Я не простила свою свекровь. Когда она лежала в больнице после микроинсульта и протягивала мне руку, прося поговорить, я лишь кивнула: "Потом, Тамара Михайловна, вам нужно отдыхать". Потом не наступило — через три дня её перевели в другой город к дочери, и мы больше не виделись. А ещё через месяц пришло письмо, которое перевернуло всю мою жизнь
Глава 1: Свекровь-манипулятор
За окном сгущались сиреневые сумерки, типичные для середины ноября, когда снег уже лёг, но ещё не успел превратиться в грязное месиво. Ольга прислонилась лбом к холодному стеклу кухонного окна. Пятьдесят два года — вроде бы не возраст для такой усталости, но последние два года тянулись бесконечно.
На плите громко булькало жаркое — наваристое, с картошкой и морковью, как любит Игорь. Но радости от предвкушения семейного ужина не было. Ольга знала: сейчас на кухню войдёт Тамара Михайловна и обязательно скажет что-то такое, от чего вкус еды покажется пресным.
Шаги свекрови были почти бесшумными. В свои семьдесят пять Тамара Михайловна сохранила удивительную подвижность и ту самую, старой закалки, осанку, которая не позволяла ей сутулиться даже дома, в халате.
— Оленька, ты опять мясо передержала? — голос свекрови звучал мягко, с той самой интонацией заботливой бабушки, которую так обожали соседки у подъезда. — Я же говорила, милая, оно становится жёстким. Игорюша у нас желудком слаб, ты бы поберегла мужа.
Ольга медленно выдохнула, считая про себя до трёх. Это был её ритуал — вдох, счёт, выдох. Иначе можно было сорваться, а скандалов в доме Игорь не выносил.
— Тамара Михайловна, Игорь ест моё жаркое двадцать пять лет и ни разу не жаловался, — спокойно ответила Ольга, помешивая варево половником.
— Ну так он у тебя деликатный, — тут же парировала свекровь, присаживаясь за стол и разглаживая несуществующие складки на клеёнке. — Он и не скажет никогда, чтобы тебя не обидеть. Мужчина, он ведь терпеливый, пока не прижмёт. А потом — раз, и язва. Или ещё что похуже...
Ольга промолчала. Спорить было бесполезно. Любой аргумент Тамара Михайловна выворачивала наизнанку, превращая невестку в неумеху, а себя — в мудрую наставницу, чьи советы отвергают по глупости и гордыне.
В прихожей хлопнула дверь. Вернулась из института Даша, их двадцатилетняя дочь.
— Мам, пап ещё не пришёл? — крикнула она, скидывая пуховик. — Я голодная как волк!
Даша влетела на кухню, чмокнула мать в щёку, а бабушку приобняла за плечи.
— Бабуль, привет! Как давление?
— Да какое там давление, Дашенька, — вздохнула Тамара Михайловна, картинно прикладывая руку к груди. — Сердце ноет. Всё переживаю за вас. Ты вот опять без шапки, наверное? Волосы мокрые. Оля, ну ты бы хоть следила за ребёнком. Девочке семью создавать, а она голову студит.
— Мам, ну правда, тепло же было утром, — Даша закатила глаза, но, перехватив взгляд бабушки, осеклась.
— Бабушка считает по-другому, Даша, и, наверное, права, — мягко, но настойчivo вставила Тамара Михайловна. — Маме твоей вечно некогда, у неё работа, отчёты, а о здоровье семьи думать надо кому-то. Вот я и думаю.
Ольга почувствовала, как внутри закипает глухое раздражение. Это происходило постоянно: авторитет матери подтачивался каплю за каплей. «Бабушка считает иначе», «Бабушка лучше знает», «Послушай бабушку, мама устала». Свекровь мастерски вбивала клин между ней и дочерью, прикрываясь безграничной любовью.
Вечером, когда пришёл Игорь, спектакль продолжился. Муж выглядел уставшим, под глазами залегли тени — конец года, на фирме аврал. Ему бы поесть в тишине и вытянуть ноги перед телевизором, но Тамара Михайловна уже была тут как тут.
