В офисе гудел кондиционер, но даже он не спасал от ощущения липкой, душной усталости, которая накапливалась месяцами. Я смотрела на заставку монитора — лазурный берег, белый песок, пальма, склонившаяся к воде, — и почти физически ощущала соленый привкус на губах. Этот год выдался тяжелым. Слияние отделов, бесконечные отчеты, новый начальник с его сумасбродными идеями — все это выжало из меня соки до последней капли. Я жила одной мыслью: скоро июль. Скоро две недели законного отпуска.
Я уже присмотрела отель. Не самый дорогой, конечно, но вполне приличный, с завтраками и видом на море. Представляла, как буду спать до десяти утра, неспешно пить кофе на балконе, а потом лежать на шезлонге с книгой, которую купила еще полгода назад, но так и не открыла. Игорь, мой муж, вроде бы не возражал. Мы даже обсуждали, какие чемоданы возьмем.
В тот вечер я пришла домой чуть раньше обычного, окрыленная новостью — мне подписали заявление. На кухне пахло жареной картошкой, Игорь уже был дома, что само по себе было редкостью. Он выглядел возбужденным, глаза возбужденно блестели, как у ребенка, которому пообещали большой подарок.
— Марин, садись, есть разговор, — начал он, едва я успела снять туфли.
Что-то сжалось внутри. Обычно такие вступления не сулят ничего хорошего. Я молча прошла на кухню, налила себе воды. Игорь подвинул ко мне тарелку, но есть не хотелось.
— Помнишь, мы море обсуждали? — спросил он, накладывая себе добавки. — Так вот, я тут подумал... Зачем нам тратить кучу денег на эти отели? Цены взлетели, перелеты долгие, да и жара там сейчас невыносимая, влажность.
Я напряглась, стакан в руке дрогнул.
— И что ты предлагаешь? Остаться в городе? Игорь, я не выдержу еще год без нормального отдыха.
Он махнул рукой, улыбаясь во весь рот.
— Какой город! Ты что! Отпуск у моря отменяется. Поедем к маме в деревню, — заявил муж. — Там воздух, речка, свои продукты. Мать звонила, говорит, погода стоит чудесная. Баньку истопим, шашлыки пожарим. Сэкономим прилично, а пользы для здоровья в сто раз больше.
Я поставила стакан на стол, чувствуя, как внутри закипает холодное бешенство. Его мама, Тамара Петровна, жила в трехстах километрах от города, в старом доме с огромным участком, который она гордо именовала «фазендой». Для меня же это место ассоциировалось исключительно с комарами и бесконечными разговорами о том, как правильно солить огурцы.
— Игорь, ты серьезно? — я старалась говорить спокойно, хотя голос предательски дрожал. — Я мечтала о море. Я хочу лежать и ничего не делать. Я хочу, чтобы мне готовили еду, а не стоять у плиты. У твоей мамы в деревне отдыха не бывает. Ты же знаешь.
— Да брось ты, — отмахнулся он, словно от назойливой мухи. — Мать старенькая уже, ей просто общение нужно. Мы там будем как короли. Она же скучает. Ну, поможем по мелочи, воды принести или в магазин сходить, и все. Остальное время — наше. Речка, лес, грибы пойдут. Марин, ну давай, не будь букой. Я уже пообещал, что мы приедем.
Вот оно. «Я уже пообещал». Меня поставили перед фактом. Если я сейчас откажусь, буду врагом народа номер один. Свекровь начнет хвататься за сердце, пить корвалол и рассказывать всем родственникам, какая у нее черствая невестка. А Игорь будет ходить с обиженным лицом и бубнить, что я не уважаю его семью.
— Ладно, — выдохнула я, чувствуя, как мечта о лазурном береге рассыпается в пыль. — Но с одним условием. Мы едем отдыхать. Я не буду полоть грядки, копать картошку или красить заборы. Я устала, Игорь. Я просто физически не потяну.
