Когда Тимур позвонил мне в среду вечером, я сразу поняла – случилось что-то нехорошее. Он никогда не звонил по средам. По средам у него была какая-то там важная встреча с партнёрами, потом спортзал, потом ещё что-то. А тут – звонок в половине девятого.
— Мам, нам надо поговорить, — голос у него был такой... деловой что ли. Как будто он не со мной разговаривает, а с секретаршей в офисе.
Я отложила телефон и посмотрела на экран. Его фотография смотрела на меня оттуда – тридцатидвухлетний мужчина в деловом костюме, с аккуратной бородкой и этим взглядом... Знаете, когда человек уже всё решил, а тебя просто ставят перед фактом.
— Поговорить можно, — ответила я. — Только ты сначала скажи, всё ли у тебя в порядке? Со здоровьем? С работой?
— Да всё отлично, мам. Слушай, я тут посчитал... В общем, мне нужна машина. Срочно. Понимаешь, клиенты не хотят работать с менеджером, который на метро ездит. Это имидж, статус.
Вот оно. Я налила себе воды из графина – горло пересохло моментально. Машина. Ему нужна машина. И я уже знала, что будет дальше.
— Тим, мы же с тобой обсуждали это полгода назад. Ты хотел накопить, взять что-то в кредит...
— Мам, кредиты сейчас под двадцать процентов! Ты понимаешь, сколько я переплачу? Это безумие. А у нас есть дача.
Вот так. Просто и чётко. У нас есть дача.
Дача моих родителей. Шесть соток в Раздолье, старенький домик с верандой, яблони, которые я сама сажала тридцать лет назад, грядки, где я выращиваю помидоры и огурцы. Место, куда я приезжаю каждые выходные с апреля по октябрь. Где я чувствую себя человеком, а не офисным планктоном, проживающим дни между завтраком и сном.
— Какая ещё дача? — я старалась говорить спокойно, но пальцы сами сжимались в кулаки.
— Ну мам, не прикидывайся. Твоя дача. Она сейчас стоит как минимум три миллиона. Можно продать, мне хватит на приличную машину, тебе останется ещё полтора. Ты же всё равно туда почти не ездишь.
Почти не езжу. Боже мой.
— Тимур, я езжу туда каждую субботу.
— Ну да, летом. А сейчас что, декабрь. Зачем тебе зимой дача? Она просто стоит пустая.
В этот момент что-то внутри меня щёлкнуло. Не сломалось – нет, щёлкнуло именно, как выключатель. Я вдруг очень чётко увидела всю картину. Он уже всё рассчитал. Уже решил. Уже, наверное, даже присмотрел какую-то машину. И теперь просто сообщает мне, как оно всё будет.
— Нет, — сказала я.
— Что – нет?
— Я не буду продавать дачу.
Пауза. Длинная такая, неприятная пауза, когда слышно, как он дышит в трубку.
— Мам, ты сейчас серьёзно? Я тебе объясняю – мне нужна машина для работы. Для карьеры. Чтобы я мог зарабатывать нормальные деньги. А ты из-за каких-то грядок...
— Из-за грядок? — я даже рассмеялась. — Тимур, это дача моих родителей. Это единственное место, где я могу...
— Могу, могу, — передразнил он. И в этот момент я его не узнала. Совсем не узнала. — Мам, ну давай по-взрослому. Недвижимость – это актив. Актив должен работать. А у тебя он просто лежит обычным грузом.
Актив. Груз.
— Послушай меня внимательно, — я встала, прошла к окну, посмотрела на огни соседних домов. — Я работаю всю жизнь. У меня нет мужа, нет квартиры побольше, нет машины – ничего нет. Есть только эта дача. Это моя жизнь, понимаешь? Моё место.
— Ну вот видишь, ты сама говоришь – у тебя ничего нет. Продашь дачу – купишь себе однушку получше. А мне поможешь встать на ноги.
Встать на ноги. Ему тридцать два года, он работает менеджером, снимает квартиру со своей девушкой Стеллой, и ему надо встать на ноги.
— Я сказала нет, — повторила я тише. — Извини, но это моё окончательное решение.
Он помолчал. Потом выдохнул так... презрительно что ли.
— Ладно. Понял. Значит, так.
И положил трубку.
Я стояла у окна и смотрела в темноту. Руки дрожали – от злости, от обиды, от непонимания. Как так вышло? Я же растила его одна. Я же всё ему отдавала – все свои силы, всё время, все деньги. Водила на секции, оплачивала репетиторов, покупала компьютеры, телефоны, одежду. Я ни в чём ему никогда не отказывала.
