— Ты что, совсем голову потеряла? — Степан швырнул ключи на комод так, что они звякнули и соскользнули на пол. — Я тебе русским языком говорю: моя мать — святой человек! А ты... ты вообще кто такая?
Вера подняла глаза от раковины, где мыла посуду. Руки в мыльной пене, спина затекла — стояла уже минут сорок. Степан ворвался в квартиру как ураган, даже не разувшись, прошёл прямиком на кухню.
— Степ, я просто попросила твою маму не разбрасывать...
— Попросила? — он шагнул ближе, нависая над ней. — Ты указывала ей! Моей матери! Которая тебя с грязи подняла, дала крышу над головой!
Вера сжала губы. Вытерла руки полотенцем — медленно, сосредоточенно, будто это единственное, что ещё имело значение. Не смотреть на него. Не реагировать. Иначе будет хуже.
— Вот запомни, — Степан наклонился, его голос стал тише, но от этого только страшнее, — за моей мамой нужен тщательный уход! Хоть мусоринку увижу в её комнате, влеплю! Понятно тебе?
Она кивнула. Что ещё оставалось?
Степан развернулся и ушёл в гостиную. Включил телевизор на полную громкость — какое-то ток-шоу, где люди орали друг на друга. Идеальный фон для его настроения.
Вера осталась стоять у раковины. Смотрела в окно — за стеклом темнело, фонари уже зажглись. Два года назад она бы не поверила, что окажется здесь. В этой квартире, где каждый угол пропитан чужой злостью. Где она — гостья. Нет, даже не гостья. Прислуга.
Всё началось почти сразу после свадьбы. Степан тогда был другим — внимательным, заботливым. Цветы дарил, комплименты говорил. А потом, через месяц, переехала его мать. Зинаида Петровна. Восемьдесят пять лет, но энергии — как у двадцатилетней. Особенно когда дело касалось критики.
— Вера! — раздался визгливый голос из комнаты. — Ты чай забыла принести!
Вера закрыла глаза. Три... четыре... пять. Досчитала до десяти. Налила воду в чайник.
Зашла в комнату свекрови с подносом. Зинаида Петровна восседала в кресле у телевизора — её королевский трон. Вокруг валялись фантики от конфет, журналы, какие-то платки.
— Ну наконец-то, — старуха даже не посмотрела на неё. — Сахар положила? Три ложки, как я люблю?
— Да.
— А печенье где? Я же просила печенье!
— Зинаида Петровна, вы полчаса назад съели целую пачку. Доктор говорил...
— Доктор! — она фыркнула. — Мне восемьдесят пять! Я сама знаю, что мне нужно! А ты... Степан! Степаша!
Он появился в дверях через секунду. Будто ждал.
— Что случилось, мам?
— Она мне указывает! Говорит, что мне нельзя печенье! Я что, умирать должна от голода?
Степан посмотрел на Вeру так, будто она что-то украла.
— Принеси печенье. Немедленно.
Вера вышла. В коридоре остановилась, прислонилась к стене. Дышать. Просто дышать. Не думать. Не чувствовать.
Вернулась на кухню, достала из шкафа новую пачку. Зашла обратно, протянула молча.
— Вот так-то лучше, — довольно протянула Зинаида Петровна. — А то совсем обнаглела. Степаша, а ты скажи ей, чтобы завтра пол в моей комнате вымыла. Тут грязища!
Вера оглядела комнату. Она мыла пол вчера. На коленях, с тряпкой, каждый сантиметр.
— Хорошо, — тихо сказала она.
— Не слышу!
— Хорошо, Зинаида Петровна.
Когда Вера вышла, услышала, как свекровь заговорила с сыном тише — но достаточно громко, чтобы слова долетели до коридора:
— Я тебе говорила, что эта девица никуда не годится. Смотри, какая вялая. Ни огонька, ни характера. Ты мог бы лучше найти. Лена Кравцова, помнишь, из нашего подъезда? Вот девушка была! Хозяйственная, весёлая...
— Мам, ну хватит...
— Что хватит? Я тебе добра желаю! Посмотри на неё — ходит как привидение. И готовить толком не умеет. Вчера котлеты сделала — подошвы, а не котлеты!
Вера стояла и слушала. Привыкла уже. Первое время ещё пыталась оправдываться, спорить. Потом поняла — бесполезно. Зинаида Петровна всегда найдёт, к чему придраться. Если не котлеты, то суп пересоленный. Если не суп, то рубашка мужа плохо отглажена. Если не рубашка, то она слишком громко разговаривает. Или слишком тихо. Или смотрит не так. Или дышит не так.