— Конечно, милая! — он подскочил и чмокнул меня в щеку. — Никаких грядок. Только отдых. Слово даю!
Как же я ошибалась, поверив ему.
Дорога заняла почти пять часов. Мы стояли в пробках на выезде из города, потом тряслись по разбитой грунтовке. Кондиционер в нашей машине барахлил, и в салон проникала горячая пыль. Когда мы наконец подъехали к покосившемуся забору, выкрашенному в ядовито-зеленый цвет, я чувствовала себя так, будто разгрузила вагон с углем.
Тамара Петровна встретила нас у калитки. Это была крепкая женщина неопределенного возраста, из тех, про кого говорят «коня на скаку остановит». Она вытерла руки о передник и стиснула Игоря в объятиях.
— Сыночек! Худой-то какой стал, бледный! Ничего, на моих харчах быстро поправишься.
На меня она взглянула оценивающе, как на лошадь на ярмарке.
— Здравствуй, Марина. Тоже какая-то зеленая. Город вас совсем испортил. Ну ничего, трудотерапия всех лечит.
Меня кольнуло это слово — «трудотерапия», но я промолчала. Может, это просто фигура речи? Мы занесли сумки в дом. Внутри пахло сушеными травами и почему-то старой одеждой. Нам выделили маленькую комнатку с пружинной кроватью, на которой спал еще, наверное, дедушка Игоря.
За ужином стол ломился: пироги, соленья, жареная курица. Игорь уплетал за обе щеки, нахваливая материнскую стряпню. Тамара Петровна сидела во главе стола, подперев щеку рукой, и смотрела на нас с умилением. Но умиление это было какое-то хищное.
— Ох, совсем я сдала в этом году, — начала она заунывную песню, едва мы перешли к чаю. — Спина не разгибается, давление скачет. Огород запустила, страшно глянуть. Трава по пояс, жук колорадский заедает. Соседка, Валька, вон уже все прополола, а я как сирота казанская. Стыдно перед людьми.
Я почувствовала, как Игорь напрягся рядом. Он перестал жевать пирог и виновато посмотрел на мать.
— Мам, ну ты чего? Мы же приехали, — сказал он.
— Да что вы, отдыхайте, — махнула она рукой, но в голосе звенела сталь. — Вы же устали. А я уж как-нибудь сама. Поползаю на коленках, авось не помру до осени.
— Мама, прекрати, — твердо сказал Игорь. — Завтра все посмотрим. Не переживай.
Я легонько пнула его ногой под столом. Мы же договаривались! Он не отреагировал.
Вечером, когда мы только собирались идти спать, Тамара Петровна вдруг вспомнила, что нужно перебрать ведра с подгнившей картошкой в сенях, чтобы запах не шел в дом.
— Марин, ты помоги мне быстренько, — сказала она тоном, не терпящим возражений. — А Игорек пусть пока воды натаскает в баню.
Я хотела возразить, сказать, что мы с дороги, что уже темно, но Игорь уже схватил ведра и побежал к колодцу, демонстрируя сыновнюю прыть. Я вздохнула и пошла в сени. Запах гнили ударил в нос резко и неприятно. Мы перебирали склизкие клубни минут сорок. Мой маникюр, который я берегла для отпуска, был безнадежно испорчен.
— Вот и славно, — сказала свекровь, когда мы закончили. — А завтра с утра пораньше встанем, пока солнце не печет, и на огород. Там дел непочатый край.
Я помыла руки ледяной водой из рукомойника и пошла в спальню. Игорь уже лежал, уставившись в телефон.
— Ты обещал, что мы не будем работать, — прошипела я, закрывая дверь.
— Марин, ну неудобно же, — он отложил телефон. — Мать жалуется, ей тяжело. Мы пару часиков поможем с утра, а потом весь день свободны. Не начинай, пожалуйста.
Спать на старой кровати было невозможно. Пружины впивались в бока, где-то за стеной скреблась мышь. Я ворочалась до глубокой ночи, проклиная свое согласие на эту поездку.