А теперь он звонит мне и требует продать дачу. Требует. Даже не просит – требует.
Я легла спать далеко за полночь, но сна не было. Крутилась, смотрела в потолок, снова прокручивала разговор. Может, я неправильно отреагировала? Может, надо было спокойнее, мягче? Объяснить получше?
Но что тут объяснять? Дача – это же не просто участок земли с домиком. Это моё спасение. Когда на работе начальница орёт, когда коллеги строят интриги, когда в квартире давит теснота и одиночество – я еду туда. Копаю землю, поливаю цветы, сижу на веранде с книжкой. Дышу. Живу.
И он хочет, чтобы я это продала. Ради машины. Ради какого-то статуса.
На следующий день Тимур не позвонил. И в пятницу тоже. Я написала ему пару сообщений – он прочитал и не ответил. Классика. Обиделся.
А в субботу утром мне позвонила Стелла.
— Тамара Фёдоровна? Добрый день. Это Стелла.
Я знала девушку моего сына не очень хорошо. Видела её раза три за два года их отношений. Высокая, худая, с длинными нарощенными волосами и этими накладными ногтями. Работает где-то в маркетинге, постоянно что-то постит в соцсетях.
— Здравствуй, Стелла. Что случилось?
— Можно мне к вам подъехать? Нам надо поговорить. Наедине.
Это было странно. Очень странно. Но я согласилась.
Она приехала через час – в пуховике до пят, с огромной сумкой, вся в парфюме. Села на кухне, отказалась от чая.
— Я сразу скажу, зачем пришла, — начала она без прелюдий. — Тимур мне всё рассказал. Про дачу. Про вашу ссору.
Я молчала. Ждала.
— Вы не понимаете, как это важно для него. Для нас. Машина – это не прихоть. Это инвестиция в будущее. В наше будущее.
Ага. Наше будущее.
— Стелла, я понимаю вашу позицию...
— Нет, не понимаете, — перебила она. — Тимур всю жизнь вам помогал. Деньгами, делом. А теперь, когда ему нужна помощь, вы отказываете. Это эгоистично.
Эгоистично. Значит, я эгоистка.
— Послушай, — я положила руки на стол и посмотрела ей в глаза. — Дача – это моя собственность. Я имею право решать, что с ней делать. И я решила, что не буду её продавать.
— Тогда хотя бы оформите на Тимура. Пусть он сам решит.
Вот оно что. Вот в чём дело.
— Оформить на Тимура дачу? — я даже не сразу нашлась, что ответить. — Чтобы он её продал?
— Чтобы он распорядился по своему усмотрению, — Стелла смотрела на меня холодно, как на несговорчивого клиента. — Вы же всё равно пожилая женщина. Вам она не нужна так, как нужна молодой семье машина.
Пожилая женщина. Мне пятьдесят четыре года.
— Разговор окончен, — я встала. — Передай Тимуру – если он хочет поговорить, пусть звонит сам. А ты больше не приходи.
Стелла тоже поднялась. На лице у неё было написано недоумение – видимо, она была уверена, что я соглашусь. Что испугаюсь, струшу, пойду на попятную.
— Пожалеете, — бросила она на прощание. — Ещё пожалеете.
И хлопнула дверью.
Я села обратно на кухне и закрыла лицо руками. Господи, что происходит? Когда всё так покатилось под откос?
Неделя прошла в тишине. Тимур не звонил, я не звонила ему. Я ходила на работу, возвращалась домой, ела что-то на автомате и пыталась не думать о том, как всё испортилось. Но думалось само.
В пятницу вечером я поехала на дачу. Нужно было проверить дом перед настоящими морозами, закрыть воду, укрыть кусты. Да и просто – побыть там. Подышать.
Когда я подъехала к калитке, первое, что бросилось в глаза – замок взломан. Висит криво, дужка перекушена какими-то кусачками. Сердце ёкнуло так, что в горле стало горячо.
Я толкнула калитку – она поддалась легко. Прошла по дорожке к дому. Дверь тоже открыта. Не распахнута настежь, но приоткрыта – видно щель.
— Есть кто? — крикнула я, хотя понимала, что это глупо.
Тишина.
Зашла внутрь. В доме был погром. Не катастрофа, но... достаточно. Перевёрнуты стулья, из шкафа вытащены старые одеяла и скатерти, на полу валяются какие-то банки из кладовки. Окно в спальне распахнуто – холод стоит такой, что видно дыхание.
