Кукушки. Глава 75
Прошло несколько лет. Были они трудными, наполненными извечными людскими заботами. Процветала Россия - матушка под чутким руководством императрицы Екатерины Второй, расширяла страна свои границы, расцветали искусство и наука, появились в больших городах новые учебные заведения. Только мало изменилась жизнь за Уралом, а в Кокушках особливо, по-прежнему рождались дети и умирали старики, возделывалась земля и читались молитвы. Казалось, что жизнь здесь замерла, но это было не так, там под внешним спокойствием бурлили настоящие людские страсти.
Издалека любой чужой труд лёгким кажется. Взять, к примеру, мельницу мели себе, да мошну набивай, но оказывается и здесь сноровка нужна. Пока работал Тимофей под началом Егора и его отца, всё получалось, а как остался один –полетело в тар-та-ра-ры. Не было в нём той жилки, что позволяла им мельницу держать и прибыль иметь. А как тесть умер, так и вовсе всё плохо стало, оттого Тимофей мельницу продал и прихватив с собой жену с дитями и тещу вернулся в родительский дом. Родители его, Савва и Аглаида к этому времени убрались на тот свет и обветшалая изба их стала его пристанищем. Немного освоившись на новом месте, Тимофей огляделся по сторонам, вчерашний его дружок Егор твердо стоял на ногах, владея тремя мельницами. Имелось у него на тот момент несколько отпрысков и проживал он в добротном, уделанном доме, выстроенном недалеко от подворья Нохриных. Леонид и Феша уж в преклонном возрасте хозяйством своим попустились, но счастливо жили в своей избе, окруженные многочисленными внуками, детьми Леонида и Емилии.
Тимофей теряться не стал и по проторенной дорожке ломанулся к Егору, мол возьми по-родственному работать на мельницу, не чужие же люди. Марьюшка, которую он с собой прихватил для пущего эффекта слезу пустила, ребятишки дядьку облепили. Промолчал Егор, попросить время подумать. На мельницах его хватало рабочих рук, помнил он, что Тимофей до работы не особо охоч, да и на руку нечист, но Емилия, добрая душа, уговорила.
-Егорушка, не чужие нам люди к тебе за помощью обратились, -сказала она мужу, -сестра твоя, родная кровь, надобно помочь сродственникам.
-Помочь-то надобно, но как бы не пожалеть потом о доброте нашей, хуже нет с роднёй работать – не спросишь с такого, не потребуешь! Сама знаешь, хорошо наши дела идут, имеются свои работнички, разве что с Леонидом поговорить? Сказывал он давеча, что на дальней пасеке ему сторож нужен, всё ж какая-никакая работа.
-А то и верно! Пусть Тимофей при пасеке служит, а там, глядишь и на мельнице место освободится. Бог велел помогать людям, Егорушка, и делиться.
-Как бы помощь эта нам боком не вышла, -ответил он жене, обнимая её.
Егор как в воду глядел. Обиделся Тимофей, злобу затаил. Родственник в хоромах живёт, мельницами заправляет, а его отправил к черту на кулички охранять колоды в лесу. К этому времени Леонид, расширивший свою пасеку начал вывозить колоды с пчелами на лето в лесные поляны. Там, под присмотром и находились они до первого снега, а затем отправлялись на зимовку в пчельники, вырытые землянки, где зимовали до весны. Заработок сторожа был невелик, но Леонид родственника не обидел, накинул чутка на первое время. Тимофей и этому не рад. Застит глаза зависть, отчего так получается, одним- всё, а ему кукиш? Да и жена в уши дует, как в гости к Емилии сходит, отобедать с детьми, так и начинает зудеть словно осенняя муха. Может оттого и прилаживаться начал Тимофей к медовухе или привычки отца сказались, да только выпивать он начал, поначалу осторожничал, скрывался, всё же среди родни таких не было, а потом, пристрастивших и скрывать не стал, выбрав для себя легкий путь. Жена с детишками у Егора и Емилии столуются, Леонид их привечает, Семён и Феша не отказывают, хорошо ведь, а он месяцами безвылазно сидит в лесу, как сыч, нет чтобы запасы какие делать на зиму, так он брагу ставил, благо меда на всё хватало. Выпивши плакал, жалея себя и неудачную свою жизнь сжимал от злости кулаки, не понимая, что является сам кузнецом своего собственного счастья.
Как много дурных поступков свершается из-за глупости человеческой и зависти. У завистливого человека всё не так, и небо у другого выше и хлеб вкуснее. Говорят, что однажды спустился ангел небесный к завистливому человеку.
-Исполню любое твоё желание –сказал он ему, -но знай, у твоего соседа оно исполнится вдвойне. Думал, человек, думал, это что-же получается? Если ему коня, то соседу два? Если ему дом, то соседу два дома? Измучился совсем в думах.
-Каково же твоё желание будет, человек? –спросил его ангел.
-Забери у меня глаз, -ответил тот.
Вот и Тимофей скумекал, если Егор и Леонид исчезнут, то быть ему полновластным хозяином и мельниц, и пасеки. Осталось дело за малым, избавиться от родственничков, но так, чтобы комар носа не подточил. Для этого начал он подсматривать себе подходящего помощника, который сделал бы черное дело своими руками, а Тимофей остался бы в стороне. И нашёлся такой! Вернее, нашлась, Стешка, мутная бабёнка, подрабатывающая у земляков на разных работах. Жила она в ветхой избёнке вместе с таким же никудышным мужем, пастухом. Именно она уговорила его выступить свидетелем в будущем деле и с её руки всё закрутилось.
В середине лета отмечали Кокушки Петров день, праздник Петра и Павла. Только что завершился петровский пост, скоро жителям деревни выезжать на покосы. Собрав вокруг себя всех своих внуков учит Феша их уму-разуму, пока родители колготятся по хозяйству.