День первый
Она будила нас в 5 утра.
— Подъем, лежебоки! — гремел голос Тамары Петровны, сопровождаемый стуком в дверь, от которого, казалось, сыпалась штукатурка. — Солнце уже высоко, вся работа стоит! Завтрак на столе!
Я с трудом разлепила глаза. На часах было 05:15.
— Игорь, скажи ей, что мы спим, — простонала я, накрываясь подушкой с головой.
— Встаем, мам! — бодро отозвался муж, вскакивая с кровати. — Марин, давай, пока прохладно.
Это было адом. Настоящим адом. После быстрого завтрака, состоящего из жирной каши и молока (которое я не переносила), нам выдали инвентарь. Игорю досталась лопата, мне — тяпка и перчатки, которые были на три размера больше.
— Значит так, — скомандовала свекровь, стоя на крыльце, как полководец. — Игорек, ты поправь забор с той стороны, там доски отошли. А ты, Марина, иди на картошку. Надо пройти пять рядов, окучить и жука собрать. Банку я тебе на колышек повесила.
Я посмотрела на поле. Пять рядов уходили куда-то за горизонт. Это было не пять грядок, это были промышленные масштабы.
— Тамара Петровна, я не умею окучивать, — попыталась сопротивляться я. — И у меня спина болит.
— Не умеешь — научим, не хочешь — заставим, — хохотнула она, но глаза оставались холодными. — Чего там уметь? Тяпкой работай от себя, к кусту землю подгребай. Спина болит от сидения в офисе, а тут разомнешься. Давай, милая, не ленись. Труд облагораживает.
Игорь уже ушел к забору, оставив меня один на один с этим полем битвы. Солнце, которое в пять утра казалось ласковым, к семи начало припекать. Я махала тяпкой, чувствуя, как пот течет по спине, как земля забивается в нос и рот. Жуки, полосатые и мерзкие, сидели на листьях и смотрели на меня с издевкой. Я собирала их в банку с керосином, преодолевая тошноту.
Через два часа я разогнулась, и в пояснице что-то хрустнуло. Перед глазами плыли цветные круги. Я бросила тяпку и пошла к дому. Игорь весело стучал молотком, переговариваясь с матерью, которая сидела в тени на лавочке и давала ценные указания.
— Я все, — сказала я, подходя к ним. — Больше не могу.
— Как все? — удивилась свекровь. — Там еще три ряда осталось. Я же видела.
— Я устала. У меня кружится голова. Я приехала отдыхать, а не пахать.
— Ой, какие мы нежные, — протянула Тамара Петровна, поджимая губы. — Я в твои годы с пузом на восьмом месяце огороды копала, и ничего. А нынешняя молодежь — тьфу, смотреть тошно. Игорь, ты погляди на свою жену. Работать не хочет, матери помочь брезгует.
Игорь перестал стучать и посмотрел на меня с укоризной.
— Марин, ну правда, потерпи немного. Что ты начинаешь при маме? Стыдно же. Пойди, водички попей и доделай. Там немного осталось.
В этот момент во мне что-то надломилось. Не спина, нет. Что-то внутри, в душе. Я поняла, что здесь я не жена, не любимая женщина и даже не гость. Я — бесплатная рабочая сила, прицеп к сыну, который должен отрабатывать свое существование.
Я молча развернулась, пошла в дом, выпила таблетку от головной боли и легла. Через десять минут в комнату ворвалась свекровь.
— Ты чего разлеглась? Время обед готовить! Я там курицу достала, иди щипай и суп вари. Я устала сидеть, пойду сама допалывать, раз у невестки руки не из того места растут.
— Я не буду ничего варить, — тихо сказала я, глядя в потолок. — Я хочу спать.
— Игорек! — завопила она так, что зазвенели стекла. — Иди сюда! Полюбуйся!
Начался скандал. Игорь пытался нас примирить, но выходило это жалко. Он просил меня «не обострять», а мать — «дать мне передышку». В итоге я осталась в комнате, а свекровь, гремя посудой на кухне, громко причитала о том, кого сын привел в дом.
