялась.
— Приезжай ко мне в воскресенье, — сказала мама. — Одна. Или с Максимом, если хочет. Поговорим спокойно.
— Хорошо.
Когда она положила трубку, Максим высунулся из-под одеяла.
— Твоя мама?
— Угу. Извинялась.
— И как ты?
Вероника подумала.
— Не знаю. С одной стороны, легче. С другой... странно. Будто что-то изменилось. Навсегда.
Максим сел, обнял её.
— Знаешь, что я понял вчера? — сказал он. — Я злился не на них. Ну, не только на них. Я злился на то, что ты не можешь им отказать. Что всегда выбираешь между нами. И я боялся... боялся, что когда-нибудь выберешь не меня.
— Макс...
— Дай скажу. Я понял — это не они проблема. Проблема в том, что мы с тобой не научились защищать наше пространство. Вместе. Ты боялась их обидеть, я боялся тебя обидеть... И в итоге обиделись все.
Вероника кивнула. Он был прав. Абсолютно прав.
— А ещё я понял, — продолжал Максим, — что семья... это не всегда кровь. Иногда это люди, которых ты выбираешь. Которые уважают тебя. Твои решения. Твою жизнь.
Они сидели молча, обнявшись. За окном продолжал падать снег. Город просыпался медленно, лениво, по-праздничному.
— Пойдём уберём? — наконец спросила Вероника.
— Пойдём.
Гостиная встретила их всё тем же разгромом. Но теперь, при дневном свете, он не казался таким катастрофическим. Просто беспорядок. Просто грязная посуда и опрокинутые стаканы.
Они убирали молча, каждый занятый своими мыслями. Максим собирал бутылки и относил на балкон. Вероника мыла тарелки, складывала в мусорный мешок салфетки и остатки еды.
— Знаешь, — сказал Максим, когда они почти закончили, — может, в следующем году всё-таки пригласим их? Но по правилам. С приглашением. С договорённостью, во сколько приходить и когда уходить.
Вероника посмотрела на него удивлённо.
— Серьёзно?
— Серьёзно. Но только если они научатся уважать наши границы. И если твоя мама правда изменится.
— А если нет?
Максим пожал плечами.
— Тогда встретим вдвоём. Как планировали. И будем счастливы.
Он подошёл, вытер руки о полотенце и обнял её со спины. Они стояли у окна, глядя на падающий снег. Город за стеклом казался игрушечным, нереальным. Машины ползли по заснеженным улицам, редкие прохожие спешили куда-то, кутаясь в шарфы.
— С Новым годом, — прошептал Максим ей на ухо.
— С Новым годом, — ответила Вероника.
И впервые за долгое время она чувствовала: всё будет хорошо. Не идеально. Не без проблем. Но они справятся. Вместе. Потому что научились главному — говорить друг с другом. Защищать то, что важно. И не бояться отстаивать своё право на счастье.
Ёлка в углу тихо мигала огоньками, как будто подмигивала им. А на журнальном столике стояли два бокала с недопитым шампанским — те самые, которые они налили накануне, в начале вечера, когда ещё верили, что всё пройдёт по плану.
Вероника взяла один, протянула второй Максиму.
— За нас, — сказала она.
— За нас, — согласился он.
Они чокнулись. Шампанское было тёплым и выдохшимся, но это уже не имело значения.
Новый год начался. И он был их.