Тишина в квартире была не просто отсутствием звука, а осязаемым, густым удовольствием, которое Марина пила маленькими глотками каждый вечер после работы. Ей было тридцать восемь, и к этому возрасту она успела выплатить ипотеку за свою просторную трёхкомнатную квартиру с высокими потолками, сделать ремонт в скандинавском стиле и обзавестись привычками, менять которые не собиралась. Марина любила, когда чашка стояла ручкой вправо, когда полотенца в ванной висели по цветам, а в холодильнике всегда был запас хорошего сыра и белого вина.
Одиночество её не тяготило. Наоборот, после неудачного брака в двадцать лет, оставившего после себя лишь дергающийся глаз и нелюбовь к футболу, она наслаждалась свободой. Но природа брала своё, и иногда, глядя на счастливые пары в парке или слушая рассказы подруг о семейных ужинах, где-то под ребрами начинало ныть. Хотелось тепла. Хотелось, чтобы кто-то встречал, чтобы было о ком заботиться, кроме фикуса Аркадия.
Игоря она встретила в строительном гипермаркете. Банально, как в старых фильмах. Она растерянно стояла перед стеллажом с какими-то трубами, пытаясь понять, какой сифон нужен для новой раковины, а он просто подошел и уверенно ткнул пальцем в нужную коробку.
— Берите этот, немецкий, не пожалеете. Я сантехник со стажем, знаю, о чем говорю.
Он не был красавцем в глянцевом смысле этого слова: коренастый, с мозолистыми руками и добрыми глазами цвета крепкого чая. Но от него веяло надежностью. Тем самым забытым ощущением, когда мужчине можно просто довериться. Они разговорились, потом выпили кофе в кафе при магазине, а через месяц Игорь уже чинил у неё кран на кухне — правда, до этого кран работал исправно, но «профилактика не повредит».
Роман развивался стремительно, но как-то очень уютно. Игорь был внимательным, дарил не пафосные розы, а полезные в хозяйстве вещи — то набор хороших ножей, то увлажнитель воздуха. Марину это подкупало больше, чем миллион алых роз. Он казался хозяйственным, рассудительным, именно тем, кто нужен для спокойной жизни.
Правда, были мелочи, на которые Марина старалась не обращать внимания. Игорь как-то слишком часто забывал кошелек, когда они шли в кафе. Или вдруг вспоминал, что «карта заблокирована, завтра разблокирую». Марина платила сама, не придавая этому значения. Ещё он часто жаловался на свою работу — мол, заказов мало, кризис, люди сами всё делают. Марина сочувствовала.
— Марина, ну что мы как подростки, туда-сюда мотаемся? — сказал он однажды вечером, доедая приготовленное ею жаркое. — У меня однушка на другом конце города, пока доеду через весь город — два часа теряю. Давай жить вместе? У тебя места много, работа рядом. А мою квартиру сдадим, деньги в общий бюджет. На море летом махнем, в Италию, ты же мечтала.
Предложение казалось разумным. Марина, немного поколебавшись, согласилась. Ей хотелось верить, что это и есть то самое «тихое счастье». Она освободила полки в шкафу, купила вторую зубную щетку и новые тапочки большого размера.
День переезда был назначен на субботу. Марина с утра напекла пирогов, навела идеальный порядок, расставила свечи. Она ждала Игоря с вещами к обеду. Звонок в дверь раздался ровно в час.
Марина распахнула дверь, сияя улыбкой, и застыла. На пороге стоял Игорь, увешанный сумками, как вьючный мул, а рядом с ним, опираясь на массивную трость, стояла грузная женщина в старомодном драповом пальто и берете. Её лицо выражало скорбь всего мира, а глаза цепко сканировали пространство за спиной Марины.
— Сюрприз! — вымученно улыбнулся Игорь, переступая с ноги на ногу. — Знакомься, это Валентина Ивановна, моя мама.
— Очень приятно, — растерянно пробормотала Марина, отступая назад, чтобы пропустить процессию. — Но… мы же вроде не договаривались о гостях сегодня?
Валентина Ивановна, не дожидаясь приглашения, шагнула в коридор, по-хозяйски оглядела стены и сморщила нос:
— Светловато. Маркий цвет, любой отпечаток видно будет. Игорек, тапочки где? У меня ноги отекают, на холодном стоять нельзя.
— Мам, сейчас, — Игорь суетливо сбросил сумки и достал из пакета свои новые тапочки, протягивая их матери. — Марина, нам поговорить надо.
Он увлек ошарашенную хозяйку на кухню, пока Валентина Ивановна громко вздыхала в коридоре, расстегивая пальто.
— Игорек, а вешалка где нормальная? Тут только какие-то крючочки хлипкие! — донеслось оттуда.
— Игорь, что происходит? — шепотом спросила Марина, чувствуя, как внутри закипает холодное раздражение.
