За окном медленно падал крупный, липкий снег, облепляя ветки старого тополя, который уже много лет стучал в окно нашей кухни. Я стояла у плиты, помешивая овощи для рагу, и чувствовала, как гудят ноги. Предновогодняя суета всегда выматывала, но в этот раз усталость была какой-то особенной, тяжелой, словно свинцовое одеяло, наброшенное на плечи. Мы с Костей прожили вместе семь лет. Семь лет, которые пролетели как один день, но оставили после себя странное послевкусие: вроде бы всё хорошо, а радости нет.
В этом году мы решили не устраивать шумных вечеринок, а просто отметить праздник вдвоем, но с размахом. Мы копили полгода. Откладывали с каждой зарплаты в заветный конверт, спрятанный в томе «Войны и мира» на верхней полке. Планы были грандиозные: заказать стол в том самом ресторане на набережной, о котором я мечтала еще со свадьбы, купить мне новое платье, а Косте — хорошие часы, на которые он давно заглядывался. Это должен был быть наш вечер. Вечер возрождения чувств, как я это называла про себя.
— Марин, ты видела мои синие носки? — голос мужа вырвал меня из мыслей.
Костя стоял на пороге кухни, почесывая живот. Домашний, уютный, но какой-то… безынициативный. В последнее время я всё чаще ловила себя на мысли, что живу не с мужчиной, а с большим ребенком.
— На сушилке, Кость. Где им еще быть? — отозвалась я, стараясь не раздражаться.
Он кивнул и ушел, а я выключила плиту. Пора было доставать «заначку». До праздника оставалось всего три дня, нужно было внести предоплату за ресторан и купить подарки. Сердце радостно екнуло. Я вытерла руки полотенцем, прошла в комнату и, встав на цыпочки, потянулась к книжной полке. Толстый том Толстого привычно лег в руку.
Я открыла книгу. Пролистала страницы. Еще раз. Потрясла. Пусто.
Холод пробежал по спине. Может, я переложила? Нет, я точно помню, как клала туда последние пять тысяч с премии две недели назад. Там должна быть приличная сумма. Очень приличная. Я начала листать соседние книги, сбрасывая их на пол. Пушкин, Лермонтов, справочник по садоводству — ничего.
В комнату заглянул Костя, уже в найденных носках.
— Ты чего тут погром устроила? Уборка, что ли?
Я медленно повернулась к нему, сжимая в руках пустую книгу.
— Костя, где деньги?
Он замер. На его лице, которое я знала до каждой морщинки, промелькнула та самая смесь вины и упрямства, которую я видела сотни раз. Обычно она появлялась, когда он забывал купить хлеб или не выносил мусор неделю. Но сейчас речь шла не о мусоре.
— А, ты про это… — он отвел взгляд и начал теребить край футболки. — Марин, ну не начинай, а? Я потом объясню.
— Нет, ты объяснишь сейчас. Где деньги, которые мы откладывали полгода? На наш праздник, на подарки? Там было больше ста тысяч, Костя!
Он вздохнул, прошел в комнату и сел на диван, всем своим видом показывая, что разговор ему неприятен и он считает его лишним.
— Маме нужно было. Срочно.
У меня перехватило дыхание. Свекровь, Людмила Сергеевна, была женщиной здоровой, активной и, честно говоря, не бедствующей. У нее была хорошая пенсия, плюс она сдавала квартиру покойной бабушки.
— Что случилось? Операция? Лекарства? Ее обокрали? — вопросы сыпались из меня, а внутри нарастала паника. Если это здоровье, то, конечно, какие могут быть рестораны.
Костя поморщился.
— Типун тебе на язык. Какая операция? Просто… ну, ты же знаешь, у нее старая шуба совсем вытерлась. А тут ее подруга, тетя Валя, купила себе новую, норковую. Мама позвонила вчера, плакала, говорила, что чувствует себя нищей старухой, что ей стыдно на улицу выйти. А тут в «Снежной Королеве» скидки новогодние. Последний шанс. Я не мог ей отказать, Марин. Она так редко о чём-то просит.
Я смотрела на него и не верила своим ушам.
— Ты отдал наши деньги, все наши сбережения, на шубу? Костя, у нее есть зимнее пальто, пуховик и дубленка! Какая шуба? Мы полгода во всем себе отказывали! Я не купила себе осенние сапоги, ходила в старых, чтобы отложить лишнюю копейку!