— Игорёк, сынок, ты совсем себя загнал, — запричитала она, едва он переступил порог кухни. Она тут же кинулась накладывать ему салат, нарочито громко звеня вилкой. — Оля, ну ты посмотри на него! Краше в гроб кладут. Зачем ты его нагружаешь этими поездками по магазинам в выходные? Неужели сама не можешь сумки донести или доставку заказать? Мужик пашет, а дома никакого покоя.
— Мама, мы ездили покупать плитку в ванную, — устало отозвался Игорь, беря кусок хлеба. — Оля одна такие тяжести не потащит. И вообще, всё нормально.
— Нормально... — эхом отозвалась свекровь, поджимая губы. — У Лены, дочери тёти Вали, муж вообще к ремонту не касается, она всё сама, всё сама. Бережёт его. А он её на руках носит. Ну да ладно, что уж теперь говорить. Кушай, сынок. Хотя, кажется, пирог у Оли сегодня подгорел немного... Ну ничего, главное — старание.
Ольга сжала вилку так сильно, что ноготь треснул. Пирог был идеальным, с золотистой корочкой, но теперь Игорь будет жевать его и искать вкус гари. И ведь найдёт, потому что мама сказала.
— Спасибо, очень вкусно, — сказал Игорь, но Ольге показалось, что прозвучало это как-то механически.
Но было в этом вечере что-то ещё. Игорь вдруг поднял глаза от тарелки и посмотрел на жену так, как давно не смотрел — мягко, с лёгкой виноватой улыбкой.
— Оль, я тут на обеде вспомнил, — сказал он, — как мы первый раз сюда переезжали. Ты такое жаркое сделала, что я объелся до икоты. Помнишь?
Ольга застыла с половником в руке. Она помнила. Это было двадцать пять лет назад, в их первую зиму в этой квартире.
— Помню, — тихо ответила она, и что-то тёплое шевельнулось в груди.
Тамара Михайловна поджала губы, но промолчала. Момент был испорчен, но он был — и это было важно.
После ужина, когда посуда была вымыта, а Игорь ушёл в спальню, Тамара Михайловна пожаловалась на головную боль и ушла к себе. В квартире воцарилась хрупкая тишина. Ольга ходила по комнатам, собирая разбросанные вещи — привычка, помогающая упорядочить мысли.
Ей нужно было найти квитанции за коммунальные услуги, которые свекровь, по старой памяти, забирала из почтового ящика и складывала у себя. «Чтобы не потерялись», как она говорила. Ольга тихонько постучала в дверь свекрови. Тишина. Наверное, уснула. Или смотрит телевизор в наушниках.
Ольга осторожно приоткрыла дверь. В комнате горел ночник, Тамары Михайловны не было — видимо, вышла в ванную. На прикроватной тумбочке, рядом с очками и тонометром, лежала стопка бумаг. Ольга подошла, чтобы взять квитанции, и случайно задела стопку локтем. Бумаги веером рассыпались на пол.
Ругнувшись про себя, Ольга присела, чтобы собрать их. И тут её взгляд зацепился за старый, обтянутый коричневым дерматином блокнот. Он выпал из стопки раскрытым, и знакомый, аккуратный почерк свекрови бросился в глаза. Между страниц торчала закладка — старая tramвайная квитанция.
Ольга знала, что читать чужое нехорошо. Её так воспитывали. Но что-то в расположении текста — структурированном, по пунктам — заставило её замереть. Это не было похоже на список покупок или рецепт варенья.
Она наклонилась ниже.
«План действий. Объект: И. Начало: январь. Срок: 6 месяцев».
Сердце пропустило удар. «И.» — это Игорь? Ольга взяла блокнот в руки. Страницы были исписаны убористым почерком.
«Январь. Задача: создать фон усталости от семейной жизни. Чаще упоминать, что О. не справляется с хозяйством, выглядит неухоженной. Сравнение не в её пользу. Упоминать Лену ненавязчиво, 2-3 раза в неделю».
