– Что? – Ольга замерла на пороге кухни. Голос Сергея звучал так громко, что она невольно оглянулась, не услышал ли кто из соседей через открытую форточку.
Он стоял у стола, сжимая телефон, лицо покраснело, глаза блестели от злости и чего-то ещё – растерянности, пожалуй.
– Я сказал: ты заблокировала свою карту! – повторил он, уже тише, но всё так же резко. – Мама только что звонила, говорит, не может снять деньги на лекарства. И Лена тоже – у неё на продукты ничего не прошло. Ты что творишь, Оля?
Ольга медленно поставила сумку на табуретку. Внутри всё сжалось знакомым холодком – тем самым, который появлялся каждый раз, когда разговор заходил о деньгах его родных. Она глубоко вдохнула, стараясь держать голос ровным.
– Я не блокировала карту, Сергей. Я просто установила лимит. На свою зарплатную карту. На ту, с которой ты каждый месяц переводишь деньги своей маме и сестре.
Он посмотрел на неё так, будто она сказала что-то совершенно немыслимое.
– То есть как это – установила лимит? Это же наши общие деньги!
– Нет, – тихо, но твёрдо ответила Ольга. – Это мои деньги. Я их зарабатываю. Ты давно уже не работаешь, если ты вдруг забыл.
Повисла тишина. Сергей открыл рот, потом закрыл. Видно было, что он ищет слова, но они не находятся.
Ольга прошла мимо него, начала разбирать продукты. Руки двигались сами – молоко в холодильник, хлеб в хлебницу, овощи в ящик. Всё как обычно. Только внутри всё кипело.
Сколько это продолжалось? Три года? Четыре? Сначала всё выглядело логично: Сергей потерял хорошую должность, потом долго не мог найти новую, потом решил, что займётся своим делом – что-то связанное с поставками, потом с криптовалютой, потом ещё с чем-то. Каждый раз «вот-вот всё завертится». А пока – «потерпи, Оленька, я же для нас стараюсь».
И она терпела. Работала сверхурочно, брала подработки, отказывала себе в элементарном – новой куртке, походе к стоматологу, отпуске. Потому что «маме нужны лекарства», «Лене надо помочь с ипотекой», «сестра в декрете, ребёнку нужны памперсы». И каждый раз Сергей переводил с её карты – пять тысяч, десять, иногда двадцать.
Сначала она даже не замечала. Потом начала замечать. Потом – считать. А вчера, когда в приложении банка увидела очередной перевод – пятнадцать тысяч на карту своей свекрови с пометкой «на жизнь», – что-то внутри неё щёлкнуло.
Она не кричала. Не устраивала скандал. Просто села за компьютер, зашла в интернет-банк и установила дневной лимит – тысячу рублей. На всё. На снятие, на переводы, на покупки.
И вот теперь он стоит перед ней и спрашивает, на что будут жить его мама и сестра.
– Сергей, – Ольга повернулась к нему, стараясь говорить спокойно, – давай сядем и поговорим. По-честному. Сколько в этом месяце ты перевёл твоим?
Он отвёл взгляд.
– Ну... не помню точно. Тысячи три-четыре маме, Лене – восемь, кажется. Или десять.
– Пятнадцать маме и двенадцать Лене, – поправила Ольга. – Двадцать семь тысяч. За один месяц. Из моей зарплаты. У меня после всех налогов и так остаётся шестьдесят восемь. Ты понимаешь, что это почти половина?
Сергей сел на табуретку, будто ноги его перестали держать.
– Но они же мои родные, Оля. Мама одна, пенсия маленькая, лекарства дорогие. Лена с ребёнком, муж её бросил...
– Я знаю, – кивнула Ольга. – Я всё это знаю. И я не против помогать. Но помогать – это не значит содержать полностью. Я сама работаю, плачу за квартиру, за коммуналку, за продукты, за твою машину, за твои сигареты. А ещё – за твою маму и сестру. Когда это закончится?
Он молчал. Смотрел в пол. Потом тихо сказал:
– Я думал, ты не против. Ты же никогда не говорила...
– Я говорила, – Ольга почувствовала, как голос дрожит. – Много раз. Просто ты не слышал. Или делал вид, что не слышишь.
Она достала из сумки папку с распечатками. Последние полгода. Все переводы. Все суммы. Положила на стол.
– Вот. Посмотри. За шесть месяцев – сто восемьдесят четыре тысячи. Это только твоим. Кроме того, что мы тратим на жизнь. Сергей, это мои деньги. Я их заработала. Кровью и потом, пока ты «искал себя».