— Ну что ты, как маленькая! — вдруг вспылил он, вскакивая с дивана. — Это же мама! Как я мог ей отказать? Она плакала! Ты бы слышала ее голос. «Сынок, я всю жизнь на вас положила, неужели я не заслужила на старости лет пожить по-человечески?» Что я должен был сказать? «Нет, мама, извини, мы с Маринкой хотим креветок поесть в ресторане»? Это эгоизм, Марина!
Эгоизм. Слово повисло в воздухе, как пощечина.
— Значит, мы никуда не идем? — тихо спросила я, чувствуя, как внутри что-то обрывается. Тонкая, натянутая струна, державшая мой брак, лопнула с оглушительным звоном, который слышала только я.
— Посидим дома, — махнул он рукой, успокаиваясь. — Ты же у меня хозяюшка, приготовишь что-нибудь вкусненькое. Оливье, селедочка под шубой. Даже лучше, душевнее. Кстати, мама обещала зайти тридцать первого. Поздравить нас, показать обновку. Так что накрывай на стол.
Он подошел ко мне, попытался обнять, но я стояла как каменная. Я вспомнила, как всегда накладываю ему еду первому. Как его тарелка всегда полнее моей. Как я ем то, что осталось.
— Не дуйся, Мариш. Деньги — это наживное. Заработаем еще. А мама у меня одна.
Он чмокнул меня в макушку и ушел в комнату, включил телевизор. Вскоре оттуда донесся смех — шло какое-то юмористическое шоу.
Я осталась стоять посреди разбросанных книг. Обида не душила, нет. Слезы не текли. Вместо них пришла ледяная, кристальная ясность. Я вдруг вспомнила всё. Как на нашу годовщину три года назад он уехал чинить кран к маме и остался там ночевать, потому что «маме стало одиноко». Как мы не поехали в отпуск, потому что Людмиле Сергеевне срочно понадобился ремонт на даче. Как он занимал деньги у моих родителей, чтобы купить маме новый телевизор, потому что старый «плохо показывал цвета».
Я всегда старалась быть понимающей. Хорошей женой. Мудрой женщиной, которая не ставит ультиматумов. Но сегодня чаша переполнилась. Дело было не в шубе и не в деньгах. Дело было в том, что меня в его картине мира просто не существовало. Я была функцией. Удобным приложением к быту, которое готовит, стирает и молча кивает.
Следующие два дня прошли как в тумане. Я ходила на работу, улыбалась коллегам, принимала поздравления. Костя вел себя так, словно ничего не произошло. Он был уверен, что буря миновала. «Подуется и перестанет», — читалось в его взгляде.
Тридцать первого декабря я встала рано. Костя еще спал. Я приняла душ, уложила волосы, накрасилась — не для него, для себя. Потом пошла на кухню.
Обычно в этот день у нас дым коромыслом: варятся овощи, запекается мясо, взбиваются кремы. Но сегодня на кухне было тихо и чисто. Я достала из холодильника бутылку шампанского, которую купила сама, и банку дешевых шпрот.
К полудню проснулся Костя. Он вышел на кухню, зевая.
— Доброе утро, — сказал он, заглядывая в холодильник. — Ты когда начнешь готовить? Мама к шести придет.
— Успеется, — спокойно ответила я, листая журнал.
Он потоптался на месте, достал йогурт, но не ушел.
— Слушай, а может, я сгоняю в магазин? Докупим чего-нибудь. Я же знаю, ты всегда переживаешь, что еды может не хватить.
Я подняла на него глаза. Неужели он действительно не понимает? Или надеется, что всё само рассосется?
— Не нужно, Кость. Всё под контролем.
Он облегченно выдохнул и ушел к телевизору.
Время шло. К четырем часам дня он начал нервничать. К пяти — откровенно паниковать.
— Марин, ну серьезно! Гости через час. Где еда? Где стол? Ты хочешь меня перед матерью опозорить?
Я медленно подняла на него глаза.
— А на что я должна накрывать стол, Костя?
— Ну… в холодильнике же что-то есть! Картошка, соленья. Придумай что-нибудь! Ты же женщина!
— Я женщина, Костя. Не волшебница.
— Да что с тобой? — он наконец начал понимать, что что-то не так. — Марина, хватит дуться! Я же извинился!
— Нет, Костя. Ты не извинялся. Ты сказал «не дуйся».
В 17:55 раздался звонок в дверь. Костя бросился открывать, на ходу шипя мне: «Хоть тарелки расставь! Прошу тебя!».
