— Хватит уже с ней миндальничать! — Марина швырнула телефон на диван так, что тот отскочил и упал на пол. — Каждый день звонит, каждый день ноет! Квартира ей нужна, понимаешь? Квартира!
Дмитрий даже не поднял глаз от ноутбука. Пальцы продолжали стучать по клавишам — он доделывал какой-то отчёт, и Марина знала: сейчас он её не слышит. Вернее, слышит, но пропускает мимо ушей, как всегда, когда речь заходит о Веронике.
— Ты меня слушаешь вообще? — Она подошла ближе, встала за его спиной. Экран светился холодным светом, отражаясь в его очках. — Дим!
— Слушаю, — он не обернулся. — Что случилось?
— Что случилось?! — Марина чувствовала, как внутри всё закипает. Руки сами сжались в кулаки. — Твоя сестрица опять названивает! Третий раз за день! Спрашивает, когда мы освободим комнату. Какую комнату, я её спрашиваю? Она вообще в курсе, что дом теперь наш?
Дмитрий наконец закрыл ноутбук. Медленно снял очки, протер их краем футболки. Этот жест Марина знала наизусть — он тянул время, подбирал слова.
— Веронике некуда идти, — сказал он наконец. — Она снимает студию за двадцать пять тысяч. Думала, что после маминой смерти сможет...
— Сможет что? — Марина прошлась по комнате, остановилась у окна. За стеклом уже стемнело, фонари отбрасывали желтоватый свет на припаркованные машины. — Переедет сюда? К нам? Вместе чай пить будем по вечерам, да?
— Мариш...
— Не Мариш мне! — Она резко обернулась. — Ты понимаешь, что творится? Твоя мать составила завещание. Всё тебе оставила. Весь дом. Трёхэтажный особняк в Подмосковье, между прочим! А не какую-то хрущёвку! И знаешь почему?
Дмитрий молчал. Смотрел в пол, массировал переносицу.
— Потому что видела, кто настоящий сын, а кто только по праздникам заглядывает! — продолжала Марина, чувствуя, как слова сами рвутся наружу. — Мы три года за ней ухаживали! Три года, Дима! Я возила её по врачам, я сидела с ней ночами, когда ей было плохо! Я меняла постельное бельё, варила супы, стирала! А где была твоя драгоценная Вероника? Где?!
— У неё работа...
— Работа! — Марина усмехнулась. — У всех работа. У меня тоже работа была. Только я как-то умудрялась и работать, и за твоей матерью смотреть. А она? Раз в месяц приедет, сидит полчаса, чай попьёт — и до свидания! И ты хочешь, чтобы я теперь ей ещё и комнату отдала?
Дмитрий встал. Подошёл к окну, встал рядом, но не касаясь. Марина видела его отражение в стекле — осунувшееся лицо, усталые глаза. После похорон прошло всего две недели, и она понимала, что ему тяжело. Но справедливость превыше всего.
— Она всё-таки моя сестра, — тихо сказал он.
— И что? — Марина повернулась к нему. — Моя мать тоже моя мать, но если бы она так со мной поступила, я бы не стала...
— Не надо, — он поднял руку. — Пожалуйста. Не надо сравнивать.
— А что надо? — Она шагнула ближе. — Молчать? Смотреть, как твоя сестричка пытается отсудить то, что ей не принадлежит? Ты знаешь, что она собирается делать?
— Что? — Дмитрий наконец посмотрел на неё.
— Адвоката наняла. — Марина едва сдерживалась, чтобы не повысить голос ещё больше. — Хочет оспорить завещание. Говорит, мать была не в себе, когда подписывала. Что мы на неё давили!
— Это неправда...
— Конечно неправда! Но ей-то что? Ей деньги нужны! Дом продать — и миллионов тридцать поделить пополам! Вот что ей нужно!
Дмитрий отошёл от окна, опустился на диван. Сидел, сгорбившись, положив локти на колени. Марина смотрела на него и чувствовала, как злость смешивается с чем-то ещё. С обидой, что ли. Разве она не права? Разве они не заслужили этот дом?
— Веронике всегда всё доставалось легко, — сказала она тише, присаживаясь на подлокотник. — Помнишь, как твоя мать её жалела? Младшенькая, хрупкая, болезненная. А ты? Ты всегда был тем, на кого можно положиться. Тем, кто справится. Тем, кто не подведёт.
— Хватит, — он провёл ладонями по лицу. — Мне и так тяжело.
— Мне тоже тяжело! — Марина встала. — Думаешь, мне легко? Я пять лет в этой семье. Пять лет стараюсь, вкалываю, терплю! А теперь, когда наконец хоть что-то нам перепало, твоя сестра решила, что мы ей должны!
— Никто никому не должен, — устало произнёс Дмитрий.