Он поднял глаза. В них было что-то новое – не злость, не обида. Стыд, кажется.
– Я.… я не думал, что так много, – выдавил он.
– А ты вообще думал? – спросила Ольга, и голос всё-таки сорвался.
Она отвернулась к окну. На улице моросил дождь, капли стучали по подоконнику. Обычный сентябрьский вечер в их обычной трёхкомнатной квартире на окраине Москвы. Всё вроде бы как у людей. Только внутри – пустота.
– Я разблокирую карту, – тихо сказала она, не оборачиваясь. – Но с завтрашнего дня мы садимся и считаем. Всё. До копейки. И решаем, сколько и кому мы можем помогать. Из общего бюджета. Который будет общим. А не только моим.
Сергей молчал. Потом встал, подошёл к ней сзади. Не обнял – знал, что сейчас нельзя. Просто стоял рядом.
– Прости, – сказал он. – Я правда не думал... Я привык, что ты всегда...
– Всегда выручаешь? – закончила за него Ольга.
– Да.
Она повернулась. Посмотрела ему в глаза.
– Я больше не хочу быть той, кто всегда выручает. Я хочу быть женой. Не спонсором.
Он кивнул. Медленно. Будто каждое движение давалось с трудом.
– Я позвоню маме, – сказал он. – Объясню. И Лене тоже.
– Сам объяснишь, – кивнула Ольга. – И сам решишь, как дальше. Потому что, если ничего не изменится... я не знаю, Сергей. Правда не знаю.
Он ушёл в комнату. Закрыл дверь. Ольга осталась на кухне одна. Села за стол, положила голову на руки. И впервые за очень долгое время позволила себе заплакать – тихо, чтобы он не услышал.
На следующий день всё только начиналось. Потому что мама Сергея, Валентина Петровна, не из тех, кто принимает отказы молча. А сестра Лена вообще привыкла, что её проблемы – это проблемы всего мира. И когда они обе узнали, что «поток иссяк», реакция была... предсказуемой.
Но Ольга уже не собиралась отступать. Потому что поняла простую вещь: если не поставить точку сейчас – потом будет только хуже.
А впереди ждал разговор, после которого их жизнь уже никогда не будет прежней.
– Ольга Игоревна, вы меня слышите? Я говорю: это возмутительно! – голос Валентины Петровны в трубке дрожал от негодования и, как всегда, был на грани крика. – Вы что, решили нас с Леной на улицу выкинуть?
Ольга прижала телефон к уху плечом, продолжая нарезать лук для ужина. В квартире пахло жареной картошкой – Сергей сам встал к плите, впервые за последние полгода. Он старался не смотреть в её сторону, но уши его были красными.
– Валентина Петровна, – спокойно ответила Ольга, – я ничего не выкидываю. Просто мы с Сергеем решили, что дальше будем помогать по-другому. Не переводом всей зарплаты, а конкретными суммами. На лекарства – отдельно, на продукты – отдельно. И только после того, как посчитаем наш семейный бюджет.
– Какой ещё семейный бюджет! – свекровь перешла на визг. – У вас что, теперь отдельные кассы будут? Это мой сын, между прочим! И я его мать!
– Я знаю, – Ольга выключила плиту, вытерла руки полотенцем. – И именно поэтому я хочу, чтобы он сам с вами поговорил. Он сейчас подойдёт.
Она протянула телефон Сергею. Тот посмотрел на неё умоляюще, но взял трубку.
– Мам... Да, я в курсе... Нет, никто тебя не бросает... Мам, послушай...
Разговор длился почти двадцать минут. Сергей ходил по квартире, то повышал голос, то переходил на шёпот. Ольга слышала обрывки: «мы не можем больше так», «это не только мои деньги», «да, я взрослый человек». Когда он наконец положил трубку, лицо у него было мокрым от пота.
– Она плачет, – сказал он глухо. – Говорит, что я её предал.
Ольга молча поставила перед ним тарелку с ужином. Он не притронулся.
– А Лена звонила? – спросила она.
– Звонила. Три раза. Последний раз – с истерикой. Говорит, что ребёнку не на что купить смесь, и что я плохой брат.
Он поднял глаза. В них было столько растерянности, что Ольге стало его жалко. На секунду. Потом вспомнила, сколько раз она сама оставалась без обеда, чтобы у Лены были деньги на новые сапоги «ребёнку на зиму».
– Сергей, – она села напротив, – ты же понимаешь, что это манипуляция? Они привыкли, что ты всегда даёшь. А теперь, когда ты сказал «нет», сразу – «ты нас бросил», «ты плохой сын», «ты плохой брат». Это не про любовь. Это про привычку.