В прихожую вплыла Людмила Сергеевна. Она действительно была в новой шубе. Норка блестела, переливалась в свете лампы. Свекровь выглядела счастливой и, надо признать, весьма эффектной. Помолодевшей.
— С наступающим, дети мои! — провозгласила она, протягивая Косте пакет с мандаринами. — Ох, какая прелесть, какая красота! Костик, ты видел? Как на мне сидит? Тетя Валя обзавидуется!
Она крутилась перед зеркалом минут десять, пока Костя подобострастно нахваливал покупку. На меня она едва взглянула, бросив небрежное: «Здравствуй, Марина, что-то ты бледненькая».
Наконец, они прошли в комнату. Я накрыла стол скатертью — той самой, праздничной, с вышивкой. Расставила приборы. Красивые бокалы. Салфетки в кольцах. Все выглядело торжественно и богато.
— Ну, давайте за стол! — потерла руки Людмила Сергеевна, усаживаясь во главе. — Я так проголодалась, пока ехала. Пробки жуткие. Мариночка, что ты нам приготовила? Надеюсь, мой любимый жульен есть?
Костя нервно ерзал на стуле, бросая на меня умоляющие взгляды. Только сейчас до него начало доходить.
— Сейчас, — сказала я и ушла на кухню.
Сердце стучало ровно, спокойно. Я взяла большое, красивое блюдо. Пустое. Идеально чистое, сияющее белизной фарфора. Потом достала три тарелки — такие же белые, такие же пустые.
Я вернулась в комнату. В тишине, нарушаемой только тиканьем часов и звуками телевизора из соседней квартиры, я подошла к столу. Людмила Сергеевна уже держала вилку наготове, ее глаза жадно искали еду.
Я торжественно поставила блюдо в центр стола. Потом взяла тарелку и поставила ее перед мужем. Пустую. Потом — перед свекровью. Пустую. И, наконец, перед собой. Тоже пустую.
— Мариша, это что? Шутка? — голос Кости дрогнул.
Людмила Сергеевна смотрела на тарелку, потом на меня, потом снова на тарелку. Улыбка медленно сползала с ее лица.
— Это какое-то новое модное блюдо? Диетическое? — она попыталась рассмеяться, но смех вышел натянутым.
— Это ваш новогодний ужин, — громко и четко произнесла я.
Тяжелое молчание. За окном взорвалась первая петарда.
— Ты с ума сошла? — прошипел Костя. — Прекрати этот цирк немедленно! Мама, не обращай внимания, она просто устала…
— Нет, Костя, я не устала, — перебила я его, не повышая голоса. — Я, наоборот, полна сил. Ты спрашиваешь, где еда? Я отвечу.
Я сделала паузу, глядя прямо в глаза свекрови, которая начала краснеть от возмущения.
— На еду нужны деньги. А деньги муж отдал на шубу. Поэтому я поставила пустые тарелки и ухожу. Это справедливо, не так ли?
В комнате повисло напряженное молчание.
— Какие деньги? — Людмила Сергеевна перевела взгляд на сына. Ее лицо побледнело. — Костя, о чем она говорит?
— О тех ста тысячах, которые мы копили полгода, — продолжила я, не давая ему открыть рот. — О тех, на которые вы, Людмила Сергеевна, купили эту замечательную шубу. Костя не сказал вам, откуда деньги? Это были наши сбережения. На праздник. На ресторан. На наш с ним вечер. Но он решил, что ваша шуба важнее. И это его право. Я уважаю его выбор.
— Костя, это правда? — голос свекрови дрожал. Она смотрела на сына с каким-то странным выражением — не гнева, а растерянности.
— Мама, я… ты же так просила, — начал он, но она подняла руку.
— Я просила, да. Но я думала… — она замолчала, глядя на свою шубу. — Я думала, у тебя есть свободные деньги. Ты сказал, что это премия.
— Ну, типа того, — пробормотал Костя.
Лицо Людмилы Сергеевны пошло красными пятнами.
— Типа того? Костя, ты обманул меня? И ее? — она резко встала. — Да как ты мог! Я не нищая, мне не нужна шуба за счет вашей семьи!
— Мама, подожди! — Костя вскочил. — Это всё она! Она меня провоцирует! Устроила этот спектакль!