— Вот именно! — Марина схватила со стола пачку документов — те самые бумаги из нотариальной конторы. — Вот, смотри! Видишь подпись? Это твоя мать. Она была в здравом уме. Она всё понимала. И она приняла решение.
— Может, стоит с ней поговорить? — Дмитрий поднял голову. — Спокойно. Объяснить...
— Поговорить?! — Марина не сдержалась и рассмеялась. Зло, истерично. — Да я с ней каждый день разговариваю! Каждый день выслушиваю её претензии! Она не хочет слушать, Дим! Ей плевать на логику и справедливость!
Телефон на полу завибрировал. На экране высветилось имя — Вероника.
Они оба посмотрели на него. Потом переглянулись.
— Не бери, — сказала Марина.
— Надо ответить...
— Не смей! — Она шагнула к нему. — Если ты сейчас возьмёшь трубку, если опять начнёшь её утешать, обещать, что всё решится... Я не знаю, что я сделаю, но мне это надоело!
Звонок оборвался. Наступила тишина. Только часы на стене тикали — громко, навязчиво.
— Я не могу просто так отвернуться от неё, — тихо сказал Дмитрий. — Это моя сестра. Мы выросли вместе.
— А я кто? — Марина почувствовала, как голос дрожит. — Я твоя жена. Или это ничего не значит?
— Значит...
— Тогда докажи! — Она швырнула документы обратно на стол. Листы разлетелись, один упал на пол. — Позвони ей. Скажи, что дом наш. Что завещание законно. Что если она хочет судиться — пожалуйста, но только пусть не надеется выиграть!
— Это жестоко...
— Жестоко?! — Марина чувствовала, как внутри что-то ломается. — А то, что она три года не приходила к матери — это как называется? А то, что она теперь обвиняет нас в махинациях — это что?
Дмитрий молчал.
— Она просто пользуется тобой, — сказала Марина, присаживаясь рядом с ним. — Всегда пользовалась. Ты для неё — удобный братик, который всё решит, всё простит. А ей что? Ей ничего не надо делать, только позвонить и поплакаться.
— Ты её не знаешь...
— Знаю. Лучше, чем ты думаешь. — Марина взяла его за руку. — Дим, я не хочу тебя настраивать против сестры. Но мы должны защитить то, что заработали. Твоя мать хотела, чтобы дом достался нам. Нам, понимаешь? Не ей. Нам.
— Может, стоит предложить ей денег? — неожиданно спросил Дмитрий. — Ну, как компенсацию...
Марина отпустила его руку.
— Ты шутишь?
— Нет, серьёзно. Дадим ей миллиона два-три. Пусть купит себе квартиру...
— На наши деньги? — Марина встала. — Дима, ты понимаешь, что говоришь? Это наш дом! Наши деньги! Мы их заработали!
— Мама оставила...
— Мама оставила нам! — Марина почувствовала, как кровь приливает к лицу. — И если ты сейчас отдашь хоть копейку этой...
Она не договорила. Слова застряли в горле.
Дмитрий поднялся, молча прошёл к двери.
— Куда ты? — спросила Марина.
— На балкон. Покурить.
— Ты же бросил...
— Похоже, начну снова, — он вышел, закрыв за собой дверь.
Марина осталась одна. Села на диван, где минуту назад сидел муж. Взяла его ноутбук, машинально открыла — на экране светился недописанный отчёт. Цифры, графики, таблицы. Обычная работа. Обычная жизнь.
Только теперь всё изменилось.
Теперь у них был дом. Большой, красивый дом в хорошем месте. Их дом. И Марина не собиралась ни с кем им делиться.
Всё пошло совсем плохо в среду, когда на пороге появилась Людмила Борисовна — тётка Дмитрия по отцовской линии. Марина открыла дверь и замерла. Женщина лет шестидесяти, в дублёнке нараспашку, с лицом, на котором читалось явное неодобрение.
— Здравствуй, — сказала она вместо приветствия. — Я к Дмитрию.
— Он на работе, — Марина невольно загородила проход. — А вы...
— Людмила Борисовна. Тётя Дмитрия. — Женщина окинула её оценивающим взглядом. — Мы виделись на похоронах. Ты, правда, была занята — гостей встречала, поминки организовывала. Хозяйка, в общем.
В последнем слове прозвучало столько яда, что Марина напряглась.
— Проходите, — она отступила.
Людмила Борисовна вошла, даже не разувшись. Прошла в гостиную, оглядела всё критическим взглядом — новые шторы, которые Марина повесила на прошлой неделе, переставленную мебель, свежие цветы на столе.
— Быстро обустроилась, — заметила она, садясь в кресло. — Месяца не прошло, а уже всё своё.
— Хотите чаю? — Марина старалась держаться спокойно.
