Духота в квартире стояла невыносимая. Казалось, воздух перед грозой можно резать ножом, таким плотным он был от напряжения. Чай в кружках давно остыл, покрывшись неприятной мутной плёнкой, но ни Сергей, ни Лена к нему не притронулись. В тесной двушке, доставшейся Лене от отца, всегда не хватало места, но сегодня вечером стены, казалось, сдвинулись вплотную.
Нина Петровна, мама Лены, сидела в своей маленькой комнате. Оттуда не доносилось ни звука, даже скрипа старого дивана, но Сергей чувствовал её присутствие каждой клеткой. Ему было тридцать два, Лене двадцать девять. Самое время жить, строить планы, расширяться, а они топтались на месте, боясь лишний раз громко включить телевизор.
— Серёж, ну тише ты, мама услышит, — прошептала Лена, нервно теребя край скатерти.
— А пусть слышит! — Сергей резко встал, стул с противным скрежетом проехал по линолеуму. — Лен, мы сколько это обсуждать будем? Мы семью хотим или будем до старости в приживалках ходить?
— Это её квартира тоже, Серёжа. Она меня вырастила, — голос жены дрожал.
— Вырастила — спасибо. Но она уже пожилой человек, ей уход нужен, присмотр, общение со сверстниками. Там санаторий, воздух, врачи круглосуточно. А здесь что? Четыре стены и вид на промзону?
Сергей подошёл к окну, распахнул форточку, но свежести это не прибавило. Он знал, что поступает жёстко, но считал, что делает это ради их будущего.
— Мы ребёнка планируем, Лен, — он обернулся, понизив голос, но добавив в него металла. — Куда мы кроватку поставим? В коридор? Нам нужна отдельная комната. Детская.
— Можно же потесниться, сделать перестановку...
— Хватит! — оборвал он её. — Надоело тесниться. Твоя мать пусть в дом престарелых едет, а нам детская нужна!
Фраза вырвалась громче, чем он планировал. Она повисла в воздухе, тяжёлая, как приговор. Лена испуганно закрыла рот рукой, глядя на закрытую дверь материнской комнаты. За дверью было тихо. Слишком тихо.
Ни криков, ни скандала не последовало. Утром, когда они проснулись, в квартире стояла звенящая тишина. Сергей вышел на кухню первым, ожидая увидеть привычную фигуру у плиты, но кухня была пуста.
Он толкнул дверь в маленькую комнату. Идеально заправленный диван. Шкаф приоткрыт — вешалки пусты. Исчезли фотографии с комода, исчезла шкатулка с лекарствами и старая икона из угла.
— Лена! — позвал он.
Жена вбежала, замерла на пороге, судорожно схватившись за дверную ручку.
— Ушла... — прошептала она. — Как же она вещи-то вынесла? Сама?
— Наверное, такси вызвала, — неуверенно предположил Сергей, чувствуя, как где-то под ложечкой начинает сосать неприятный холодок. — Ну вот видишь... Она всё поняла. Гордая. Может, к дальней родне в деревню подалась?
В первые недели Лена пыталась искать. Обзванивала больницы, морги, даже в полицию ходила, но заявление у неё приняли неохотно: «Мать взрослая, дееспособная, записки не оставила — значит, имеет право на свободное передвижение». Сергей успокаивал: «Перебесится. Пенсия на карточку приходит, жить есть на что. Объявится».
Постепенно жизнь затянула их в водоворот событий, смывая первые угрызения совести. Сергей затеял ремонт. Грандиозный, чтобы вытравить из этой комнаты дух старости.
Они сдирали пожелтевшие обои слоями, до самого бетона. Выносили мебель. Сергей лично тащил тяжелый шифоньер, и с каждым шагом по лестнице убеждал себя, что освобождается от прошлого ради новой жизни.
— Тут будет кроватка, — планировал он. — Здесь комод. А тут кресло.
Комната преобразилась. Она стала светлой, просторной, пахнущей свежестью. Обои выбрали нежные, с забавными плюшевыми мишками, летящими на воздушных шарах. Это была идеальная детская. Она ждала своего маленького хозяина.
— Ну вот, — довольный Сергей обнял жену. — Теперь заживём. Дело за малым.
Первый месяц пролетел на крыльях надежды. Лена даже повеселела, поверила, что всё наладится. Но тест показал одну полоску.
— Ничего, — бодро сказал Сергей. — С первого раза мало у кого получается. Отдохнем, витамины попьем.
Прошла осень, за ней зима. В детской было тепло, но пугающе тихо. Мишки на обоях всё так же улыбались, но их улыбки начали казаться Сергею застывшими.
Полгода. Ничего.
Лена снова начала нервничать. Врачи, анализы, бесконечные походы по клиникам. «Патологий нет. Вы здоровы. Это психосоматика», — твердили люди в белых халатах.
Прошел год.
Отношения натянулись, как струна. Исчезла лёгкость. Близость стала работой по расписанию.
На второй год тишина в квартире стала другой. Тягучей, липкой. Лена похудела, осунулась, стала похожа на тень. По ночам Сергей часто просыпался от того, что жена беззвучно плачет.
Однажды ночью он не выдержал:
— Ну что ты, Ленуся... Ну будет у нас малыш.
Она резко повернулась к нему, глаза в темноте блестели страшно.
— Не будет, Серёжа. Это наказание. Божье наказание. Мы маму выгнали. Родную мать. Вот Бог и не даёт нам детей. Нельзя на чужом горе счастье построить. Эти мишки... они на нас смотрят, как судьи.
Сергей отпрянул.
— Лен, прекрати. Она сама ушла.
— А где она сейчас? Жива ли вообще? Может, померла под забором, а мы тут обои клеим.
Эти слова вонзились в сознание Сергея острой иглой. Он пытался заснуть, но перед глазами стояла Нина Петровна. Вспоминалось, как она пекла ватрушки с творогом, которые он так любил. Как штопала его носки. Как никогда не лезла с советами.
Третий год ожидания превратился в ад. Сергей задерживался на работе, лишь бы не возвращаться в квартиру, где одна комната была закрыта, как склеп несбывшихся надежд.
На пятый год, вернувшись пораньше, Сергей застал жену в коридоре. Она стояла на коленях перед иконой и молилась.
В тот вечер он принял решение. Без советов, без обсуждений. На следующий день он поехал к знакомому оперативнику, старому другу Сане.
— Помоги. Человек пропал. Давно. Родственница.
— Заявление писали?
— Пытались... Но она сама ушла.
Саня посмотрел на него с укоризной, но по клавишам постучал. Проверил базы.
— Погоди-ка. Есть след. Пенсионный фонд перечислял выплаты на счёт социального учреждения. Пансионат «Забота», где-то в Отрадном. Видимо, она там проживает, раз пенсия туда уходит.
Сергей записал адрес. Сердце колотилось так, что отдавалось в ушах.
Она была жива.
Он не сказал Лене ни слова. Боялся дать ложную надежду.
Он поехал туда. Это оказался не дом престарелых в классическом понимании, а государственный социальный центр. Старое кирпичное здание за высоким забором.
Заведующая, полная женщина с уставшим лицом, долго листала папку.
— Нина Петровна... Да, есть такая. Поступила к нам пять лет назад. Сама пришла. Сказала, жить негде, родных нет, квартиру у неё, мол, молодые забрали. Оформили за пенсию.
— К ней можно? — голос Сергея сел. — Я сын.
— Сын, значит... Ну, идите. Палата 205. Только не ждите тёплого приёма. Деменция прогрессирует, Альцгеймер. Иногда ясные дни бывают, но редко. В основном она в прошлом живёт.
Сергей поднимался по лестнице, и ступени казались бесконечными. Запах в коридоре был специфический — хлорка и казенная еда.
Дверь с табличкой «205» была приоткрыта. У окна на кровати сидела маленькая старушка. Она смотрела на то, как ветер качает ветку дерева за стеклом.
Сергей замер. Она стала совсем крошечной, высохла.
— Нина Петровна... — хрипло позвал он. — Мама...
Она склонила голову набок и чуть улыбнулась. Улыбка была детской, беззащитной.
— Здравствуйте, — тихо сказала она. — А вы врач?
Сергей подошёл ближе, ноги были ватными. Он опустился на стул рядом.
— Нет, я не врач. Я Серёжа. Муж Лены.
Нина Петровна нахмурила лоб, силясь вспомнить.
— Лены? — переспросила она. — Леночка... Дочка моя. Да. Она в школе сейчас. Хорошая девочка, пятёрки носит.
У Сергея перехватило горло. Она отбросила двадцать пять лет жизни. Она была там, где Лена ещё школьница, где всё хорошо и просто.
— Нина Петровна, — он осторожно взял её руку. — Простите меня. Ради Бога, простите.
Слёзы, которые он держал в себе годами, хлынули потоком. Он уткнулся лбом в её руку, в дешёвый халат, и заплакал навзрыд.
— Я дурак, мама... Мы всё разрушили. Детская пустая стоит. Нет там никого. Простите, что выгнал. Вернитесь, а? Мы заберём вас.
Нина Петровна смотрела на плачущего мужчину с лёгким удивлением. Она высвободила руку и робко погладила его по голове.
— Не плачь, сынок. Не плачь. Всё пройдёт.
Она не узнавала его. Для неё он был просто случайным прохожим, которому больно. И она жалела его.
— Вы не помните меня? Совсем?
— Память у меня как решето, — виновато улыбнулась она. — А вот Леночку помню. Вы ей передайте, пусть шапку надевает, ветер сегодня холодный.
— Передам, — кивнул Сергей. — Обязательно передам.
Когда он собрался уходить, она вдруг сказала, глядя в окно:
— Ты, милок, жену-то береги. Женщина — она как цветок, без воды и тепла сохнет. И не обижай никого. Земля круглая.
Сергей замер. Ему показалось, что в её глазах мелькнула искра осознанности. Но через мгновение взгляд снова стал пустым.
Домой Сергей ехал с чувством очищения. Он открыл дверь квартиры. Лена сидела на кухне, глядя в одну точку.
— Лен, — позвал он с порога. — Собирайся. Мы едем за мамой.
Лена вздрогнула, резко обернулась, едва не опрокинув кружку.
— Что? Ты... ты нашел её?
— Нашел. Она в пансионате. Жива. Только... она не помнит почти ничего, Лен. Болеет. Но мы её заберём. Прямо сейчас документы начнем оформлять. Комната готова. Та самая, с мишками. Ей там будет светло.
Лена смотрела на него широко раскрытыми глазами, губы её задрожали, и она заплакала — громко, навзрыд, выпуская из себя всю боль пяти лет.
Они забирали Нину Петровну через два дня. Когда ввели её в квартиру, она робко озиралась. Запах родных стен, видимо, что-то всколыхнул в её угасающем сознании. Она провела рукой по новым обоям в коридоре.
— Красиво, — прошамкала она. — Богато живут люди.
Лена плакала, обнимая мать, целовала её руки. Нина Петровна гладила её по голове и приговаривала: «Ну чего ты, девочка...».
Её поселили в детской. Сергей вынес кроватку, разобрал её и убрал на балкон. Мишки на воздушных шарах теперь смотрели на кровать пожилой женщины. Но комната больше не казалась мёртвой. В ней появилась жизнь.
Жизнь с человеком, больным деменцией, оказалась непростой. Но из квартиры ушло то страшное напряжение. Сергей, приходя с работы, первым делом заходил к тёще.
— Ну, как вы, Нина Петровна?
— Жива пока, — улыбалась старушка, даже если не узнавала его.
А спустя полгода, весной, Лена почувствовала себя плохо утром. Закружилась голова. Она сделала тест, не особо надеясь.
Две полоски.
Она вышла из ванной, бледная, прижимая тест к груди. Сергей сидел на кухне, поил Нину Петровну чаем.
— Серёж...
Он обернулся, всё понял по её глазам.
— Да ладно? — выдохнул он.
Сергей подскочил, обнял жену.
— Мама! Нина Петровна! — сказал он, счастливо улыбаясь. — Вы слышите? У нас будет ребёнок! Внук у вас будет!
Нина Петровна посмотрела на них внимательно, и взгляд её стал неожиданно ясным.
— Ну наконец-то, — сказала она своим прежним голосом. — А то я уж думала, не дождусь. Детскую-то освобождать надо. Мне и в зале на диване место найдется.
Сергей и Лена замерли.
— Мам? Ты помнишь?
Старушка хитро прищурилась, снова превращаясь в беспомощного ребёнка.
— Кого помнить-то? Чай вкусный. А ты шапку надень, дует, — пробормотала она.
Сергей посмотрел на тёщу и понял: никаких пансионатов. Никогда. Семья — это когда все вместе. И только так, исправив ошибки, можно вымолить у судьбы прощение. Мишки на обоях, казалось, подмигивали ему, соглашаясь. Теперь они точно дождутся того, для кого были нарисованы. Все были дома.