Вечером Игорь пришел ко мне. Он был довольный, пах баней и пивом.
— Ну, ты чего, успокоилась? — он сел на край кровати и попытался меня обнять. Я отодвинулась.
— Игорь, поехали домой. Завтра же.
— Ты с ума сошла? Мы только приехали. Мать баню истопила, шашлык маринует. Завтра на речку сходим, обещаю. Просто сегодня дел много было, запуск хозяйства. Завтра будет легче.
— Хорошо, — сказала я. — Посмотрим.
Он обиделся, отвернулся и захрапел через пять минут. А я лежала и думала. Думала о том, как хотела на море. О том, как пахала весь год. О том, почему я должна тратить свои законные две недели на жуков и хамство чужой женщины, которая меня даже не уважает.
День второй
День прошел как под копирку. Снова 5 утра, стук в дверь, «работа стоит». Я попыталась не вставать, но Тамара Петровна вошла в комнату и сдернула с меня одеяло.
— Совесть надо иметь! Солнце уже печет! Идите, хоть малину соберите, пока не осыпалась.
Я встала. Не потому, что уступила, а потому, что поняла: спорить бесполезно. Игорь молча одевался, стараясь не смотреть мне в глаза. Весь день мы собирали малину в колючих кустах, потом я мыла банки для варенья, потом мы с Игорем таскали воду для полива.
Вечером, когда я мыла банки уже третий час подряд, Игорь заглянул на кухню.
— Марин, завтра точно на речку пойдем. Я маме сказал. Обещаю.
Я посмотрела на него молча. На его виноватое лицо, на грязные руки, на желание угодить всем сразу.
— Хорошо, — сказала я. — Посмотрим.
К вечеру я не чувствовала ни рук, ни ног. Я была грязная, искусанная комарами и злая. На ладонях вздулись кровавые мозоли, плечи горели от солнечного ожога так, что к ним невозможно было прикоснуться. Под правым ногтем засела заноза, которая начала воспаляться.
День третий
Сценарий повторился: 5 утра, стук, крик.
— Сегодня сено ворошить надо! — объявила свекровь за завтраком. — Сосед покосил нам лужок за баней, надо перевернуть, чтоб просохло.
Я посмотрела на свои руки. Кожа огрубела, под ногтями черная грязь, которую не брало никакое мыло. Мозоли на ладонях лопнули и кровоточили. Воспаленная заноза пульсировала болью.
— Я не пойду, — сказала я громко и четко, отодвигая тарелку с ненавистной кашей.
Повисла тишина. Слышно было, как тикают ходики на стене.
— Что значит — не пойдешь? — свекровь прищурилась. — А кто пойдет? Я, старая бабка? Или Игорь один корячиться должен?
— Тамара Петровна, — я встала из-за стола. — Я в отпуске. Я человек, а не трактор. Я три дня пахала на вашем участке. Я больше не хочу. Я хочу лечь с книжкой в саду и лежать. Или пойти на речку.
— Ишь ты, цаца какая! — всплеснула руками она. — На речку она хочет! А зимой ты что жрать будешь? Картошку мою, варенье мое?
— Я картошку в магазине куплю, — отрезала я. — И варенье мне ваше не нужно, у меня от него изжога.
— Игорь! — она повернулась к сыну. — Ты слышишь, как она с матерью разговаривает? Заткни ей рот!
Игорь сидел весь красный, вспотевший, уткнувшись в тарелку.
— Марин, ну правда, чего ты завелась... Пойдем, по-быстрому перевернем и все. Делов-то на час.
— Нет, — сказала я. — Я не пойду.
— Тогда можешь уматывать! — взвизгнула свекровь. — Нечего тут хлеб даром переводить, я кормить тунеядцев не нанималась!
— Мама! — наконец-то подал голос Игорь.
— Что мама?! Пусть валит! Видеть ее не могу!