— Не надо чая. Я по делу пришла. — Людмила Борисовна достала из сумки какие-то бумаги. — Вот. Читай.
Марина взяла листы. Пробежала глазами — юридический текст, какие-то статьи, ссылки на законы.
— Это что?
— Консультация адвоката. — Женщина откинулась на спинку кресла. — Завещание можно оспорить. Есть основания. Вероника имеет право на обязательную долю.
— Какую долю? — Марина чувствовала, как внутри всё сжимается. — Завещание составлено по всем правилам!
— По всем правилам, говоришь? — Людмила Борисовна усмехнулась. — А то, что мою племянницу фактически лишили наследства — это нормально? Её родная мать, между прочим! А она что получила? Ничего!
— Свекровь сама решила...
— Свекровь! — Женщина аж привстала. — Людочка больная была, под капельницами лежала! А вы тут вертелись, нашёптывали, бог знает что в голову вбивали!
— Мы ухаживали за ней! — Марина не выдержала. — Три года! А где были вы? Где была Вероника?
— У Вероники своя жизнь! Работа, заботы! Не каждый может бросить всё и сидеть у постели!
— Зато каждый может прийти за наследством!
Людмила Борисовна поднялась. Подошла ближе, и Марина увидела в её глазах настоящую ненависть.
— Ты хитрая, — сказала женщина тихо, но каждое слово прозвучало как удар. — Я таких видела. Прилипают к семье, вьются, стараются — а потом хап, и всё себе загребли. Думаешь, мы это так оставим?
— Вы — это кто? — Марина старалась не показывать, как ей страшно.
— Я, Вероника, наш адвокат. — Людмила Борисовна сложила руки на груди. — И ещё кое-кто подключится. Племянник у меня есть, Глеб. Юрист, между прочим, неплохой. В суде поработает — мало не покажется.
— Какой суд? — Марина сжала в руках листы. — У вас нет никаких прав!
— Это мы ещё посмотрим. — Женщина направилась к выходу, на ходу накидывая сумку на плечо. — Передай Дмитрию — пусть звонит. Ему нужно с родными переговорить, пока не поздно.
— А что будет, если он не позвонит? — Марина шагнула вслед за ней.
Людмила Борисовна обернулась в дверях.
— Тогда мы всё решим без него. В суде. И поверь мне, девочка, — она почти ласково улыбнулась, — вам там не поздоровится.
Дверь захлопнулась.
Марина стояла посреди прихожей, сжимая в руках бумаги. Сердце колотилось так, что, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Она прошла на кухню, плеснула себе воды, выпила залпом. Потом ещё. Руки дрожали.
Телефон зазвонил — Дмитрий.
— Мне тётя Люда написала, — сказал он без приветствия. — Она у нас была?
— Была. — Марина смотрела в окно, на двор, где тётка уже садилась в старенькую «Мазду». — Приходила пугать.
— Что она сказала?
— Что они будут судиться. Что подключат ещё каких-то родственников. Что нам не поздоровится.
Дмитрий молчал.
— Дим, — Марина сглотнула, — это серьёзно?
— Не знаю. — Голос мужа звучал устало. — Наверное, да.
— Что нам делать?
— Я... я не знаю. Мне надо подумать.
— Может, нам тоже адвоката нанять?
— Мариш, это же деньги. Большие деньги.
— А что ты предлагаешь? — Марина почувствовала, как внутри снова закипает злость. — Сдаться? Отдать им дом?
— Я ничего не предлагаю! — Он повысил голос, что случалось редко. — Я устал, понимаешь? Мать умерла, сестра не разговаривает, родня лезет с претензиями... Я устал!
— Я тоже устала, — тихо сказала Марина. — Но сдаваться не собираюсь.
Она положила трубку. Села за стол, разложила перед собой бумаги, которые принесла Людмила Борисовна. Читала, вчитывалась, пыталась понять юридические термины.
Вечером Дмитрий вернулся поздно. Молча поужинал, молча лёг спать. Марина лежала рядом, глядя в потолок. Понимала — начинается война. Настоящая, серьёзная война за дом, за деньги, за право жить так, как они хотят.
И она не собиралась проигрывать.
Утром позвонила Вероника. Сама. Впервые за две недели.
Марина взяла трубку, приготовившись к очередной атаке, но голос сестры Дмитрия прозвучал неожиданно тихо.
— Мне нужно поговорить с братом.
— Он на работе.
— Тогда с тобой. — Пауза. — Можно я приеду?
Марина чуть не бросила трубку. Зачем ей это? Ещё одна сцена, ещё одни обвинения? Но что-то в голосе Вероники заставило её согласиться.
Вероника приехала через час. Вышла из такси — худая, бледная, в старой куртке. Марина смотрела из окна и невольно отметила — выглядит она неважно. Совсем неважно.