Я стояла посреди этого хаоса и не могла поверить. Кто? Зачем?
Потом увидела. На столе, придавленная консервной банкой – записка. Обычный лист из блокнота, небрежный почерк.
«Мама, прости. Надеюсь, ты поймёшь. Я договорился с риелтором – он придёт в понедельник оценить участок. Нам нужна эта сделка. Ты сама недавно говорила, что дом старый, что печка дымит. Зачем тебе это? Мы всё обсудим. Тимур».
Я перечитала эти строки три раза. Четыре. Пять.
Он договорился с риелтором. Он собирается продать мою дачу. Мою.
Руки сами потянулись к телефону. Я набрала его номер – длинные гудки, потом сброс. Набрала ещё раз – то же самое. Написала сообщение: «Ты что творишь?!»
Ответ пришёл почти сразу: «Мам, не психуй. Поговорим нормально. Я сделал это ради тебя тоже».
Ради меня. Ради меня он взломал замок, устроил погром и договорился продать мою дачу.
Я опустилась на перевёрнутый стул и попыталась дышать ровно. Не получалось. Внутри всё клокотало – злость, обида, страх. Как он посмел? Как?
Мой телефон зазвонил – неизвестный номер.
— Алло?
— Тамара Фёдоровна? Меня зовут Игорь Викторович, я риелтор. Ваш сын Тимур попросил меня связаться с вами по поводу продажи дачного участка в Раздолье.
У меня перехватило дыхание.
— Какой продажи? Кто вам дал право звонить мне?
— Понимаете, Тимур сказал, что вы готовы продать, но стесняетесь обращаться к риелторам. Я просто хотел уточнить детали: площадь участка, наличие коммуникаций...
— Послушайте меня, — я говорила медленно, чеканя каждое слово. — Я ничего не собираюсь продавать. Мой сын действует самовольно и без моего согласия. Если вы ещё раз позвоните – я обращусь в полицию. Понятно?
Пауза. Потом растерянный голос:
— Но... Тимур сказал, что у него доверенность...
— У него нет никакой доверенности! — я почти кричала. — Он вам врёт!
Я сбросила звонок и села на крыльцо. Холодно. Темно. Внутри пусто.
Доверенность. Он сказал риелтору, что у него доверенность.
Я набрала номер своей подруги Иры – она работает юристом.
— Ир, скажи... Если человек скажет, что у него доверенность на недвижимость, а её на самом деле нет – это уголовное?
— Там, смотря как. А что случилось?
Я рассказала. Коротко, сбивчиво – про звонок, про требование продать дачу, про Стеллу, про взломанный замок и записку.
Ира выслушала и присвистнула.
— Том, это называется мошенничество. Если он реально попытается оформить сделку по поддельным документам – это статья. Но пока он просто болтает языком.
— Что мне делать?
— Во-первых, меняй замки. Во-вторых, напиши заявление участковому – пусть зафиксируют факт проникновения. В-третьих... Поговори с сыном. Жёстко. Может, он не понимает, что творит.
Не понимает. Да он прекрасно всё понимает.
Я вернулась в дом, закрыла окно, кое-как прибрала разбросанные вещи. Поставила новый временный замок на дверь – благо, в сарае нашлась старая защёлка. Села в машину и поехала домой.
По дороге снова позвонил Тимур.
— Мам, ну что ты риелтору наговорила? Он мне теперь отказывается работать!
— Ты взломал мою дачу, — я держала руль одной рукой, другой сжимала телефон. — Ты устроил там погром. Ты пытаешься обманом продать мою собственность.
— Обманом? Да я просто хочу тебе помочь! Ты не видишь, что дача тебя губит? Ты работаешь на её содержание, тратишь каждые выходные...
— Хватит! — я не выдержала. — Хватит мне объяснять, что для меня лучше! Это моя жизнь, моя дача, моё решение!
— Ну и сиди там со своими грядками! — заорал он в ответ. — Одинокая, никому не нужная! А я как-нибудь сам!
Гудки.
Я остановила машину на обочине и заплакала. Впервые за все эти дни – заплакала по-настоящему. От бессилия, от боли, от того, что мой сын, мой единственный ребёнок, стал для меня чужим.
Прошло две недели
Я сменила все замки на даче, поставила сигнализацию – потратила последние сбережения, но зато спала спокойно. Тимур не звонил. Я тоже.