-Помните сказывала вам в прошлом году, -спрашивает женщина у внуков, -про Петра и Павла? Расскажу вам сегодня снова.
-Бабушка, а правда, что Петр был сыном рыбака? –спросил её Степан, юркий сынишка Леонида.
-Верно, -с улыбкой подтвердила та, радуясь, что её рассказы внуками не забыты.
-И он был арестован в Риме и распят вниз головой, -дополнил малыш.
-А Павлу отсекли голову, -сказала Акилина, дочь Емилии и Егора.
-И это верно, -подтвердила Феша, -как-то что были они казнены в один день и погибли мученической смертью. Петр- это первый ученик Христа, он теперь охраняет врата рая, а мы прославляем духовную твердость Святого Петра и разум Святого Павла.
-А мы пойдём завтра караулить солнце? –спросила её Акилина.
-Ну, конечно, радость моя, кто же тогда отгонит нечисть от наших Кокушек? А ещё будем умываться в трех родниках, чтобы быть здоровыми, -пообещала Феша.
-А на Петровку нас пустят? –вступил в разговор Степан, которому страсть как хотелось попасть за на единственный праздник, куда можно было взять с собой малых детей. Только замужние женщины и дети, девушкам вход на такие гулянки был закрыт, ведь у них будет своя компания на Троицу.
-Пустят, если поможете Емилии яйца собирать на жаровню. Будете с ней Петровку наставлять. В этот день одна из деревенских жительниц брала корзину и обходила дома односельчан в сопровождении детей.
-Гулять пойдёте? –спрашивала она хозяев и, если они отвечали утвердительно, требовала от них десяток яиц. Затем все собирались в одном доме, где собранные яйца жарились и раздавались среди присутствующих.
-А на съезжий праздник нас возьмут? –спросила Акилина.
Дело в том, что в этот день собирали ещё столы на съезжие праздники, когда гости приезжали из соседних деревень, вот на них-то детям доступ был закрыт.
-А для этого вы ещё малы, будете с ребятишками во дворе играться, а опосля я обязательно всё вам расскажу и одарю гостинцами.
-У-у-у, так неинтересно, -скуксилась Акилина.
-Ничего, милая подрастешь и всё у тебя будет, -пообещала ей бабушка, -и съезжие праздники, и гуляния, а пока получите-ка по прянику да слушайте сказку, -сказала Феша. Тих её голос, да и в избе тишина, слушает ребятня, затаив дыхание бабушку и даже дед Семён с печи выглянул, улыбается сквозь усы, любуется женой и внуками.
- Жили-были дед да баба. У их были две дочери: одна дедова, а друга бабова. Вот баба и говорит деду:
— Вези свою дочь, куда хоть, не хочу её в нашей избе видеть!
Дед не перечит. Везет свою дочку и видит в лесу избу, а в избе никого нет. Он оставил свою дочку и говорит:
— Ты это здесь посиди, а я схожу в лес за дровами. А сам-то прицепил к двери берёзовую ветку. Та стучит, да стучит, а дочь думает, что тятя дрова рубит. А батька давно дома. Настал вечер. Входит в избу лошадья голова, без ног, без хвоста, и говорит:
— Девчонка, девчонка, отворь мне ворота. Девчонка, девчонка, пересядь с порога на лавку. Девчонка, девчонка, спать меня уложи. Та не испугалась и все, как ей сказали, так и сделала, напоила, накормила голову чем Бог послал и постель ей застелила и песенку спела
-Как же она не испугалась, бабушка, головы- то? –перебила Фешу Акилина.
-Храбрая была очень, девка-то, ты дальше слушай, не перебивай, -ответила ей та, продолжив сказку.
Утром голова лошадиная и говорит ей:
— Полезай мне в правое ухо, а в левое вылазь. Вот она вылезла, да стала красавица, как царица. Тут к ей и кони приехали и повезли к дедову дому на коретнице. Вот тут все так и охнули:
— Была девка, а вышла царица! А она всех одарила, и отца, и бабу, и бабину дочь. Вот
баба и говорит деду:
— Вези туда и мою дочь, где твоя была. Куда деваться, посадил дед девку, да и повез в лесную избу. Опять говорит:
— Я схожу за дровами. Да опять привязал берёзовую вицу к двери, она колотится, девка думает: «Отец дрова секёт». К вечеру голова кобылья пришла в избу, без ног, без хвоста:
— Девчонка, девчонка, отвори мне ворота.
— Сама, не барыня, отворишь.
— Девчонка, девчонка, пересядь через порог, постелю постели да спать меня уложи.
— Я, — говорит, — и дома не улаживаю и тебе не стану ладить. Ладно, голова-то спать сама улеглась, поутру говорит девке:
— Полезай мне в лево ухо, вправо вылазь. Та и рада стараться, да только вылезла она не пышной царянкой, а беззубой старухой.
-Выходит обманула голова девку-то? –спросила Фешу внучка.
-Выходит, что так, -согласилась та.
-А от чего так вышло? –подал голос Семён с печи, -отчего девка старухой стала?
-Так она, дедуля, голову не покормила, спать не уложила, с чего лошади её царицей-то делать? –ответила ему Акилина, которая не по годам росла рассудительной девочкой.
-И то верно, -похвалила её Феша, -рассказать вам ещё сказку?
-Да! Хотим! –раздались голоса детей, рассевшись вокруг неё, как воробьи на ветке.
Трудна была жизнь Феоктисты, но глядя на эти личики понимала она, что продолжится и преумножится её начало во внуках, что не исчезнет не она, не Семён, без следа после их ухода из этой жизни.