— Проходи, — Марина открыла дверь, не здороваясь.
Вероника вошла, разулась, прошла в гостиную. Села на край дивана, сжав сумку на коленях. Молчала.
— Ну? — Марина осталась стоять. — Что хотела?
— Я... — Вероника подняла глаза. Красные, опухшие. — Я хотела сказать... Людмила Борисовна вчера приезжала?
— Приезжала. Пугала судами.
— Я её не просила, — тихо произнесла Вероника. — Она сама. Узнала про завещание и... решила, что я обижена.
— А ты не обижена? — Марина скрестила руки на груди.
— Обижена, — честно призналась та. — Очень. Я же тоже дочь. Я тоже... — Она замолчала, сглотнула. — Но я не хочу суда. Не хочу войны.
Марина молчала. Изучала её лицо, пытаясь понять — правда это или очередная манипуляция.
— Мама была права, — продолжила Вероника, глядя в пол. — Я плохая дочь. Я приезжала редко, звонила раз в неделю, а иногда и забывала. Работа, проблемы, усталость... Всегда находились причины. А вы действительно были рядом. Ты и Дима.
Марина почувствовала, как что-то дрогнуло внутри. Но не сдалась.
— Если ты это понимаешь, зачем адвокат? Зачем звонки, требования?
— Я испугалась, — Вероника подняла голову. Слёзы катились по щекам. — Испугалась, что осталась совсем одна. Что теперь у меня нет ничего. Ни мамы, ни дома, куда можно вернуться... Понимаешь?
Марина села напротив. Смотрела на эту женщину — почти ровесницу, сестру её мужа — и видела не врага. Видела испуганного, потерянного человека.
— Что ты хочешь? — спросила она мягче.
— Ничего, — Вероника вытерла глаза ладонью. — Я правда ничего не хочу. Дом — ваш. Я поговорю с тётей Людой, скажу, чтобы отстала. Скажу Глебу, что никаких исков не будет.
— Серьёзно?
— Серьёзно. — Вероника достала из сумки папку. — Вот. Я подписала отказ от претензий. Нотариус заверил. Всё по закону.
Марина взяла папку, открыла. Пробежала глазами — официальный документ, подпись, печать. Настоящий.
— Почему? — Она посмотрела на Веронику. — Почему ты это делаешь?
— Потому что устала, — та устало улыбнулась. — Устала злиться. Устала обижаться. Мама приняла решение, и я его уважаю. Пусть даже мне больно.
Они сидели в тишине. За окном начался дождь — мелкий, нудный, декабрьский.
— Знаешь, — Марина положила папку на стол, — твоя мать говорила... За неделю до смерти. Сказала, что жалеет.
— О чём? — Вероника напряглась.
— Что не смогла вас помирить. Тебя и Диму. Сказала, что вы в детстве были близки, а потом что-то сломалось.
Вероника кивнула, не поднимая глаз.
— Я старшая. Должна была быть умнее. Но всегда завидовала — Дима такой правильный, ответственный. Все его любили. А я... я была трудным ребёнком.
— Твоя мать тебя любила, — сказала Марина. — По-своему. Просто... она действительно видела, кто рядом. И хотела отблагодарить.
— Я понимаю, — Вероника встала. — Мне пора. Скажи Диме... скажи, что я звонила. И что больше не буду доставать.
— Подожди, — Марина тоже поднялась. — Останься. Поужинаем вместе. Дима скоро придёт.
Вероника замерла в дверях.
— Ты уверена?
— Нет, — честно призналась Марина. — Но, наверное, надо попробовать.
Вечером они сидели втроём на кухне. Ели пасту, которую приготовила Марина, пили вино, которое принёс Дмитрий. Говорили мало — о работе, о погоде, о мелочах. Но атмосфера была... другой. Спокойной.
Перед уходом Вероника обняла брата. Потом, помедлив, обняла Марину.
— Спасибо, — шепнула она. — За то, что ухаживали за мамой. За то, что были рядом.
Когда дверь закрылась, Дмитрий обнял жену.
— Ты хорошо сделала, — сказал он. — Что пригласила её остаться.
Марина прижалась к нему, чувствуя, как уходит напряжение последних недель.
— Может, мы и правда дадим ей немного денег? — тихо спросила она. — Не миллионы. Но... чтобы она могла нормальную квартиру снять. Или взнос на ипотеку внести.
Дмитрий поцеловал её в макушку.
— Хорошо. Давай.
Дом остался их. Война закончилась, так и не начавшись. И Марина впервые за долгое время почувствовала — не победу. Что-то другое. Облегчение, что ли.
А может, просто понимание: иногда выиграть — это не отобрать всё, а суметь поделиться.