Я посмотрела на мужа. Он сидел, ссутулившись, и молчал. Он не встал на мою защиту. Он не сказал матери, что она переходит границы. Он просто ждал, когда буря утихнет, чтобы снова стать хорошим сыном.
В этот момент я поняла, что меня здесь больше ничего не держит.
— Хорошо, — спокойно сказала я. — Я уеду.
Я пошла в комнату. Руки не дрожали, наоборот, появилась какая-то звенящая ясность. Я взяла свою сумочку. Паспорт, кошелек, телефон, зарядку. Чемодан собирать не стала — он был слишком тяжелый, да и вещей там было много ненужных: платья, босоножки, которые здесь были смешны. Я переоделась в джинсы и футболку, в которых приехала.
Когда я вышла на крыльцо, свекровь и муж все еще сидели за столом. Видимо, думали, что я просто пугаю.
— Игорь, отвези меня на станцию, — попросила я. Ближайшая железнодорожная станция была в двадцати километрах.
— Ага, щас! — рявкнула Тамара Петровна. — Бензин еще жечь. Пешком дойдет, если такая гордая.
Игорь поднял на меня глаза. В них был страх. Страх перед матерью, страх перед скандалом.
— Марин, ну куда ты поедешь? Перестань истерить. Сядь, успокойся. Никто тебя не гонит. Просто помоги с сеном...
Он даже не встал.
— Прощай, Игорь, — сказала я.
Я вышла за калитку и пошла по дороге. Солнце уже жарило вовсю. Я знала, что автобус ходит раз в сутки, но надеялась поймать попутку или вызвать такси, когда отойду подальше, где ловит сеть.
Мне повезло. Через два километра меня подобрал старенький «Жигули» с местным дедком. Он довез меня до райцентра за пятьсот рублей. Там я села на электричку, потом пересела на автобус до города.
Дорога домой заняла весь день. Телефон я отключила сразу, как только села в электричку. Мне не хотелось слышать ни обвинений, ни угрызений совести, ни жалких оправданий. Я смотрела в окно на проплывающие поля, на леса, и чувствовала удивительную легкость. Словно с плеч свалился огромный мешок с гнилой картошкой.
Я вошла в пустую квартиру поздно вечером. Было тихо и душно. Первым делом я пошла в душ. Я стояла под струями воды почти час, смывая с себя деревенскую землю, запах навоза и липкое ощущение унижения. Потом заказала пиццу — огромную, с двойным сыром. Открыла бутылку вина, которое мы берегли для особого случая.
Включила телефон. Двадцать пропущенных от Игоря. Пять от свекрови (видимо, звонила с его телефона или нашла мой номер). Куча сообщений в мессенджерах.
«Марина, вернись! Ты нас опозорила перед соседями!»
«Ты где? Мама плачет, у нее давление!»
«Возьми трубку!»
«Мы волнуемся, вернись немедленно!»
Я читала и не чувствовала ничего, кроме отвращения. Никакого сожаления. Никакой жалости к «маме с давлением». Я знала это давление — оно чудесным образом нормализовалось, как только нужно было кем-то командовать.
Я написала одно сообщение: «Я дома. Я в отпуске. Если приедешь и начнешь скандалить — я серьезно подумаю о том, стоит ли продолжать наш брак».
И заблокировала его номер.
Оставшиеся одиннадцать дней отпуска я провела великолепно. Я, конечно, не поехала на море — для этого нужно было заранее бронировать отель и билеты. Но я сделала то, о чем мечтала. Я спала до обеда. Я гуляла по паркам. Я сходила в спа-салон и сделала массаж — на отпуск я копила весь год, и эти деньги были только мои. Я читала книгу, сидя в кафе с ледяным лимонадом.
Я была одна, но мне не было одиноко. Я наслаждалась тишиной. Никто не будил меня в пять утра. Никто не заставлял полоть. Никто не критиковал мой маникюр.
