— Ты опять купила эту дрянь? Я же сказал — никаких тортов! У меня от них изжога!
Таня замерла у холодильника, пакет с продуктами всё ещё в руках. Яков стоял в дверном проёме кухни, скрестив руки на груди, и смотрел так, словно она совершила преступление века.
— Это не для тебя, — тихо ответила она. — Для Лизы. У неё завтра контрольная, хотела порадовать...
— Порадовать! — передразнил он. — Всегда находишь повод потратить деньги! А то, что я работаю как проклятый, тебе всё равно?
Она молчала. Раньше пыталась возражать, объяснять, но со временем поняла — бесполезно. Яков всё равно найдёт, за что зацепиться. Последние полгода он словно искал причины для конфликтов, выискивал поводы придраться. Таня не понимала, что изменилось, но чувствовала — между ними выросла стена, холодная и непробиваемая.
— Будешь портить мне настроение, уйду из дома! И кстати, мне есть куда! — прошипел муж, развернулся и ушёл в комнату, громко хлопнув дверью.
Таня прислонилась к столешнице, закрыла глаза. Руки дрожали. Когда это началось? Месяц назад? Два? Или раньше, просто она не замечала, не хотела замечать? Яков стал другим — резким, нервным, отстранённым. По вечерам молчал, уткнувшись в телефон, на выходные придумывал причины уехать. «Командировка», «встреча с партнёрами», «важные переговоры». А когда был дома — смотрел на неё с каким-то брезгливым безразличием, будто она мешала ему дышать.
На следующий день появилась Амалия Ивановна.
Свекровь никогда не предупреждала о визитах — считала, что имеет право появляться в доме сына когда вздумается. Она вошла без звонка, собственным ключом, прошла на кухню, критически оглядела мойку с посудой.
— Опять бардак, — констатировала она. — Таня, ну когда ты научишься порядок поддерживать? Яков работает до ночи, а ты даже дом в порядке содержать не можешь.
Таня вытирала руки о полотенце. Внутри что-то сжалось, но она промолчала. Амалия Ивановна всегда находила изъяны — то обои выбрала не те, то обед не так приготовила, то одеваться не умеет. Шестнадцать лет брака, а свекровь так и не приняла её в семью.
— У вас чай есть? — Амалия Ивановна уже доставала чашку из шкафа. — Я с Клавдией. Она в машине осталась, сейчас поднимется.
Тётя Клава — сестра свекрови, полная женщина с вечно недовольным лицом — влетела в квартиру через пять минут, запыхавшись и громко жалуясь на лифт.
— Опять сломан! Сколько можно! — она плюхнулась на стул, обмахиваясь рукой. — Танечка, налей мне водички.
Таня поставила перед гостьями чайник, печенье. Амалия Ивановна презрительно посмотрела на угощение:
— Покупное? Раньше хозяйки сами пекли.
— Мама, я работаю, — наконец не выдержала Таня. — Времени не всегда хватает.
— Работаешь! — фыркнула тётя Клава. — В этом твоём салоне красоты. Ногти красить — тоже мне, работа.
— Я администратор, — тихо сказала Таня.
— Одно и то же, — отмахнулась Клавдия. — Вот Яков — это да, настоящий мужчина. Карьеру строит, деньги зарабатывает. А ты...
Она многозначительно посмотрела на невестку, и Таня почувствовала, как внутри всё холодеет. Эти взгляды, эти недомолвки — они словно намекали на что-то, чего она не понимала.
— Кстати, о Якове, — Амалия Ивановна отпила чай. — Он вчера заезжал ко мне. Выглядел уставшим. Говорит, у вас дома напряжённая обстановка.
Таня замерла.
— Что?
— Не прикидывайся, — холодно произнесла свекровь. — Он всё рассказал. Как ты его пилишь, недовольна постоянно. Мужчина не должен приходить домой и слушать претензии.
— Я его не пилю! — голос Тани дрогнул. — Это он... он последнее время...
— Вот именно — «последнее время», — перебила Клавдия. — Может, причина в тебе? Женщина должна мужа поддерживать, а не нервы ему трепать.
Таня смотрела на них обеих — на самодовольные лица, холодные глаза, сжатые губы — и вдруг поняла: они знают. Или догадываются. Эта уверенность, эта агрессия... они на его стороне. Всегда были на его стороне.
— Уходите, — тихо сказала она.
— Что?! — Амалия Ивановна выпрямилась.
— Я сказала — уходите. Это мой дом.
— Это дом моего сына! — вскрикнула свекровь. — Да как ты смеешь!
— Уходите, — повторила Таня, и в голосе её прозвучала злость, которой она не узнала.
Амалия Ивановна схватила сумку, Клавдия тяжело поднялась со стула. Они ушли, бросая злобные взгляды, громко комментируя невоспитанность и хамство. Дверь захлопнулась, и Таня осталась одна на кухне.
Она опустилась на стул, уронила голову на руки. Телефон завибрировал — сообщение от Якова: «Мать мне позвонила. Ты совсем озверела? Поговорим вечером».
Вечером. Он придёт и устроит скандал. Снова будет кричать, обвинять, угрожать уйти. А она будет молчать, терпеть, оправдываться.
Но в глубине сознания зародилась странная мысль — почему ему есть куда уйти? Почему он так уверенно это говорит? Почему Амалия Ивановна и тётя Клава смотрели на неё с такой злорадной жалостью?
Таня открыла глаза, взяла телефон. Полезла в контакты, нашла номер Софьи — старой подруги, которая работала частным детективом. Они не общались пару лет, но Таня помнила — Софья всегда говорила: «Если что — звони. В любое время».
Пальцы дрожали. Она нажала кнопку вызова.
— Соня? Это Таня. Мне нужна помощь.
Яков вернулся после десяти. Швырнул ключи на комод, прошёл в спальню, даже не поздоровавшись. Таня сидела в гостиной, листала новостную ленту в телефоне, не видя ни строчки.
— Ты чего удумала, мать мою выгонять? — голос из спальни прозвучал угрожающе.
Она не ответила. Яков вышел, встал в дверном проёме, оперся о косяк. Рубашка расстёгнута, на шее... Таня прищурилась. На шее едва заметный след — то ли царапина, то ли...
— Я с тобой разговариваю, — он повысил голос. — Или ты глухая?
— Она меня оскорбляла, — спокойно ответила Таня. — Твоя мать и тётя Клава пришли унижать меня в моём собственном доме.
— Это не твой дом! — рявкнул Яков. — Запомни раз и навсегда — это мой дом! Я его купил! Я плачу за коммуналку! Ты здесь живёшь, потому что я тебе это позволяю!
Таня медленно поднялась с дивана. Посмотрела мужу прямо в глаза. Шестнадцать лет назад она влюбилась в этого человека — красивого, амбициозного, уверенного. Он обещал ей мир, семью, счастье. Что пошло не так? Когда он превратился в тирана?
— Яков, — тихо сказала она, — у тебя кто-то есть?
Повисла секунда тяжёлого молчания. Лицо мужа дёрнулось, что-то мелькнуло в глазах — удивление? Страх? Злость?
— Ты спятила? — выдавил он.
— У тебя кто-то есть, — повторила Таня, уже не как вопрос. — Поэтому ты ищешь повод уйти. Поэтому ненавидишь меня.
— Ненавижу тебя, потому что ты превратилась в истеричку! — заорал Яков. — Ты параноишь, выдумываешь! Может, к психологу сходишь?!
Но Таня видела. Видела, как дрогнули его руки, как напряглась челюсть, как отвёл взгляд. Годы жизни с человеком научили её читать эти знаки.
— Тебе мама помогает скрывать? — спросила она. — Клавдия тоже в курсе?
Яков метнулся к ней, схватил за плечи. Лицо исказилось:
— Заткнись! Слышишь?! Заткнись немедленно!
Она не заткнулась. Она вырвалась, отступила на шаг:
— Сколько ей лет? Она моложе меня? Ты давно с ней?
— Всё! — заревел он. — Я ухожу! Не хочу тебя больше видеть!
Он схватил куртку, кошелёк, телефон. Таня стояла неподвижно, наблюдая, как муж в ярости собирается. Захлопнулась дверь. Тишина.
Она опустилась на диван. Руки не дрожали. Странное спокойствие накрыло её — как будто пелена спала с глаз, и она наконец увидела правду. Шестнадцать лет... и вот так всё рушится.
Телефон завибрировал. Сообщение от Софьи: «Завтра встретимся. Я уже начала копать. Кое-что нашла».
Таня выдохнула. Впереди было что-то страшное, неизвестное. Но она больше не собиралась закрывать глаза.
Кафе на Пушкинской встретило её запахом кофе и приглушённым джазом. Софья уже сидела за столиком у окна — стройная, собранная, с короткой стрижкой и проницательным взглядом. Увидев Таню, она поднялась, обняла подругу.
— Садись. Я заказала тебе капучино.
Таня опустилась на стул, сжала руки в замок. Софья внимательно посмотрела на неё:
— Выглядишь паршиво. Не спала?
— Нет.
— Понятно, — Софья достала планшет, открыла какую-то папку. — Слушай, я не буду ходить вокруг да около. Твой Яков встречается с женщиной. Её зовут Регина, ей двадцать восемь. Работает маркетологом в той же компании, где он. Они вместе уже месяцев восемь, может, больше.
Таня кивнула. Странно, но боли не было — только холодная пустота внутри. Она знала. Где-то глубоко знала уже давно.
— У них съёмная квартира на Садовой, — продолжала Софья. — Твоя свекровь в курсе. Более того, она с ними встречалась, познакомилась с этой Региной. Судя по всему, одобряет.
— Что? — голос Тани дрогнул.
— Амалия Ивановна считает, что Регина — подходящая партия для сына. Молодая, амбициозная, из «хорошей» семьи. А ты... извини, но твоя свекровь про тебя отзывается как про балласт.
Таня закрыла глаза. Значит, вот почему Амалия Ивановна и тётя Клава смотрели на неё с таким презрением. Они уже выбрали замену. Уже приняли её в семью.
— Вот фотографии, — Софья повернула планшет.
На экране — Яков и девушка. Высокая, яркая, с длинными тёмными волосами и уверенной улыбкой. Они держались за руки, он смотрел на неё так... Таня отвернулась.
— Достаточно.
— Тань, я понимаю, что тебе сейчас тяжело, но...
— Таня?
Голос прозвучал откуда-то сбоку. Обе женщины обернулись. У соседнего столика стояла Регина. Та самая, с фотографии. Живая, реальная, в дорогом сером пальто и с сумкой от известного бренда. Рядом с ней — Амалия Ивановна и тётя Клава.
Мир словно остановился.
— Вот это встреча, — протянула Регина с улыбкой, в которой не было ни капли смущения. — Амалия Ивановна, это та самая Таня?
Свекровь смотрела на невестку с нескрываемым торжеством:
— Да, это она.
Регина подошла ближе, оценивающе осмотрела Таню с головы до ног. Её взгляд был холодным, почти насмешливым:
— Яков много о вас рассказывал. Правда, я представляла вас... по-другому.
— Регина, не надо, — попыталась остановить её тётя Клава, но в голосе не было убедительности. Скорее, любопытство.
— Почему «не надо»? — Регина села за их столик, не спрашивая разрешения. — Мы все взрослые люди. Таня имеет право знать правду. Яков давно хотел с вами поговорить, но не находил подходящего момента.
Софья напряглась, положила руку на плечо Тани:
— Может, уйдём?
Но Таня не двигалась. Она смотрела на эту девушку — самоуверенную, молодую, сияющую — и чувствовала, как внутри что-то закипает. Не боль. Ярость.
— Яков любит меня, — спокойно продолжала Регина. — Мы планируем жить вместе. Он подаст на развод через неделю. Амалия Ивановна уже подобрала нам квартиру побольше.
Свекровь гордо кивнула:
— Трёхкомнатная, в новом доме. Регина достойна лучшего.
— А я не достойна? — тихо спросила Таня.
Регина усмехнулась:
— Послушайте, вы уже немолодая женщина. Вам сорок два? Сорок три? Яков в расцвете сил, ему нужна партнёрша, а не... — она сделала паузу, — домохозяйка, которая едва на администратора тянет.
Тётя Клава довольно хмыкнула. Амалия Ивановна смотрела на Таню, ожидая реакции — слёз, истерики, унижения.
Но Таня встала. Медленно, спокойно. Взяла со стола свою чашку с капучино и — прежде чем кто-то успел что-то понять — вылила содержимое Регине на голову.
Девушка взвизгнула, вскочила. Кофе стекал по её дорогому пальто, по волосам, капал на пол. Амалия Ивановна ахнула, тётя Клава открыла рот.
— Вот теперь мы поговорили, — произнесла Таня. — По-взрослому.
Весь зал смотрел на них. Официанты замерли с подносами. Софья прикрыла рот рукой, сдерживая смех.
— Ты... ты... — Регина задыхалась от возмущения. — Ты ненормальная!
— Возможно, — согласилась Таня. — Но я его жена. Шестнадцать лет его жена. И если он хочет развода — пусть скажет мне сам. В лицо. А не прячется за юбку любовницы и маменьки.
Она взяла сумку, кивнула Софье. Они вышли из кафе под ошеломлённые взгляды посетителей. На улице Таня остановилась, прислонилась к холодной стене здания.
— Ну ты даёшь, — восхищённо сказала Софья. — Я тебя такой не видела никогда.
— Я себя такой не видела, — призналась Таня.
Телефон разрывался от звонков. Яков. Снова и снова. Она сбросила вызов, заблокировала номер.
— Что теперь? — спросила Софья.
Таня посмотрела на подругу. Внутри всё ещё бушевало, но вместе с яростью пришло странное облегчение. Она наконец перестала быть жертвой. Наконец ответила.
— Теперь — война, — сказала она. — Он хотел легко уйти, переложить вину на меня, чтобы все считали его жертвой. Не выйдет. Если он хочет развода — получит. Но на моих условиях.
Яков ворвался в квартиру через два часа. Лицо красное, глаза бешеные. Таня сидела на диване, спокойная, с чашкой чая в руках.
— Ты как посмела! — заорал он с порога. — Ты облила Регину! При людях! Ты представляешь, какой это позор?!
— Представляю, — кивнула Таня. — Так же, как и позор изменять жене шестнадцать лет, встречаться с девчонкой на двадцать лет моложе и водить её к своей маме.
Яков остановился. Открыл рот, закрыл. И сказал через секунду:
— Ты следила за мной? Наняла кого-то?
— А ты думал, я буду сидеть сложа руки, пока ты строишь новую жизнь? — Таня поставила чашку на стол. — Восемь месяцев, Яков. Восемь месяцев ты врал мне в глаза.
— Я не врал! Я просто... — он запнулся. — Ты сама виновата! Ты перестала за собой следить, располнела, всё время ноешь! С Региной мне легко, понимаешь? Она меня вдохновляет!
Таня рассмеялась. Коротко, зло:
— Она тебя вдохновляет потому, что вы вместе восемь месяцев. Подожди лет десять, посмотрим, будет ли она такая же вдохновляющая, когда ты начнёшь придираться к её готовке и обвинять в потраченных деньгах.
— Регина не такая!
— Все такие, — отрезала Таня. — Просто ты этого ещё не видишь. Но дело не в ней. Дело в том, что ты трус. Вместо того чтобы поговорить со мной, сказать правду, ты полгода устраивал скандалы, провоцировал, ждал, когда я сама уйду.
Яков дёрнулся:
— Неправда!
— Правда. Ты хотел, чтобы я стала виноватой. Чтобы все говорили: «Бедный Яков, жена его довела». Твоя мама уже всем рассказывает, какая я стерва. Регина выставляет меня старой развалиной. А ты молчишь и позволяешь им.
Он отвёл взгляд. Таня встала, подошла ближе:
— Но знаешь что? Мне плевать на их мнение. Я прожила с тобой шестнадцать лет. Родила твою дочь. Терпела твою мать, которая ни разу не сказала мне доброго слова. Я была рядом, когда ты строил карьеру, когда у тебя ничего не получалось, когда ты сомневался. И вот так — за восемь месяцев — ты перечеркнул всё.
— Таня...
— Забирай вещи, — тихо сказала она. — Сегодня же. Завтра я подаю на развод. И да, квартира останется мне — она в совместной собственности, а Лиза живёт со мной. Твой адвокат может даже не пытаться доказать обратное.
Яков стоял, открыв рот. Наверное, ожидал слёз, истерики, мольбы остаться. Но Таня смотрела на него холодно и отстранённо, как на незнакомца.
— Ты не можешь так, — пробормотал он. — Это моя квартира.
— Нет. Это была наша квартира. Теперь ты сделал выбор — значит, живи с последствиями.
Он попытался возразить, но Таня уже отвернулась, вышла на кухню. Слышала, как он мечется по комнатам, что-то бормочет, хлопает дверцами шкафов. Через полчаса хлопнула входная дверь.
Таня прислонилась к холодильнику, закрыла глаза. Тело дрожало — не от страха, а от адреналина. Она сделала это. Наконец сделала.
Телефон завибрировал. Сообщение от Лизы: «Мам, папа мне написал какую-то странную ерунду про развод. Что происходит?»
Таня набрала ответ: «Приезжай домой, поговорим. Всё будет хорошо, обещаю».
Она не знала, будет ли хорошо. Впереди были суды, дележка имущества, объяснения с дочерью, сплетни и осуждение. Амалия Ивановна постарается выставить её виноватой. Регина будет торжествовать. Тётя Клава расскажет всем знакомым свою версию событий.
Но Таня больше не боялась. Она устала бояться, устала подстраиваться, устала быть удобной.
В окно светило зимнее солнце. Город жил своей жизнью, и где-то там, среди миллионов людей, была она — Таня, сорок три года, администратор салона красоты, мать семнадцатилетней дочери. Свободная. Наконец свободная.
Она налила себе ещё чаю, села у окна. На душе было странно — пусто, больно, но вместе с тем легко. Будто сняла тяжёлый рюкзак, который несла годами.
Яков выбрал другую жизнь. Пусть. У неё теперь тоже будет другая жизнь. Какой она будет — Таня пока не знала. Но точно знала одно: в этой жизни она больше никому не позволит делать себя невидимой.
Телефон снова завибрировал. Софья: «Как ты? Держишься?»
Таня улыбнулась и набрала ответ: «Держусь. Спасибо, что была рядом».
А потом добавила: «Знаешь, а мне уже легче».