Ольга читала, и холодный пот проступал на спине. Это были не просто записки. Это была стратегия. Холодная, расчётливая, как военная операция.
«Февраль. Внедрение Лены. Пригласить Валю с дочкой на семейный ужин якобы случайно. Подготовить Игоря: „Леночка так расцвела, такая хозяйственная, одна беда — мужского плеча рядом нет". Лена должна выглядеть ухоженной, но не вызывающе. Естественность важна».
Лена... Та самая разведённая дочь маминой подруги, о которой свекровь прожужжала все уши за последние месяцы. То она тефтели делает — пальчики оближешь, то на даче сама крышу кроет, то машину водит как профессионал. Оказывается, это была не просто болтовня.
Ольга перелистнула страницу. Руки дрожали.
«Март. Создать ситуацию для помощи. Попросить Игоря помочь Лене с ремонтом (смеситель, розетка — что-то несложное, но требующее мужских рук). Надавить на жалость: „У неё там трубу прорвало, а помочь некому, не чужие же люди". О. сказать, что Игорь поехал в гараж. Важно: первая встреча наедине».
Дальше шли заготовки фраз. Прямая речь!
«— Игорёк, ты посмотри, как Лена на тебя смотрит. С уважением. А дома тебя только пилят».
«— Оля, конечно, хорошая женщина, но ей бы поменьше о себе думать, а побольше о муже. Вот Лена бы точно сумела...»
И самое страшное — последняя запись, сделанная позавчера:
«Прогресс медленный, но есть. И. стал более раздражительным с О. Позавчера огрызнулся, когда она попросила вынести мусор. Закрепить успех. Завтра сказать, что О. тратит слишком много на себя (косметика, парикмахер), а в доме экономит на продуктах. Ударить по самолюбию мужчины-добытчика».
Ольга опустилась на пол, прямо на рассыпанные бумаги. Блокнот выпал из рук. В голове шумело. Два года. Два года эта женщина, которую они приняли в свой дом, окружили заботой, выделили лучшую комнату, планомерно, день за днём, разрушала их брак. Разрушала методично, как термиты проедают дерево изнутри.
Ольга машинально достала телефон. Руки тряслись, но она открыла камеру и начала фотографировать страницу за страницей. Январь. Февраль. Март. Апрель. Май. Июнь. План был расписан до мельчайших деталей. Каждая фраза. Каждая интонация. Даже время — когда Игорь наиболее уязвим, когда его проще зацепить.
Последний кадр. Ольга быстро собрала бумаги, положила блокнот обратно между страниц какого-то журнала, уложила стопку на тумбочку. Так, как было. Свекровь не должна знать.
В дверном проёме появилась фигура. Тамара Михайловна, вытирая руки полотенцем, застыла на пороге. Её взгляд метнулся от побледневшего лица невестки к тумбочке, где лежали бумаги. На мгновение в глазах старушки промелькнул испуг, но он тут же сменился маской надменного спокойствия.
— Что ты здесь делаешь? — голос свекрови звенел сталью. Куда делась добрая бабушка? — Кто позволил рыться в моих вещах?
Ольга медленно поднялась с пола. Ей хотелось кричать, швырнуть в лицо этой женщине всё, что она узнала, выгнать её вон прямо сейчас, в ночь. Но шок был таким сильным, что голос застрял в горле.
— Я искала квитанции, — прошептала Ольга. Её собственный голос казался чужим, хриплым. — Задела бумаги, они упали... Я собирала...
— А блокнот? — Тамара Михайловна шагнула в комнату, и Ольга увидела, как напряглись её плечи. — Блокнот ты тоже собирала?
Пауза повисла между ними, тяжёлая, как чугунная плита.
— Я видела, — тихо сказала Ольга, и в этой тишине её слова прозвучали как приговор. — Всё. План. Лену. Даты. Фразы. Я всё видела, Тамара Михайловна.
Свекровь застыла. На секунду — всего на секунду — её лицо исказилось, маска соскользнула, и Ольга увидела там голый страх. Но в следующее мгновение она взяла себя в руки.
— Ты ничего не понимаешь, — голос Тамары Михайловны дрожал, но она старалась держаться твёрдо. — Я желаю сыну добра! Он с тобой несчастен, Оля. Ты его не ценишь. Постарела, опустилась. А Игорю нужен праздник, ему нужно восхищение. Леночка — молодая, энергичная. Она бы ему вторую жизнь подарила. А ты... ты просто привычка!
— Вы решаете, с кем ему жить? — Ольга почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. — Вы, живя в нашем доме, едя наш хлеб, планируете, как развести нас?
— Я мать! — вдруг взвизгнула Тамара Михайловна, и лицо её пошло красными пятнами. — Я лучше знаю, что ему нужно! А ты... ты никогда мне не нравилась. Слишком гордая, слишком независимая. Игорю нужна другая! Я имею право...
— Вы не имеете права, — голос Ольги вдруг стал твёрдым, как сталь. — Вы не имеете права вмешиваться в чужую семью. Даже если вы его мать.
— Вот видишь! — торжествующе выкрикнула свекровь. — Вот она, твоя сущность! «Чужая семья»! Для тебя мой сын — чужой! А я...
Она не договорила. Лицо Тамары Михайловны вдруг исказилось. Правый угол рта пополз вниз, веко задрожало. Она попыталась что-то сказать, но вместо слов раздалось невнятное мычание. Рука, которой она опиралась на косяк двери, бессильно соскользнула, и грузное тело начало заваливаться на бок.
— Тамара Михайловна! — рефлексы сработали быстрее мыслей. Ольга бросилась к ней, подхватила, не давая упасть на пол. — Игорь! Даша! Скорую, быстро!
Следующие полчаса прошли как в тумане. Суета, крики Игоря, испуганные глаза Даши, бригада врачей в синей форме, запах лекарств и спирта.
— Инсульт, — констатировал врач, складывая фонендоскоп. — Правосторонний, с нарушением речи и частичным параличом. Вовремя успели, но состояние серьёзное. Нужна срочная госпитализация, а потом — длительная реабилитация.
Когда носилки выносили из квартиры, Игорь, белый как мел, схватил Ольгу за руку:
— Оль, что случилось? Вы ругались? Мама что-то сказала?
Ольга посмотрела на мужа. В его глазах был страх за мать и немой вопрос к жене. «Что ты ей сделала?» — читалось в его взгляде. Она могла бы сейчас рассказать всё. Достать телефон, показать фотографии. Ткнуть его носом в пункт «Январь» или «Февраль». Рассказать про Лену и ремонт. Но она посмотрела на носилки, на беспомощное тело старой женщины, и просто покачала головой.
— Ей стало плохо внезапно. Мы разговаривали, и она упала.
Игорь хотел спросить ещё что-то, но санитары уже выкатывали носилки за дверь. Он бросился следом.
В больнице их пустили в палату только на следующий день, когда кризис миновал. Тамара Михайловна лежала под капельницей, маленькая, сухонькая, совсем не похожая на того стратега, который писал планы по разрушению семьи. Правая сторона лица всё ещё была перекошена, речь превратилась в невнятное бормотание.
Увидев Ольгу, она слабо шевельнула пальцами здоровой руки. Глаза её метались между сыном и невесткой.
— Игорёк, иди... воды купи, — с трудом выговорила она.
Игорь кивнул и послушно вышел. Они остались одни.
Тамара Михайловна с трудом повернула голову к невестке. В её глазах не было раскаяния, скорее — страх перед разоблачением. Она боялась, что Игорь узнает правду сейчас, пока она беспомощна.
— Оля... — прошамкала она, пытаясь сфокусировать взгляд. — Посиди... Надо поговорить... Это важно... Я объясню...
Ольга стояла у окна, сжимая в кармане телефон. Фотографии там, в памяти. Все страницы. Все планы. Она смотрела на женщину, которая годами точила их семью, и не чувствовала ничего, кроме ледяной пустоты. Ни жалости, ни злости. Только понимание, что переступать через себя она больше не будет.
Ольга обернулась. Лицо её было непроницаемым.
— Отдыхайте, Тамара Михайловна, — холодно произнесла она, не делая ни шага к кровати. — Нам не о чем говорить сейчас. Вам нужен покой. А мне... мне нужно подумать. Поговорим потом.
Она развернулась и вышла из палаты, оставив свекровь с открытым ртом, в котором застыли невысказанные оправдания.
Следующие три дня прошли в тягостном ожидании. Ольга не ходила в больницу, ссылаясь на плохое самочувствие. Игорь разрывался между работой и палатой матери, возвращаясь домой ещё более мрачным и молчаливым. Он чувствовал напряжение, висящее в воздухе, но боялся спросить о причине.
Дома он стал другим. Тише. Задумчивее. Вечером третьего дня он вдруг сел рядом с Ольгой на диван и взял её за руку.
— Оль, я тут подумал... — начал он, глядя в пол. — Когда маму увозили, я испугался. Не за неё даже. Я испугался, что потеряю тебя. Что ты не выдержишь и уйдёшь. И я понял... Я понял, что не хочу этого. Совсем не хочу.
Ольга молчала. Игорь продолжал:
— Последние месяцы я был каким-то... злым. Раздражённым. Мне казалось, что всё не так, что чего-то не хватает. А сейчас сижу и думаю — чего? У меня есть ты. Есть Дашка. Работа, дом. Всё есть. А я...
Он замолчал, сжимая её пальцы.
Ольга посмотрела на мужа. В его глазах стояли слёзы. Может, он и не понимал, откуда взялись эти мысли, это раздражение, эта холодность. Но он пытался. Сейчас, в эту минуту, он пытался вернуться.
— Я тоже не хочу терять тебя, — тихо сказала она.
Игорь прижал её руку к губам и поцеловал. Они просидели так до самого вечера.
А на четвёртый день раздался звонок в дверь. Резкий, требовательный.
На пороге стояла Анна, младшая дочь свекрови, прилетевшая из Казани. Она была полной противоположностью Игоря — шумная, решительная, безапелляционная женщина в дорогой шубе. Анна ворвалась в квартиру вихрем, даже не поздоровавшись толком.
— Я забираю маму, — заявила она с порога, проходя в комнату и критически оглядывая обстановку. — Звонила ей. Она плачет, говорит, что здесь ей не место больше. Игорёк, ты, конечно, хороший сын, но за тяжелобольной ухаживать не сможешь. Работа, дом... А на Ольгу, — она смерила невестку холодным взглядом, — надежды нет. Мама сказала, что чувствует здесь холод.
Ольга, прислонившись к дверному косяку, молчала. Она видела, как Игорь виновато опускает глаза, как пытается что-то возразить сестре, но Анна перебивала его на полуслове.
— Всё, решено! — отрезала золовка. — Я договорилась с реабилитационным центром в Казани. Там специалисты, массажисты, логопеды. Мама после инсульта — ей нужен профессиональный уход. А потом ко мне, в дом. Хватит ей по чужим углам мыкаться.
— Аня, ну какие чужие углы... — начал было Игорь, но сестра отмахнулась.
— Чужие, Игорь. Мама сама сказала. И я её понимаю. Она тут лишняя, это видно.
Сборы были стремительными. Анна приехала в больницу, оформила все документы, наняла медицинскую транспортировку. Тамару Михайловну привезли из больницы всего на час — собрать вещи и документы. Свекровь выглядела слабой, она опиралась на руку медсестры и старалась не смотреть в сторону Ольги. В квартире царила суета: Анна командовала, Игорь суетливо паковал чемоданы матери, Даша растерянно стояла в коридоре.
Только Ольга оставалась неподвижной. Она наблюдала за этим спектаклем со стороны.
Когда микроавтобус медицинской службы уже ждал у подъезда, Тамара Михайловна вдруг остановилась в коридоре. Анна и медсестра уже вышли с вещами. Игорь возился с документами. Свекровь медленно повернулась к Ольге. На секунду их взгляды встретились.