На работе коллеги спрашивали, что случилось – видимо, лицо у меня было соответствующее. Я отшучивалась, мол, устала, предновогодняя суета. Никому не хотелось рассказывать правду. Стыдно было. За него. За себя. За то, что не смогла воспитать нормального человека.
А потом позвонила мама Стеллы.
Я даже не знала, что у неё есть моя контактная информация. Женщина представилась Оксаной Валерьевной и сразу перешла к делу.
— Тамара Фёдоровна, я в курсе вашей ситуации. Стелла мне всё рассказала. Хочу сказать – вы правильно поступили.
Я опешила.
— Простите?
— Я своей дочери тоже говорю – нельзя так. Люди совсем ума лишились. Мой муж тоже хотел когда-то продать родительскую квартиру, чтобы бизнес открыть. Я его еле отговорила. Знаете, что потом? Бизнес бы прогорел за полгода, а квартиру вернуть невозможно.
Мы проговорили минут двадцать. Оксана Валерьевна оказалась здравомыслящей женщиной – работает бухгалтером, живёт скромно, дочь свою балует, но в меру.
— Они сейчас все такие, — вздохнула она. — Хотят всё и сразу. Машины, квартиры, путешествия. А что родители всю жизнь работали – это не считается.
— А Тимур... он как-то реагировал? После того случая?
— Стелла говорит, он теперь ходит мрачнее тучи. На работе проблемы начались – его крупный клиент к конкуренту ушёл. Без машины, говорит, серьёзные люди с ним работать не хотят.
Я слушала и чувствовала – жалость. Несмотря ни на что, мне было его жаль. Всё-таки мой ребёнок.
Под Новый год я украсила дачу. Повесила гирлянду на веранде, поставила маленькую искусственную ёлочку в доме. Сидела вечером, пила горячий шоколад и смотрела в окно на падающий снег.
Телефон завибрировал – сообщение от Тимура.
«Мам, можно мне приехать? Поговорить. Нормально».
Я долго смотрела на экран. Потом написала адрес.
Он приехал через час. Вышел из такси – без машины, в старой куртке, с пакетом в руках. Постарел как-то. Или я раньше не замечала?
— Привет, — сказал он тихо.
— Заходи.
Мы сидели на кухне. Он достал из пакета торт – «Наполеон», мой любимый.
— Мам, я... — начал он и запнулся. — Я полный идиот.
Я молчала.
— Стелла со мной рассталась. Сказала, что я маменькин сынок и неудачник. Что я даже дачу не смог у тебя отжать.
— Отжать, — повторила я.
— Да. Вот так она и сказала. — Он потер лицо руками. — Я только сейчас понял, с кем жил два года. Она... она хотела, чтобы я продал дачу, купил машину, потом взял ипотеку на трёшку. А потом женился на ней, понятное дело. Весь план расписанный был.
— И ты согласился на этот план?
— Я думал... — он посмотрел на меня. — Я думал, что так правильно. Что так живут взрослые люди. Машина, квартира, кредиты. Я думал, что дача – это прошлый век, что тебе она не нужна.
— Она мне нужна, — сказала я просто. — Понимаешь? Она мне нужна. Это единственное место, где я чувствую себя живой.
Он кивнул. Помолчал.
— Извини за замок. За погром. За риелтора. Я верну деньги на сигнализацию.
— Не надо, — я покачала головой. — Деньги не главное.
— Что главное?
Я посмотрела в окно – на гирлянду, на снег, на яблони под белыми шапками.
— Главное – понять, что у каждого человека должно быть своё. Своё место, своя жизнь, свои решения. И никто не имеет права это отнимать. Даже сын у матери.
Тимур опустил голову.
— Я понял. Поздно, но понял.
Мы пили чай с тортом. Говорили о работе, о планах, о том, что он снял комнату в общежитии и копит на старенькую «Ладу». Без кредитов, без чьей-то помощи.
— Знаешь, может, оно и к лучшему, — сказал он перед уходом. — Я всю жизнь думал, что мне все должны. Родители, государство, работодатели. А оказалось – никто никому ничего не должен.
— Вот именно, — согласилась я.
Когда он уехал, я села на веранду и смотрела на звёзды. Холодно. Тихо. Спокойно.
Дача осталась моей. Сын вернулся – не прежним, но хотя бы честным перед собой. Жизнь продолжалась – со своими огородами, своими морозами, своими надеждами.
И я вдруг поняла: счастье – это не когда у тебя есть всё, что хочется. Счастье – это когда ты можешь защитить то, что имеешь. И не отдашь его никому. Даже самым близким.
Потому что у каждого должно быть своё.