А Степан... Степан всегда на стороне матери.
Вера прошла в ванную, закрыла дверь. Посмотрела на своё отражение в зеркале. Когда она успела стать такой? Осунувшееся лицо, тёмные круги под глазами, волосы безжизненные. Двадцать семь лет, а выглядит на все сорок.
Раньше у неё были мечты. Она хотела открыть свой магазин детской одежды. Рисовала эскизы, подбирала ткани. Степан тогда поддерживал — говорил, что поможет с деньгами, найдёт помещение. А после свадьбы всё изменилось.
— Какой магазин? — удивился он, когда она напомнила. — Тебе нужно о семье заботиться. Мама в возрасте, ей помощь нужна. Да и вообще, женщина должна быть дома.
Она тогда не стала спорить. Подумала — ладно, подожду. Сейчас помогу, войду в семью, а потом к мечте вернусь.
Но "потом" всё не наступало.
С каждым днём требований становилось больше. Зинаида Петровна придумывала новые задания — то шторы постирать (вручную, в машинке "они портятся"), то перебрать её старые вещи в шкафу, то сходить на рынок за конкретными продуктами с другого конца города, потому что "только там настоящие".
А Степан требовал, чтобы Вера была доступна ему всегда. Ужин должен быть готов ровно к семи. Рубашки выглажены с утра. Дома чистота. И чтобы она улыбалась. Обязательно улыбалась.
— Почему у тебя такое лицо? — спрашивал он, если она просто молчала. — Я тебя чем-то обидел? Или ты недовольна?
И Вера натягивала улыбку. Потому что "недовольная жена" — это повод для скандала. А скандалы здесь были страшные.
Степан никогда не бил. Нет. Он был умнее. Он бил словами. Унижал, оскорблял, высмеивал. Мог два дня не разговаривать — просто делать вид, что её не существует. А потом внезапно наброситься с претензиями за какую-то ерунду.
Зинаида Петровна была дирижёром этого оркестра. Она точно знала, какие струны дёргать. Могла пожаловаться сыну на несуществующую обиду — и всё, Вера виновата. Могла на глазах у Веры перевернуть чашку с чаем на пол — и потом обвинить её в неаккуратности.
— Ты специально поставила мне чашку на край стола! — вопила она. — Хочешь, чтобы я обварилась!
И Степан верил. Всегда верил матери.
Вера умылась холодной водой. Посмотрела на часы — половина восьмого. Нужно готовить ужин. Степан будет голодный, злой. Если еда не понравится...
Она вздохнула и вышла из ванной.
На кухне Вера достала из холодильника курицу. Только начала разделывать, как в прихожей раздался звонок. Резкий, настойчивый.
— Открой! — крикнул Степан из гостиной.
Вера вытерла руки и пошла к двери. На пороге стояли Геннадий и Светлана — брат Степана с женой. Геннадий был копией Степана, только постарше и потолще. Светлана — накрашенная, в дублёнке нараспашку, с тяжёлым запахом духов.
— О, Верунчик! — Светлана прошла мимо неё, даже не поздоровавшись. — Степан дома? Геша, снимай ботинки, чего встал?
Геннадий грузно прошёл в квартиру, оставив грязные следы на только что вымытом полу.
— Братан! — заорал он. — Ты где?
Степан вышел, они обнялись, похлопали друг друга по спине. Как будто не виделись год, хотя эти двое приезжали каждую неделю.
— Мамуль! — Геннадий заглянул в комнату к Зинаиде Петровне. — Как ты, родная?
— Ой, Генечка! — старуха расцвела. — Иди, иди сюда! Степаша, неси стулья, мы тут посидим!
— Вера, — Степан даже не посмотрел на неё, — накрой на стол. Нормально накрой, не как в прошлый раз.
Она вернулась на кухню. Курица лежала недоделанная. Теперь нужно было ещё и гостей кормить. Светлана уже устроилась за столом, листала что-то в телефоне.
— Слушай, у тебя кофе есть? — спросила она, не поднимая глаз. — Нормальный, не растворимый.
— Сейчас сварю.
— Только с молоком. И сахар не забудь.
Вера поставила турку на плиту. Светлана зевнула, потянулась.
— Знаешь, я вот смотрю на тебя, — начала она задумчиво, — и думаю: как ты тут выживаешь? Со свекровью под одной крышей. Я бы точно не смогла.
Вера промолчала. Резала хлеб, доставала сыр, колбасу.
— Хотя, — Светлана хихикнула, — Зинаида Петровна правда характер имеет. Но это же мать Степана! Её уважать надо. А ты уважаешь?
— Конечно.