Мужчина виновато взял её за руки и заглянул в глаза тем самым взглядом побитой собаки, которому невозможно отказать.
— Марина, ты только не сердись. Ситуация форс-мажорная. Маме плохо стало вчера, давление скакало. Врачи говорят — одной нельзя оставаться, уход нужен, присмотр. Я же не мог её бросить? А мотаться к ней каждый день через весь город — нереально. Мы ее квартиру тоже сдадим, денег будет много! Поживет немного с нами, окрепнет, и вернется к себе. Она тихая, ты её даже не заметишь.
Марина смотрела на него и понимала, что попала в ловушку. Выгнать больную пожилую женщину на улицу прямо сейчас она не могла — совесть не позволила бы. Но и радости от перспективы жить втроем не испытывала.
— Ладно, — выдохнула она. — Но это временно. Имей в виду, Игорь. Временно.
Так началась новая жизнь. Иллюзия о том, что Валентина Ивановна будет «тихой и незаметной», развеялась в первый же вечер.
Когда Марина вышла из душа, завернутая в полотенце, она обнаружила, что дверь в комнату открыта, телевизор орет на полной громкости, транслируя какое-то ток-шоу про ДНК-тесты, а на её любимом диване, обложившись подушками, возлежит Валентина Ивановна.
— Ой, милочка, а вы всегда так ходите? — громко спросила женщина, не отрываясь от экрана. — У нас Игорек стеснительный, вы бы хоть халат надели. И сделайте чайку, только не в пакетиках, это пыль грузинских дорог, а заварите нормальный, листовой. С бергамотом.
Марина молча ушла в спальню, оделась и вернулась на кухню. Игорь сидел там, уткнувшись в телефон.
— Игорь, твоя мама попросила чая. Сделай, пожалуйста.
— Марина, ну ты же хозяйка, тебе сподручнее, ты знаешь, где что лежит, — лениво протянул он. — Тебе что, трудно? Ей приятно будет внимание.
Скрипнув зубами, Марина заварила чай.
Неделя тянулась как резиновая. Квартира, бывшая раньше оазисом покоя, превратилась в поле боевых действий, где Марина неизменно проигрывала, потому что не умела воевать подло.
Валентина Ивановна обладала уникальным талантом занимать собой всё пространство. Её вещи странным образом расползлись по всей квартире. На туалетном столике Марины, среди дорогих кремов, появились баночки с «Звездочкой», корвалол и какие-то мази с запахом старого жира. В ванной на змеевике постоянно сохли гигантские панталоны, которые Валентина Ивановна называла «деликатным бельем».
Но хуже всего было на кухне. Марина любила готовить легкую еду — салаты, рыбу на пару, овощные рагу. Валентина Ивановна же считала это баловством и личным оскорблением.
— Мужика кормить надо! — вещала она, стоя над Мариной, которая резала рукколу. — Что это за трава? Коз кормить? Игорю мясо нужно, навар! Щи должны быть такими, чтобы ложка стояла, а у тебя водичка подкрашенная.
Однажды, вернувшись с работы, Марина обнаружила, что на плите кипит огромная кастрюля с чем-то жирным и пахнущим пережаренным луком.
— Я тут похозяйничала немного, — довольно заявила Валентина Ивановна. — Сварила рассольник на почках. Игорь в детстве обожал. А твою эту… брокколи я выбросила, она уже вялая была, да и место в холодильнике занимала.
Марина открыла мусорное ведро. Там лежала свежая, купленная вчера упаковка брокколи и кусок пармезана.
— Зачем вы выбросили сыр? — голос Марины дрогнул. — Он стоит две тысячи рублей килограмм!
— Да он плесенью вонял! — отмахнулась женщина. — Я вас спасла от отравления. Не благодари. И вообще, Марина, вы бы поучились экономить. Деньги тратите на ерунду, а у Игоря куртке уже два года, новая нужна.
Вечером Марина попыталась поговорить с Игорем.
— Твоя мама выбросила мои продукты. Она готовит жирную еду, от запаха которой пропитались даже шторы. Игорь, мы так не договаривались. Когда она уедет? Прошла неделя, она выглядит вполне здоровой.
Игорь, лежа на диване (который теперь был оккупирован им, пока мама смотрела сериалы в спальне на большом телевизоре), недовольно поморщился.
— Ну что ты начинаешь? Она заботится. Старый человек, старой закалки. Ей скучно, вот она и готовит. Потерпи. И кстати, насчет «уедет». Мы сдали её квартиру на полгода. Жильцы уже въехали, деньги заплатили вперед, я их, кстати, вложил в дело. Так что вопрос закрыт.
Марина опешила.
— В какое дело? Ты сказал — в общий бюджет! И почему ты не посоветовался со мной насчет сроков? Полгода?! Игорь, это моя квартира!
— Ну вот, началось, — Игорь сел и обиженно посмотрел на неё. — «Моя квартира, моя квартира». Ты же сама хотела семью. А семья — это когда всё общее. И проблемы, и радости. Мама — это моя семья. Значит, и твоя теперь. Не будь эгоисткой. Ты же видишь, как она к тебе тянется, советы дает. А ты нос воротишь.
Марина вышла на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуха. В голове крутилась одна мысль, которую она озвучила подруге Свете по телефону на следующий день:
— Представляешь, сошлась с мужчиной и пустила в свою квартиру, а он ещё и мать приволок. И теперь я чувствую себя гостьей в собственном доме.
Света, женщина решительная и циничная, ответила коротко:
— Гони их в шею. Оба сели тебе на шею и ноги свесили. Это классика, Марина. Альфонс бытовой и свекровь-диктатор. Дальше будет хуже.
Марина не поверила. Или не хотела верить. Ей казалось, что если еще немного постараться, объяснить, выстроить границы, то всё наладится. Она решила действовать мягкой силой.
В выходные Марина проснулась от звука дрели. Было восемь утра. Она вскочила, накинула халат и выбежала в коридор. Игорь, стоя на стремянке, сверлил стену в коридоре. Валентина Ивановна руководила процессом снизу, указывая тростью.
— Вот тут, повыше! Иконостас мой тут висеть будет, чтобы сразу при входе видно было. И перекреститься можно.
— Что вы делаете? — Марина почувствовала, как по спине пробежал холодок. — Это несущая стена, тут нельзя сверлить бездумно! И почему иконы в коридоре? Это же не церковь!
— Здрасьте, приехали, — фыркнула Валентина Ивановна. — Дом без икон — вертеп разбойников. Мы с Игорем решили облагородить жилье. А то у тебя всё какое-то неживое, серое. Уюта не хватает. Коврики бы еще постелить, а то ламинат этот твой скользкий, упасть недолго. Я вот с дачи привезла дорожки, хорошие, шерстяные.
Марина посмотрела в угол. Там лежал свернутый рулон ковровых дорожек характерного бордово-коричневого цвета, пахнущих нафталином и пылью веков.
— Никаких дорожек, — твердо сказала Марина. — Игорь, слезай. Замазывай дырку. Немедленно.
Игорь слез, но перфоратор не убрал.
— Марина, ты чего завелась? Мама хочет как лучше. Ну правда, пусто у нас как-то.
— У меня. Пусто у меня. И мне это нравится.
— Вот видишь, сынок! — торжествующе воскликнула Валентина Ивановна. — Я же говорила! Она тебя не уважает. Ты для неё никто, приживал. Хозяйкой себя мнит. А мужчина в доме должен быть хозяином! Если женщина мужчину не слушает, грош цена такой семье.
Игорь посмотрел на Марину, потом на мать. И взгляд его изменился. Исчезло то доброе, собачье выражение. Появилось что-то колючее, злое.
— Мама права, Марина. Ты слишком много на себя берешь. Я тут тоже живу, между прочим. Продукты покупаю, по дому помогаю. Имею право на голос.
Марина молча развернулась и ушла в ванную. Включила воду, чтобы не слышать их голосов, и заплакала. Она плакала не от обиды, а от злости на саму себя. За то, что так отчаянно хотела тепла, что впустила в свой мир паразитов. За то, что позволила нарушить свои границы. За брокколи, за сыр, за запах нафталина.
Решающий момент наступил через три дня. Марина вернулась с работы раньше обычного — отменилось совещание. Она тихо открыла дверь своим ключом. В квартире было подозрительно тихо, только из кухни доносились приглушенные голоса.
— …да она дура набитая, Игорек, — голос Валентины Ивановны звучал четко и деловито, без привычных старческих интонаций. — Терпи. Сейчас главное — прописку сделать. Скажи ей, что для работы надо или для поликлиники. Как только пропишешься, можно будет уже права качать по закону. А меня временную сделаем. Квартира хорошая, центр почти. Если она заартачится, можно будет её на размен развести или вообще выжить. Нервы у неё слабые, истеричка.
— Мам, ну она вроде ничего баба, жалко, — голос Игоря звучал неуверенно.
— Жалко у пчелки! Ты о себе думай! Тебе сорок два года, а у тебя ни кола, ни двора. Твоя халупа в Марьино разваливается, а тут — элитное жилье. Мы с аренды твоей и моей сейчас накопим, машину тебе обновим. А эта… ну, поживете годик-другой, детей она вряд ли родит, в её-то возрасте. Потом найдешь молодую, приведешь сюда. Главное — закрепиться.
Марина стояла в коридоре, прижимая к груди папку с документами, и чувствовала, как внутри всё замерзает. Страх исчез. Исчезла неуверенность. Осталась только ледяная, кристальная ясность. Она аккуратно положила папку на тумбочку, сняла туфли и прошла на кухню.
Они сидели за столом, пили чай с её любимыми конфетами, которые она прятала в шкафчике. Увидев Марину, Игорь поперхнулся, а Валентина Ивановна застыла с недонесенной до рта чашкой.
— Ой, Мариночка, а ты рано сегодня, — засуетилась свекровь, моментально надевая маску доброй бабушки. — А мы тут чай пьем, тебя вспоминаем. Говорю Игорю, какая ты хозяйка золотая…
— Встали, — тихо сказала Марина.
— Что? — не понял Игорь.
— Встали и пошли вон. Оба. Сейчас же.
Игорь попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой.
— Марина, ты чего? Шутишь? Устала на работе? Давай я тебе массаж сделаю…
— Я всё слышала, — перебила его Марина, глядя прямо ему в переносицу. — Про прописку. Про «дуру набитую». Про машину и молодую жену. У вас десять минут на сборы. Если через десять минут вы не выйдете из моей квартиры, я вызываю наряд полиции. Скажу, что посторонние проникли в жилище и угрожают мне.
Валентина Ивановна покраснела, шея её надулась. Она грохнула чашкой об стол, отколов ручку.
— Ты! Да как ты смеешь! Мы к тебе со всей душой! Я тебе как мать родная была! Слышала она… Глюки у тебя! Лечиться надо! Игорь, скажи ей!
Игорь встал, пытаясь придать себе грозный вид.
— Марина, прекрати истерику. Никто никуда не пойдет. Мы тут живем. У меня тут вещи. И мама больная. Ты не имеешь права выгонять людей на ночь глядя.
Марина достала телефон и демонстративно начала набирать номер.
— Алло, полиция? Я хочу заявить о незаконном проникновении…
Игорь дернулся к ней, чтобы вырвать телефон, но Марина отступила назад и схватила со столешницы тяжелый нож для мяса — тот самый, который он ей подарил. В её глазах было столько решимости, что мужчина замер.
— Не подходи. Я сейчас в таком состоянии, Игорь, что рука не дрогнет. Я буду защищать свой дом. Собирай манатки и свою мамочку. Время пошло. Осталось восемь минут.
Следующие десять минут прошли в хаотичной суете. Игорь, ругаясь сквозь зубы, швырял вещи в сумки. Валентина Ивановна, забыв про больные ноги и трость, металась по квартире и пыталась прихватить то, что считала своим — полотенца, какую-то посуду, даже попыталась снять те самые ковровые дорожки, которые так и не постелили.
— Оставь ковры! — рявкнула она на сына. — Это шерсть натуральная! Не жирно ей будет?!
Она сыпала проклятиями, называла Марину «бесплодной пустоцветом» и «ведьмой», но, натыкаясь на холодный взгляд хозяйки, замолкала.
Когда они, наконец, вывалились на лестничную площадку — Игорь с баулами, Валентина Ивановна с подушкой под мышкой — Марина почувствовала, как дрожат колени.
— Ключи, — потребовала она.
Игорь швырнул связку на пол.
— Подавись своей квартирой! Сдохнешь тут одна, никому не нужная! — крикнул он уже от лифта.
— Лучше одна, чем с вами, — ответила Марина и захлопнула дверь.
Щелкнул замок. Потом второй. Потом ночная задвижка.
Марина прислонилась к двери и опустилась на пол прямо у порога. В квартире пахло пережаренным луком и нафталином. На кухне была разбита любимая чашка. В ванной висели чудовищные панталоны, которые Валентина Ивановна забыла забрать.
Марина сидела на полу и смеялась. Сначала тихо, потом громче, до слез. Это был смех очищения.
Она встала, прошла в ванную, сорвала с сушилки чужое белье и брезгливо бросила его в мусорный пакет. Туда же полетели банки с мазью, старые тапки Игоря, забытая им зубная щетка. Она открыла все окна настежь, впуская холодный вечерний воздух, чтобы выветрить этот липкий дух чужого присутствия.
Завтра она вызовет клининг. Пусть отмоют каждый сантиметр. Завтра она поменяет все замки для собственного спокойствия, хотя ключи и забрала. Завтра она купит новую брокколи и самый дорогой пармезан.
А сегодня она налила себе бокал белого вина, села на свой диван, который наконец-то был свободен, и посмотрела на фикус.
— Ну что, Аркаша, — сказала она вслух. — Похоже, мы с тобой снова вдвоем. И знаешь что? Это прекрасно.
Покой снова наполнил квартиру. Но теперь это был не просто покой. Это был звук победы. Звук возвращения к себе. И никакие щи, никакие «мужские руки» и мнимая забота не стоили того, чтобы этот покой терять. Марина сделала глоток вина и впервые за месяц почувствовала себя по-настоящему дома.