В глазах Тамары Михайловны Ольга увидела странную смесь страха и чего-то ещё. Может быть, ненависти. Может, сожаления. Свекровь знала, что Ольга всё видела, но также знала, что Игорь до сих пор ничего не знает.
Тамара Михайловна шевельнула губами, пытаясь что-то сказать, но речь всё ещё была смазанной. Ольга различила только одно слово:
— ...сын...
— Мам, ну ты где?! — крикнула с лестничной клетки Анна.
Тамара Михайловна, тяжело опираясь на трость, шагнула за порог. Дверь лифта с шумом захлопнулась, отрезая её от квартиры.
Ольга подошла к окну. Внизу, у подъезда, суетились фигурки. Вот Игорь укладывает чемоданы в машину. Вот Анна помогает матери сесть в салон, укутывает пледом. Медсестра проверяет что-то в планшете. Микроавтобус тронулся, мигнув на прощание красными габаритами, и скрылся за поворотом.
Они уехали.
Игорь остался стоять на тротуаре, глядя вслед удаляющемуся автомобилю. Он выглядел потерянным и одиноким. Постоял так минуту, потом повернулся к подъезду.
Ольга отошла от окна и села в кресло. В квартире стало тихо — по-настоящему тихо, впервые за два года. Эта тишина была странной, почти пугающей. Она достала телефон из кармана. Галерея. Папка с фотографиями от того вечера. Тридцать два снимка. Страница за страницей. План на полгода.
Ольга долго смотрела на экран. Потом открыла первое фото. «План действий. Объект: И. Начало: январь. Срок: 6 месяцев».
Она могла показать эти фотографии Игорю. Прямо сейчас, когда он войдёт в дверь. Могла выложить всё как на ладони — и план, и Лену, и манипуляции. Доказать, что была права. Что свекровь была врагом.
Но что это даст? Игорь будет раздавлен. Он только что простился с матерью, которая может больше не вернуться. Узнать, что эта же мать планировала разрушить его семью...
Ольга посмотрела на дверь. Внизу хлопнула дверь подъезда — Игорь возвращался. Она сжала телефон в руке.
Нет. Не сейчас.
Она открыла галерею, выделила все тридцать два снимка и нажала «Удалить». Появилось окно подтверждения: «Удалить без возможности восстановления?»
Ольга на мгновение замерла. Потом нажала «Да».
Фотографии исчезли.
В прихожей повернулся ключ. Игорь вошёл в квартиру, снял куртку. Он выглядел усталым, но когда увидел Ольгу, на его лице появилась слабая улыбка.
— Всё, — сказал он тихо. — Уехали. Анька обещала звонить каждый день, отчитываться о состоянии.
— Это хорошо, — ответила Ольга.
Игорь подошёл, сел рядом с ней на подлокотник кресла.
— Знаешь, — сказал он задумчиво, — мне кажется, маме там будет лучше. Анька у неё любимица всегда была. Дом большой, воздух. Да и помощь профессиональная... Здесь бы мы не потянули.
— Да, — согласилась Ольга. — Наверное, так и правда лучше.
Игорь обнял её за плечи.
— Оль, давай... давай начнём сначала? Ну, не сначала, конечно. Но... по-другому. Как-то легче. Мы же можем?
Ольга посмотрела на мужа. На его усталое, но искреннее лицо. На руку, лежащую у неё на плече. Тридцать лет вместе. Двадцать пять лет в этой квартире. Дочь. Жизнь.
Свекровь уехала. План больше не существовал — ни на бумаге, ни в телефоне. Лена так и останется просто знакомой тёти Вали. А они... они останутся здесь. Вдвоём. И попробуют заново.
— Можем, — тихо сказала Ольга и накрыла его руку своей.
За окном сгущались ноябрьские сумерки. Снег падал крупными хлопьями, укрывая город белым покрывалом. В квартире было тепло и тихо.
И в этой тишине не было места больше ни для чьих планов, кроме их собственных.
Подписывайтесь на канал и ставьте лайк👍
А мы переходим ко второй главе.