Замок заедал. Он всегда заедал, если вставлять ключ не под тем углом, но сейчас этот мелкий механический дефект казался Ольге Николаевне личным оскорблением.
В нос сразу ударил запах. Это был не запах родного дома. Пахло прокисшим супом, затхлостью, немытым телом и сладковатым, приторным ароматом дешевого освежителя воздуха, которым пытались заглушить всё остальное.
Ольга шагнула в прихожую. Под ногами хрустнула деталь от конструктора. На вешалке горой висели куртки, создавая ощущение, что здесь живет табор.
— Кто там? — голос из глубины квартиры прозвучал недовольно.
Ольга прошла в кухню. Картина, открывшаяся ей, могла бы стать иллюстрацией к слову «разруха». На столе громоздились тарелки с засохшими остатками еды. В раковине гора посуды уже подпирала кран.
В дверях появилась Юлия.
— А, это вы. Ольго Николаевна, вы бы хоть звонили. У меня тут вообще-то личная жизнь.
— Это моя квартира, Юля, — спокойно сказала Ольга. — У меня есть ключи, и я имею право приходить сюда тогда, когда посчитаю нужным. Особенно учитывая, что за этот месяц я снова не увидела квитанций об оплате коммуналки.
— Ой, опять вы за своё! — закатила глаза Юлия. — Голова кругом. Павлик болел, лекарства дорогие.
— Павлик болел? Дима сказал мне, что они гуляли в парке и ели мороженое.
— Ну так после мороженого и заболел! Вы сына своего лучше воспитывайте, а не меня.
Ольга сжала ручку сумки. Этот разговор повторялся из месяца в месяц. Кто же знал, что «скромная девочка» превратится в царицу, которой все должны?
— Юля, нам нужно серьезно поговорить. Я посмотрела долг по ЖКХ. Там почти пятьдесят тысяч.
— Денег нет! — отрезала невестка. — Если вы за деньгами, то зря пришли.
— Я не благотворительный фонд, Юля.
— Вы бабушка! — взвизгнула Юля. — Это квартира вашего внука! Он имеет право здесь жить!
— Эта квартира — моя, — чеканя каждое слово, произнесла Ольга. — Купленная на мои деньги. Павлик здесь только прописан, и то временно, до совершеннолетия — это не дает права собственности. Я терпела полгода. Но посмотри, во что ты превратила квартиру!
— А я не нанималась ремонт делать!
— Дима здесь больше не живет. И ты, Юля, здесь жить больше не будешь.
В кухне повисла тишина.
— В смысле — не буду? Вы меня что, выгоняете? С ребенком?
— Я даю тебе месяц. Ровно месяц, Юля. Чтобы найти жилье, собрать вещи и съехать. Первого числа следующего месяца я приду сюда с мастером менять замки.
— Да вы… да вы совсем из ума выжили! — лицо Юли пошло красными пятнами. — Я в опеку пойду! Я всем расскажу, какая вы тварь!
— Условия, в которых сейчас живет ребенок — вот эта грязь, этот бардак, — опеку заинтересуют куда больше, чем тот факт, что бабушка попросила освободить свою собственность.
Ольга вышла из подъезда, жадно хватая ртом холодный воздух. Сердце колотилось где-то в горле. Она никогда не любила конфликты. Но «худой мир» некоторые воспринимают как слабость и приглашение сесть на шею.
Месяц прошел как в тумане. Юля никуда не собиралась. Соседка докладывала: «Живет твоя краля, музыку гоняет». Заказное письмо с требованием выселения вернулось обратно.
Первого ноября выпал первый снег. Ольга проснулась рано, надела строгий костюм — словно броню. Внизу её ждал мастер и бледный сын.
— Мам, может не надо?
— Мы говорили месяц назад, Дима. Пошли.
Они поднялись на этаж. Ольга нажала кнопку звонка.
— Кто? — голос Юли.
— Это я, Ольга Николаевна. Открывай, Юля. Срок вышел.
— Пошли вон! Я полицию вызову!
— Вызывай. Я собственник.
Юля не открывала.
— Ломайте, — кивнула Ольга мастеру.
Взревела дрель. Звук металла, вгрызающегося в металл, был ужасным, но для Ольги он звучал как музыка освобождения.
Дверь распахнулась. Юля стояла с телефоном, снимая всё на камеру.
— Я всё записываю! Это нападение!
Ольга вошла в квартиру, не снимая обуви.
— Юля, у тебя есть два часа, чтобы собрать вещи. Пакеты я принесла.
Она бросила на пол рулон черных мешков для мусора.
— Дима! — Юля бросилась к бывшему мужу. — Ты мужик или тряпка? Твою жену выкидывают!
Дима посмотрел на мать. В её взгляде не было ни жалости, ни сомнения.
— Юль, — тихо сказал Дима. — Мама предупреждала. Ты имела месяц. Собирайся.
Это был удар ниже пояса. Юля поняла, что её главная опора рухнула.
— Будьте вы прокляты! — прошипела она, мечась по комнате и сбрасывая вещи в кучу. — Подавись ты своими метрами, старая карга! Ты внука потеряла!
— Сына я вернула, — спокойно ответила Ольга. — А внук вырастет и сам разберется.
Сборы заняли три часа. Наконец, Юля стояла у лифта с горой вещей.
— Ключи, — протянула руку Ольга.
Юля швырнула связку на пол.
— Забирай! Счастья тебе в этом склепе!
Когда дверь лифта закрылась, Ольга подняла ключи. Они были тяжелыми и холодными.
Она вернулась в пустую квартиру. Тяжелый дух скандала начал выветриваться, уступая место холодному сквозняку.
Она начала мыть пол. Методично, сантиметр за сантиметром. Она мыла и плакала. Это были не слёзы горя. Это было облегчение.
Вечером пришел Дима с тортом.
— Мам, я отвез их. Тесть с тещей в шоке, но приняли.
Они сидели на чистой кухне. Дима изменился. Стал серьезнее.
— Мам, а ты правда Пашку видеть не хочешь?
— Глупый ты. Я же бабушка. Юля перебесится и сама привезет мне Павлика. А я буду ждать. Здесь. В своем доме.
Она посмотрела вокруг. Да, это была её территория. Её крепость.
Жестокость — это позволять себя топтать. А то, что сделала она — это самоуважение.
— Знаешь, Дим, — сказала она. — А давай эти обои сдерем на выходных? Хочу что-нибудь яркое.
За окном шел снег. Жизнь начиналась с чистого листа. Ольга была дома. И это было единственное, что имело значение.