Игорь вернулся через десять дней, в воскресенье вечером. Он вошел в квартиру тихо, понуро, как провинившаяся собака. Он был загорелый (или, скорее, обгоревший до красноты), с облупленным носом и грязными руками. Он привез два ведра картошки и банку варенья.
— Привет, — буркнул он, ставя ведра в прихожей.
Я сидела в комнате с книгой.
— Привет.
Он прошел в комнату, сел на диван, не снимая пыльных штанов.
— Ну ты и устроила, Марин. Мать до сих пор в шоке. Говорит, такой неблагодарности еще не видела. Соседи спрашивали, куда невестка делась, пришлось врать, что тебя на работу срочно вызвали.
— Мне все равно, что думают твоя мама и ее соседи, — спокойно ответила я, не отрываясь от страницы.
— Тебе все равно? — он начал заводиться. — А мне не все равно! Я там один пахал за двоих! У меня спина не гнется!
— Ты сам выбрал этот «отдых», Игорь. Я тебя предупреждала. Я просила поехать на море. Ты захотел к маме. Ты получил то, что хотел. А я выбрала то, что нужно мне.
— Мы семья! Мы должны все делать вместе!
— Семья — это когда учитывают интересы обоих, — я наконец закрыла книгу и посмотрела ему в глаза. — А когда один решает за другого, а потом позволяет своей матери унижать жену и использовать ее как рабыню — это не семья. Это неуважение, Игорь.
Он осекся. Видимо, не ожидал такого спокойного и жесткого отпора. Раньше я всегда сглаживала углы, старалась быть удобной. Но те три дня в деревне что-то во мне изменили навсегда. Я больше не хотела быть удобной.
— И что теперь? — спросил он растерянно.
— Теперь у нас будут новые правила. К твоей маме я больше не поеду. Никогда. Хочешь — езжай сам, помогай, копай, строй. Но без меня. Мой отпуск — это мой отпуск. И если ты еще раз попытаешься меня обмануть, пообещав отдых, а привезя на каторгу, я уйду от тебя.
— Марин, ну ты чего... Из-за картошки разводиться?
— Не из-за картошки, Игорь. Из-за отношения. Ты не защитил меня. Ты выбрал маму, а не жену. Это был твой выбор. А я сделала свой.
Он молчал долго. Сидел, разглядывая свои грязные ногти. Я видела, как в его голове крутятся шестеренки. Он привык, что мама главная. Что ее слово — закон. Что я поворчу и прощу.
— Ладно, — наконец выдавил он. — Я понял. Перегнули палку. Мать... она такая, да. Сложная.
— Это не мои проблемы, — отрезала я. — Иди в душ. От тебя навозом пахнет.
Он покорно встал и пошел в ванную.
С тех пор прошел год. Мы не развелись, хотя были близки к этому еще пару раз. Но Игорь усвоил урок. Этим летом, когда встал вопрос об отпуске, он сам принес мне путевки в Турцию.
— Все включено, отель пять звезд, — сказал он, виновато улыбаясь. — Мать звонила, звала картошку копать. Я сказал, что мы улетаем.
— И что она? — спросила я.
— Орала. Сказала, что проклянет. Что мы эгоисты.
— А ты?
— А я сказал, что привезу ей магнитик.
Мы рассмеялись. Впервые за долгое время искренне и легко.
Я знаю, что Тамара Петровна меня ненавидит. Она всем рассказывает, что невестка у нее ленивая белоручка, которая сманила сына с пути истинного. Но мне все равно. Я лежу на шезлонге, смотрю на бирюзовое море и пью холодный коктейль. И это самый лучший отдых в моей жизни. Потому что я его заслужила. И потому что я наконец-то научилась выбирать себя.
Эта история научила меня главному: отдых — это не роскошь, а необходимость. И никто не имеет права превращать ваш законный отпуск в бесплатную рабочую силу, даже если это «семья». Уважение к себе начинается с умения говорить «нет».
Если вы узнали в этом рассказе себя — значит, пора что-то менять.
Рекомендую почитать: