Выписка из банка лежала на столе, и цифры будто пульсировали, выжигая дыры в моей голове. Минус пятнадцать тысяч. Еще минус двадцать. Снова пятнадцать. Каждый месяц, как по расписанию, ровно пятнадцатого числа. Я провела пальцем по экрану телефона, увеличивая строки перевода, и почувствовала, как что-то холодное сжимается внутри. Получатель — Ангелина Борисовна Савельева. Дочь моей свекрови.
— Макс, — позвала я мужа, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Ты переводил деньги своей сестре?
Он оторвался от ноутбука, недоуменно нахмурился.
— Какой сестре? О чем ты?
Я протянула ему телефон. Максим взял его, всмотрелся в экран, и я видела, как меняется выражение его лица — сначала непонимание, потом удивление, потом что-то похожее на шок.
— Это что вообще такое? — он начал листать дальше, его брови сползли к переносице. — Ноябрь, октябрь, сентябрь... Господи, это уже полгода как минимум!
— Восемь месяцев, — уточнила я. — Я посчитала. Сто двадцать тысяч ушло. Со счета, на который мы вместе складываем деньги на первый взнос по ипотеке.
Мы копили два года. Отказывались от отпусков, от новой мебели, от всего, что не являлось жизненно необходимым. Каждую зарплату откладывали треть, иногда половину. И вот теперь эти переводы, как червоточины в яблоке, прогрызли наши накопления.
Максим молчал, глядя в телефон, и я видела, как напрягается его челюсть. Потом он резко встал.
— Мама дома?
Она была дома. Раиса Борисовна всегда была дома по вечерам — сидела в своей комнате, смотрела сериалы, пила травяной чай. Она переехала к нам год назад, после того как продала свою однушку на окраине. Тогда это казалось разумным решением: она помогает по хозяйству, мы экономим на аренде для нее. Все довольны.
Максим распахнул дверь в комнату свекрови без стука. Я шла следом, и сердце колотилось где-то в горле.
— Мам, нам нужно поговорить, — сказал он жестко.
Раиса Борисовна обернулась, отрываясь от телевизора. На ее лице было такое мягкое, добродушное выражение, какое бывает у бабушек на открытках. Круглое лицо, короткая седая стрижка, уютный вязаный кардиган. Она улыбнулась нам обоим.
— Что случилось, детки? Чаю хотите?
— Почему ты переводишь деньги Ангелине с нашей карты? — Максим не стал ходить вокруг да около.
Улыбка на лице свекрови дрогнула, но не исчезла. Она посмотрела на сына с легким недоумением, словно он спросил что-то на китайском языке.
— О чем ты, Максимушка?
— Не надо, — я услышала металл в голосе мужа. — Вот выписка. Каждый месяц по пятнадцать-двадцать тысяч. Восемь месяцев подряд. Ты что, думала, мы не заметим?
Раиса Борисовна медленно поставила чашку на тумбочку. Улыбка наконец сползла с ее лица, но вместо смущения или вины я увидела нечто другое — холодную собранность.
— Ангелине нужна помощь, — сказала она просто. — У нее сложная ситуация.
— Сложная ситуация? — переспросил Максим. — У всех сложная ситуация! У нас тоже сложная ситуация! Мы копим на квартиру, если ты забыла!
— Максим, не кричи на мать, — свекровь повысила голос, и в нем появились злые нотки. — Ангелина моя дочь. Ей нужна поддержка.
— А я кто? — он шагнул вперед. — Я тоже твой ребенок! Или нет?
— Не надо так, — Раиса Борисовна встала, выпрямилась. Она была ниже сына, но в этот момент казалась выше. — Ты же знаешь, у Ангелины всегда было сложнее. Ей требуется больше...
— Больше чего? — вмешалась я. — Больше денег? Мы копим эти деньги, Раиса Борисовна. Это не карманные расходы, это наше будущее.
Она повернулась ко мне, и в ее взгляде мелькнуло что-то неприятное — что-то, что я видела и раньше, но предпочитала не замечать.
— Наталья, дорогая, я понимаю твое расстройство, — начала она медовым голосом, но я перебила:
— Вы украли у нас сто двадцать тысяч рублей.
Повисла пауза. Слово "украли" прозвучало резко, грубо, но именно оно точнее всего описывало ситуацию.
— Я не крала, — свекровь выдохнула с возмущением. — У меня есть доступ к карте. Максим сам дал мне ее для покупок продуктов.
— Для покупок продуктов! — взорвался Максим. — Не для того, чтобы спонсировать сестру! Господи, мама, ты понимаешь, что наделала?
Раиса Борисовна села обратно на кровать, и вдруг ее лицо изменилось — стало усталым, постаревшим. Она провела рукой по лицу.
— Ангелине нужно было помочь, — повторила она тише. — Ее бросил муж. Она одна с ребенком. Вы же молодые, сильные, заработаете еще. А ей сейчас совсем плохо.
— Почему ты не спросила? — Максим присел на корточки перед матерью, и в его голосе появилось что-то похожее на отчаяние. — Почему ты не поговорила с нами?
Свекровь посмотрела на него, потом отвела взгляд.
— Потому что вы бы не дали. Особенно Наталья.
Я почувствовала, как внутри вспыхивает злость — яркая, обжигающая.
— Конечно, не дали бы! — выпалила я. — Потому что это наши деньги! Мы их зарабатываем, мы решаем, куда их тратить!
— Наталья, успокойся, — свекровь посмотрела на меня с легкой укоризной, словно я капризный ребенок. — Не надо истерик.
— Истерик? — я чувствовала, как дрожат руки. — Вы считаете истерикой нормальную реакцию на воровство?
— Я не вор, — Раиса Борисовна встала, и теперь ее голос звучал жестко. — Я мать. Я помогаю своим детям. Обоим. Просто Ангелине сейчас нужнее.
— А то, что мы копим на жилье, тебя не волнует? — спросил Максим глухо.
— Максимушка, — она протянула к нему руку, но он отшатнулся. — Вы молодые. У вас все впереди. Купите квартиру через год, через два. Какая разница? А Ангелина...
— Довольно, — оборвал ее Максим. — Мам, ты верни деньги.
Свекровь застыла.
— Что?
— Верни деньги, которые перевела Ангелине. Все сто двадцать тысяч.
Раиса Борисовна медленно опустилась на кровать, и на ее лице было такое изумление, словно сын потребовал у нее миллион.
— Ты не можешь этого требовать, — произнесла она наконец. — Деньги уже потрачены.
— Тогда ты заплатишь из своей пенсии, — сказал Максим жестко. — Будешь отдавать каждый месяц, сколько сможешь.
— У меня пенсия восемнадцать тысяч! — воскликнула свекровь. — Что я буду есть?
— Здесь живешь бесплатно, продуктами мы тебя обеспечиваем, — я услышала собственный голос, ледяной и чужой. — На твои восемнадцать тысяч можешь покупать себе что угодно. Но десять из них каждый месяц будешь возвращать нам.
Раиса Борисовна смотрела на меня так, словно я ударила ее. Потом перевела взгляд на сына.
— Максим... ты позволишь ей так со мной разговаривать?
— Она права, — выдохнул он. — Мам, ты поступила неправильно. Очень неправильно.
Свекровь молчала, а потом вдруг ее лицо исказилось, и она резко встала.
— Хорошо! — выкрикнула она. — Хорошо, я верну! Но запомните — Ангелина моя дочь, и я всегда буду ей помогать! Всегда! Потому что я мать, и это важнее всех ваших квартир и планов!
Она схватила телефон с тумбочки и, не глядя на нас, вышла из комнаты. Хлопнула дверь в ванную.
Максим и я остались стоять посреди ее комнаты — среди ее вещей, ее фотографий на стенах, ее вязаных салфеток на полках. И я вдруг поняла: это только начало.
Потому что Раиса Борисовна не из тех, кто сдается. И Ангелина, ее драгоценная дочь, наверняка тоже не промолчит, когда узнает, что денежный поток прекратился.
Максим повернулся ко мне, и в его глазах я увидела растерянность.
— Что теперь? — спросил он тихо.
Я не знала, что ответить. Потому что теперь — теперь начиналась война. И мы только-только услышали первый выстрел.
Ангелина объявилась на следующий день. Позвонила в дверь ровно в девять утра, когда Максим уже уехал на работу, а я собиралась выходить.
Она стояла на пороге — высокая, в дорогой дублёнке, с идеальным маникюром и той самой улыбкой, которая никогда не доходила до глаз. Рядом с ней — её сын Игорь, парень лет двадцати с наглым взглядом и вечно приклеенными к экрану наушниками. Он даже не поздоровался, просто уставился на меня с каким-то оценивающим выражением.
— Наташенька, — протянула Ангелина, не делая попытки войти. — Нам нужно поговорить.
— О чём? — я не отступила от двери.
— О деньгах, естественно, — она усмехнулась, и что-то в этой усмешке было откровенно недобрым. — Мама мне всё рассказала. Вы устроили ей вчера настоящую истерику.
— Твоя мама воровала наши деньги восемь месяцев подряд, — выдохнула я. — Извини, но это не истерика. Это адекватная реакция.
Ангелина скривилась, словно попробовала что-то кислое.
— Воровала? Серьёзно? — она шагнула ближе, и я почувствовала резкий запах её духов. — Это моя мама помогала своей дочери. Семья должна помогать друг другу, или ты об этом не знаешь?
— Помогать можно из своих денег, — я сжала ручку двери. — А не лезть в чужой карман.
Игорь хмыкнул, не отрываясь от телефона.
— Жадина, — бросил он небрежно, даже не глядя на меня. — Дядя Макс прям лоха женил.
— Заткнись, — огрызнулась я, но он только усмехнулся.
— Слушай, Наташа, — Ангелина достала из сумки сигареты, закурила прямо на лестничной площадке. — Мне эти деньги нужны. Очень нужны. У меня кредит, понимаешь? Я влезла в долги, помогая сыну с учёбой. Мама знала об этом и помогала мне выплачивать проценты.
— На учёбу? — я посмотрела на Игоря, который продолжал залипать в свой телефон. — Серьёзно?
— А что такого? — огрызнулась Ангелина. — Ему же нужно образование получать!
— Он уже три вуза сменил, — я вспомнила разговоры Максима. — И из всех вылетел.
— Потому что система образования дерьмовая! — неожиданно включился Игорь, наконец оторвавшись от экрана. — Препы тупые, программа устаревшая. Я лучше курсы онлайн пройду.
— За мои деньги, значит, — выдохнула я.
Ангелина стряхнула пепел прямо на коврик у двери.
— А нам что, наплевать на наши планы? — не выдержала я.
— Твои планы — это просто планы, — Ангелина пожала плечами. — А у меня — долг. Реальный долг перед банком. И если я не выплачу проценты, придут коллекторы. Ты этого хочешь? Чтобы к маме приходили коллекторы?
— Мама тут при чём?
— При том, что она моя мать и переживает за меня! — голос Ангелины стал резким. — И вообще, я могу обратиться в суд. За алименты. Мама живёт у вас, вы её содержите, значит, обязаны помогать и мне как нуждающемуся члену семьи.
Я знала, что она блефует. Но в её голосе была такая уверенность.
— Это бред, — выдавила я.
— Возможно, — Ангелина выдохнула дым мне в лицо. — Но судебные разбирательства — дело долгое. И дорогое. И нервное. Ты готова к этому? Готова таскаться по судам, нанимать адвокатов?
В этот момент из комнаты вышла Раиса Борисовна. Она остановилась в коридоре, увидела дочь и внука, и лицо её расплылось в блаженной улыбке.
— Ангелиночка! Игорёчек! — она бросилась обнимать их, оттеснив меня.
Я стояла в стороне и наблюдала эту картину: свекровь, её дочь и внук — все обнялись, как будто это они живут здесь, а я — незваная гостья.
— Мамочка, — Ангелина гладила Раису Борисовну по спине, но смотрела при этом на меня. — Не переживай. Мы всё уладим. Наташа поймёт, что семья важнее денег.
— Конечно поймёт, — свекровь кивнула, вытирая слёзы. — Она же умная девочка. Правда, Наташенька?
Игорь сделал селфи с бабушкой, даже не спросив разрешения войти в квартиру.
— Бабуль, постишь завтра, — сказал он, просматривая кадры. — Хайп словим на семейной драме.
— Ты что несёшь? — не выдержала я.
— Да ладно тебе, — он ухмыльнулся. — У меня подписчиков двадцать тысяч. История про жадную невестку, которая выгоняет бабулю, зайдёт на ура.
— Ты не посмеешь, — я шагнула к нему, но Ангелина встала между нами.
— Успокойся, — сказала она холодно. — Игорь просто шутит. Хотя идея неплохая. Люди должны знать правду — как ты относишься к семье мужа.
— Проваливайте, — я нашла в себе силы. — Все. Немедленно.
Ангелина медленно затушила сигарету об стену подъезда, оставив чёрный след.
— Хорошо, — она улыбнулась той самой холодной улыбкой. — Мы уходим. Но подумай, Наташенька. Хорошенько подумай. Потому что в следующий раз мы придём уже с юристом.
Раиса Борисовна молча прошла мимо меня в свою комнату, даже не взглянув. Игорь на прощание показал мне средний палец, прикрывшись спиной матери. Дверь захлопнулась.
Я осталась одна в квартире, дрожащая от злости и бессилия. Достала телефон, набрала Максиму.
— У нас большие проблемы, — сказала я, когда он ответил. — Очень большие.
Потому что теперь это была не просто семейная ссора. Это была война на всех фронтах — с угрозами суда, шантажом через соцсети и матерью, которая окончательно встала на сторону дочери.
Максим вернулся домой к обеду. Я рассказала ему всё — про визит Ангелины, про угрозы, про Игоря с его идеями слить семейную драму в интернет. Он слушал молча, и я видела, как сжимаются его кулаки.
— Достаточно, — сказал он наконец. — Хватит.
Он прошёл в комнату матери без стука. Раиса Борисовна сидела на кровати и листала какой-то журнал, делая вид, что всё в порядке.
— Мам, собирай вещи, — бросил Максим коротко.
Она подняла голову, и на её лице отразилось непонимание.
— Что?
— Ты переезжаешь. К Ангелине. Раз уж вы такая дружная семья, живите вместе.
Свекровь побледнела.
— Максим, ты не можешь... я твоя мать!
— Ты моя мать, которая восемь месяцев обворовывала нас, — его голос был ровным, но холодным, как лёд. — И сегодня привела сюда свою дочь с внуком, чтобы они угрожали моей жене. Моей жене, мам! Ты понимаешь вообще, что творишь?
Раиса Борисовна встала, и я увидела, как дрожат её руки.
— Ангелина моя дочь! У неё проблемы!
— У всех проблемы! — взорвался Максим. — У нас тоже проблемы! Но мы не воруем у родственников!
— Я не воровала, я помогала...
— Заткнись, — я услышала собственный голос, резкий и злой. — Просто заткнись уже с этой песней. Ты украла наши деньги. Деньги, которые мы копили два года. Ты предала наше доверие. И теперь ты уходишь.
Свекровь посмотрела на меня с ненавистью — впервые за всё время я увидела на её лице неприкрытую злобу.
— Это ты, — прошипела она. — Это всё ты настроила моего сына против меня! Ты разлучаешь нас!
— Нет, мам, — Максим шагнул между нами. — Это ты сама. Ты сделала выбор. Выбрала Ангелину. Так живи с ней.
Раиса Борисовна опустилась обратно на кровать и вдруг заплакала — громко, навзрыд, театрально.
— Куда я пойду? — всхлипывала она. — У Ангелины однушка крошечная, они там втроём живут!
— Не моя проблема, — Максим достал телефон. — Я вызываю такси. Собирай вещи. Сейчас.
Она плакала ещё минут десять, но когда поняла, что сын не отступит, начала складывать одежду в сумки. Двигалась медленно, демонстративно вытирая слёзы, бросая на нас полные обиды взгляды.
Я стояла в коридоре и смотрела, как она собирается. И не чувствовала ничего — ни жалости, ни вины. Только усталость.
Такси приехало быстро. Максим помог матери донести сумки до машины. Я осталась наверху, у окна, и наблюдала, как он загружает её вещи в багажник.
Раиса Борисовна обернулась и посмотрела на наши окна. Даже с пятого этажа я видела выражение её лица — смесь обиды, злости и чего-то ещё. Возможно, сожаления.
Но было поздно.
Максим вернулся через полчаса. Молча прошёл на кухню, налил себе воды, выпил залпом. Потом опустился на стул и закрыл лицо руками.
— Я выгнал свою мать, — сказал он глухо.
Я подошла, обняла его за плечи.
— Нет. Ты защитил нашу семью.
Он поднял голову, посмотрел на меня красными глазами.
— А если она права? Может, я слишком жёсток? Она же пожилая женщина...
— Она взрослый человек, который сделал осознанный выбор, — я присела рядом. — Она могла поговорить с нами. Могла попросить помощи для Ангелины. Но она предпочла воровать и врать. И когда её поймали, привела сюда дочь с внуком, чтобы они нас шантажировали.
Максим кивнул, но я видела — ему тяжело.
Телефон запищал. Эсэмэска от неизвестного номера: "Вы пожалеете. Мама всё мне рассказала. Готовьтесь к суду".
Ангелина.
Я показала сообщение Максиму. Он прочитал и усмехнулся — устало, горько.
— Пусть подаёт. У нас есть выписки из банка, есть факты. Пусть попробует что-то доказать.
Мы сидели на кухне вдвоём, в квартире было тихо — непривычно тихо без присутствия свекрови. Я смотрела на мужа и понимала: впереди ещё будут звонки, угрозы, может быть, действительно судебные разбирательства.
Но мы справимся.
Потому что это наш дом. Наши деньги. Наша жизнь.
И никто — ни свекровь, ни её дочь, ни избалованный внук — больше не влезет в неё без нашего разрешения.
— Как думаешь, — спросил Максим, глядя в окно, — она когда-нибудь поймёт, что была неправа?
Я пожала плечами.
— Не знаю. Но это уже не наша проблема.
Он кивнул и взял меня за руку. Мы так и сидели, держась за руки, пока за окном темнело, и в квартире зажигались огни.
Семейная карта была заблокирована. Новую завели только на нас двоих.
А на счёт для ипотеки мы продолжили копить — теперь уже без лишних рук и лишних расходов.
Через неделю Ангелина действительно написала о нас гневный пост в соцсетях. Игорь выложил сторис с подписью "Когда жадность побеждает семейные ценности". Но нас это уже не трогало.
Потому что правда была на нашей стороне.
И впервые за долгое время я чувствовала — мы свободны.