— А то я слышала, вы тут ругались недавно. Из-за каких-то тапочек?
Вера сжала зубы. Значит, Зинаида Петровна уже всем пожаловалась. Как обычно.
История с тапочками была простая. Свекровь оставила их посреди коридора, Вера споткнулась, чуть не упала с подносом. Попросила убирать вещи на место. А в ответ — скандал на полчаса. И теперь вся семья в курсе, какая Вера "неблагодарная".
— Тапочки... это недоразумение, — тихо сказала она.
— Недоразумение, — передразнила Светлана. — Слушай, а правда, что ты хотела куда-то устроиться работать? Степан рассказывал. Типа свой бизнес открыть?
— Это было давно.
— Ну да, глупости всякие. Зачем тебе бизнес? У тебя муж нормально зарабатывает, дом полная чаша. Сиди, радуйся. Детей рожай.
Вера поставила перед ней чашку кофе. Светлана отхлебнула, поморщилась.
— Горький какой-то. Ты сахар точно положила?
— Две ложки.
— Мне мало. Добавь ещё.
Вера молча насыпала ещё сахара. Светлана размешала, попробовала.
— Вот так лучше. Кстати, я слышала, Геннадий хочет Степану предложить одно дельце. Может, даже денег подзаработают. Правда, им нужно будет пару раз съездить за город, может, на выходных останутся там. Ты ведь не против?
— Это Степан решает.
— Умница. Вот правильная жена — не мешает мужу. А то некоторые вечно ноют: побудь дома, сходи со мной туда-сюда. Мужчину так и потерять можно!
Из комнаты донёсся громкий смех. Геннадий что-то рассказывал, Степан ржал, Зинаида Петровна тоже хихикала. Семейная идиллия.
— Вер, ты там долго? — крикнул Степан. — Неси уже что-нибудь!
Она взяла поднос с бутербродами, понесла в комнату. Геннадий сидел развалившись, Степан рядом, старуха между ними — королева на троне в окружении свиты.
— А, вот и она, — Геннадий взял бутерброд, откусил. — Нормально. Вера, ты чего такая грустная? Улыбнись!
Она попыталась изобразить улыбку.
— Вот так-то лучше, — он подмигнул. — А то ходишь как на похоронах. Степан, брат, тебе надо жену развлекать больше! Смотри, совсем затосковала.
— Да у неё всегда такое выражение лица, — буркнул Степан. — Вечно недовольная.
— Я не недовольная, — тихо сказала Вера.
— А ты чего тогда молчишь всё время? — встрял Геннадий. — Нормальные люди общаются, разговаривают. А ты — призрак какой-то.
Зинаида Петровна вздохнула.
— Что с неё взять, Генечка. Я же говорила Степаше — не та девушка. Но он не послушал. Вот теперь мучается.
— Мам, ну хватит, — Степан махнул рукой, но голос был равнодушный. Защищать жену он не собирался.
— Ладно, ладно, — Геннадий потянулся за вторым бутербродом. — Вера, принеси ещё чайку. И печеньки какие-нибудь, сладкого хочется.
Она вышла. В коридоре прислонилась к стене, закрыла глаза. Сколько ещё они пробудут? Час? Два? Обычно Геннадий со Светланой засиживались допоздна.
На кухне Светлана уже перебралась к окну, курила, выпуская дым в форточку.
— А, ты. Слушай, у тебя сигареты есть? Мои кончились.
— Я не курю.
— Жаль. Ладно, потерплю. — Она затушила окурок прямо на подоконнике, оставив чёрный след. — Знаешь, я вот всё думаю. Почему вы с Степаном детей до сих пор не завели? Уже два года в браке, а толку ноль.
Вера отвернулась, налила воду в чайник.
— Это наше личное дело.
— Ой, какая обидчивая! — Светлана фыркнула. — Я ж к слову. Зинаиде Петровне хочется внуков. Она мне недавно жаловалась. Говорит, что успеет ли увидеть правнуков.
Правнуков. Конечно. Ещё одна причина для упрёков.
Вера знала: дети в этом доме — это капкан. Окончательный. Если сейчас она едва дышит, то с ребёнком всё станет ещё хуже. Зинаида Петровна будет указывать, как растить, Степан — контролировать каждый шаг. А она останется здесь навсегда.
И всё же... иногда ей хотелось. Просто хотелось кого-то любить. Кого-то своего.
— Вера! — рявкнул Степан из комнаты. — Ты что там, чай выращиваешь?
Она взяла поднос и понесла. Геннадий с Степаном обсуждали какую-то сделку, Зинаида Петровна кивала, Светлана листала ленту в телефоне. Никто даже не посмотрел на Веру. Она была частью интерьера. Невидимкой, которая приносит, убирает, молчит.
Вечер тянулся бесконечно. В одиннадцатом часу гости наконец собрались уходить. Геннадий похлопал брата по плечу, Светлана чмокнула Зинаиду Петровну в щёку, бросила Вере небрежное "пока" и они ушли.
— Убери со стола, — сказал Степан и скрылся в спальне.
Вера молча собрала посуду. Помыла. Вытерла стол. Подмела пол там, где Геннадий наследил. Было уже за полночь, когда она закончила. Тело гудело от усталости, но она не могла заснуть.
Села на кухне в темноте. Посмотрела в окно — там горели огни соседних домов, где-то жили другие люди. Может, счастливые. Может, такие же несчастные.
И тут что-то внутри неё щёлкнуло.
Не сломалось. Не разрушилось. Щёлкнуло — как будто замок открылся.
Она поняла: если останется здесь ещё хотя бы месяц, то исчезнет окончательно. Превратится в того призрака, которым её называют. Забудет, кем была. Что хотела. Что чувствовала.
Вера поднялась. Прошла в спальню тихо, как вор. Степан спал, раскинувшись на всю кровать. Она достала из шкафа старый рюкзак, который не открывала два года. Сложила туда документы, немного одежды, телефон. Взяла заначку, которую прятала в коробке из-под обуви — восемнадцать тысяч, собранные по мелочи. Всё, что было.
Оделась прямо в коридоре. Руки дрожали, сердце колотилось так громко, что казалось — сейчас все проснутся.
Но никто не проснулся.
Она открыла дверь и вышла.
На улице было холодно, пустынно. Вера пошла к остановке, села в ночной автобус. Ехала неизвестно куда. Просто ехала. Смотрела в окно на проплывающий город и вдруг поняла — первый раз за два года дышит свободно.
Утром она сняла комнату на окраине. Крошечная, с обшарпанными стенами, но своя. Никто не орал, не требовал, не унижал.
Через неделю Степан начал звонить. Сначала угрожал, потом умолял вернуться. Вера не отвечала. Заблокировала номер. Потом заблокировала и Зинаиду Петровну, которая слала голосовые сообщения с руганью.
Она устроилась продавцом в магазин тканей. Смешные деньги, но хватало на жизнь. По вечерам доставала старые эскизы — те самые, про детскую одежду. Рисовала новые. Училась шить на машинке, которую купила с рук.
Прошло три месяца. Вера стояла у окна своей комнаты с чашкой кофе. На улице весна начиналась — снег таял, капель звенела. Она посмотрела на своё отражение в стекле.
Узнала себя. Впервые за долгое время.
Лицо стало другим — не осунувшимся, а спокойным. Глаза живые. Волосы она подстригла, покрасила в каштановый. Купила новую куртку — яркую, красную. Такую, какую никогда не разрешил бы носить Степан.
Телефон завибрировал. Сообщение от Кати, коллеги из магазина: "Привет! Сегодня вечером идём в кафе, составишь компанию?"
Раньше Вера сказала бы нет. Придумала бы отговорку. Осталась бы дома одна.
Сейчас она написала: "Конечно! Во сколько?"
Допила кофе. Подошла к столу, где лежали её эскизы. Взяла карандаш и начала рисовать. У неё появилась идея — коллекция для девочек, лёгкие платья с вышивкой. Может, получится найти заказчика. Может, это станет началом.
А может, ничего не выйдет. Но хотя бы она попробует.
За окном капель стучала по подоконнику. Где-то далеко, в той квартире, где она оставила два года своей жизни, наверное, Зинаида Петровна искала новую жертву. Степан орал на кого-то другого. Геннадий со Светланой приходили в гости и обсуждали, какая неблагодарная была эта Вера.
Но это было там. В прошлом.
А здесь, в этой маленькой комнате с обшарпанными стенами, за чашкой кофе, с карандашом в руке — здесь была она. Настоящая. Свободная.
И впереди была целая жизнь.
Вера улыбнулась — не натянуто, не из страха, а просто так. Потому что захотелось.
На столе зазвонил телефон — незнакомый номер. Она взяла трубку.
— Алло? Это Вера? — женский голос, деловой. — Меня зовут Анна, я владелица детского бутика. Мне показали ваши эскизы. Не могли бы мы встретиться? Хочу обсудить возможное сотрудничество.
Сердце екнуло.
— Да, — сказала Вера. — Да, конечно. Когда вам удобно?
Она записала адрес, время встречи. Положила телефон. Посмотрела на свои рисунки.
Начало. Это было только начало.
И оно было её собственным.