— Спектакль? — Людмила Сергеевна смотрела на него так, словно видела впервые. — Ты взял деньги у жены, не спросив. Меня обманул. И теперь обвиняешь ее?
— Мама, ты не понимаешь!
— Я очень хорошо понимаю. — Она стянула шубу с плеч. — Завтра же понесу ее обратно. Верну деньги.
— Не надо, — тихо сказала я. — Оставьте себе. Это уже не важно.
Я встала из-за стола.
— Куда ты? — Костя схватил меня за руку. — Марин, прости, ладно? Я дурак. Но мы же можем всё исправить! Мама вернет деньги, мы поедем в ресторан, всё будет хорошо!
Я посмотрела на его руку на своем запястье. Потом в глаза.
— Пусти меня, Костя.
— Но почему? Я же сказал — исправлю!
— Потому что эти тарелки — это не про еду. Это про то, что ты никогда не спрашивал, чего хочу я. Не спрашивал, важно ли мне это. Ты просто решил. Как решал всегда. За семь лет. И извинения это не изменят.
Он разжал пальцы. Я пошла к выходу.
— Марина! — окликнула меня свекровь. Я обернулась. Людмила Сергеевна стояла с шубой в руках, и на ее лице было что-то похожее на стыд. — Я не знала. Прости.
Я кивнула и вышла из комнаты.
Собирая вещи, я слышала, как они ругаются. Костя кричал, мать отвечала резко и холодно. Потом хлопнула входная дверь — Людмила Сергеевна ушла.
Костя ворвался в комнату.
— Доволька? Мама ушла в слезах! Ты разрушила всё! Семью, отношения! Из-за чего? Из-за денег?
— Из-за пустой тарелки, Костя. Которую ты так и не понял.
Я закрыла чемодан. Вызвала такси.
— Не смей уходить! — он встал в дверях.
— Отойди.
— Я не дам тебе уйти!
— Костя, — я посмотрела на него спокойно, — я уже ушла. Два дня назад. Когда ты сказал, что я эгоистка. Сейчас я просто забираю вещи.
Он смотрел на меня, и в его глазах медленно гас гнев, уступая место растерянности. Он отступил от двери.
Водитель помог затащить чемодан в багажник.
— Куда едем? — спросил он.
— На Садовую, к дому двадцать три, — ответила я. Мои родители жили там. Они давно говорили мне, что Костя — не пара, но никогда не настаивали. Примут. Поддержат.
Выходя из подъезда, я обернулась. В окне нашей квартиры стояла фигура Кости. Он смотрел вниз. Снег засыпал дорогу, стирая следы.
Через неделю он появился у моего офиса. С букетом вялых роз. Выглядел он помятым и растерянным.
— Марин, ну хватит. Пошутили и хватит. Возвращайся. Мама вернула шубу, правда. Даже плакала в магазине. Всё исправили. Давай начнем сначала.
Я смотрела на него и видела незнакомого человека. Или нет — слишком знакомого. Того, кто семь лет назад пообещал мне мир, а дал функцию.
— Я подала на развод, Костя. Документы уже у юриста.
Он побледнел.
— Из-за денег? — он искренне не понимал. — Из-за бумажек ты рушишь семью? Меркантильная ты, оказывается.
— Не из-за денег, — я покачала головой. — А из-за пустой тарелки. Ты так и не понял, что она была не символом отсутствия еды. Она была зеркалом твоего отношения ко мне. Семь лет я была пустой тарелкой, Костя. Красиво стояла на столе, но меня никто не наполнял.
Я развернулась и пошла к входу в офис.
— Мама продала шубу! — крикнул он мне в спину. — Не вернула, а продала со скидкой! Чтобы вернуть деньги. Чтобы я мог закрыть кредит, который взял на продукты! Довольна?
Я не обернулась. Шуба, кредиты, продукты — это больше не была моя история.
Вечером я зашла в тот самый ресторан на набережной. Одна. Заказала себе бокал вина и креветки. Официант принес заказ, и я откусила первую креветку.
Она была не такой вкусной, как я представляла все эти месяцы. Обычной. Слегка пересоленной даже.
Но я сидела у окна, смотрела на огни города, отражающиеся в темной воде Невы, и чувствовала, как внутри, где раньше была тяжесть и глухая обида, появляется что-то новое. Не радость. Не облегчение. Просто… тишина. Спокойная, своя.
Я была одна. Я была свободна. И мне было достаточно самой себя.
Это не был счастливый конец. Но это было начало. Моего собственного начала.