Он кивнул. Медленно. Потом вдруг спросил:
– А если я завтра разблокирую всё и переведу им, как раньше... ты уйдёшь?
Ольга посмотрела на него долго. Очень долго.
– Я не знаю, – честно ответила. – Но точно знаю, что, если ты сделаешь это сейчас – я перестану тебя уважать. И себя тоже.
Он опустил голову. И в этот момент телефон снова зазвонил. Номер Лены.
Сергей посмотрел на экран, потом на Ольгу. И впервые за всё время нажал «отклонить».
На следующий день всё взорвалось.
Сначала приехала Лена. Одна, без ребёнка. Ворвалась в квартиру без звонка – у неё до сих пор был ключ от старого замка, который они так и не поменяли.
– Это что, теперь официально? – выпалила она с порога. – Вы решили, что мой ребёнок вам не нужен?
Сергей вышел из комнаты в трениках, с заспанным лицом.
– Лен, мы же вчера всё обсудили...
– Обсудили?! – сестра захлопнула дверь так, что штукатурка посыпалась. – Ты сказал, что больше не будешь переводить по двадцать тысяч в месяц! Это обсудили?
Ольга вышла из кухни, вытирая руки о фартук.
– Лена, давай без крика. Сядем, поговорим спокойно.
– Спокойно?! – Лена повернулась к ней, глаза горели. – Ты сидишь на своей зарплате главного бухгалтера, а мой ребёнок должен голодать?!
– Твой ребёнок получает пособие, детские, алименты от отца и ещё помощь от твоей мамы, – спокойно перечислила Ольга. – Я всё это видела в переводах. И знаешь, что ещё я видела? Пятнадцать тысяч на маникюр. Восемь на новый телефон. Двадцать две на курсы английского «для себя любимой».
Лена побледнела.
– Ты... ты следила за мной?!
– Я видела, на что уходят мои деньги, – Ольга подошла ближе. – Деньги, которые я зарабатываю, пока твой брат сидит дома и «ищет себя». Так что да, Леночка, я теперь слежу.
Повисла тишина. Сергей стоял между ними, как между двух огней.
– Лен, – наконец сказал он, – мы с Олей решили: будем помогать. Но по-другому. Пять тысяч тебе на ребёнка – каждый месяц, фиксировано. Маме – десять на лекарства и продукты. Всё. Больше нет.
– Пять тысяч?! – Лена рассмеялась, но смех был злой. – На пять тысяч сейчас даже смеси не хватит!
– Хватит, – Ольга достала из ящика стола распечатки. – Вот счёт из магазина. Смесь, которую ты покупаешь, стоит две восемьсот за банку. Хватает на десять дней. То есть три банки в месяц – восемь четыреста. Плюс памперсы, плюс каши. Всё вместе – не больше двенадцати. Мы даём пять наличными на руки и оплачиваем счета напрямую, если нужно. Остальное – твои проблемы.
Лена посмотрела на брата.
– Ты это серьёзно?
– Серьёзно, – кивнул Сергей.
– Тогда я пошла к маме, – Лена схватила сумку. – И мы вместе подумаем, что с этим делать. Потому что так просто вы не отделаетесь.
Дверь хлопнула. Второй раз за день.
Вечером позвонила Валентина Петровна. Уже спокойнее, но с тяжёлым намёком.
– Сынок, – сказала она, – я тут с Леной поговорила. Мы решили: если вы так поступаете, значит, нам остаётся только одно – обратиться в суд. На алименты. Я ведь имею право на содержание от сына, правда?
Сергей побелел.
– Мам, ты же знаешь, что я сейчас не работаю...
– А вот это уже не мои проблемы, – холодно ответила свекровь. – Закон есть закон. И на внука Лена тоже подаст. И мы выиграем. Потому что суд всегда на стороне матери и ребёнка.
Она положила трубку.
Сергей сел на диван, закрыл лицо руками.
– Они серьёзно, – прошептал он. – Они пойдут в суд.
Ольга стояла рядом, чувствуя, как внутри всё холодеет. Она понимала: это уже не просто семейный конфликт. Это война. И если она сейчас отступит – потеряет всё.
– Пусть идут, – сказала она тихо. – У меня тоже есть, что показать суду. Все переводы за четыре года. Все смс-сообщения, где ты просишь у меня деньги «на маму», а потом они идут на её новые сапоги. Всё сохранилось.
Сергей поднял голову.
– Ты сохраняла переписки?
– Да, – Ольга открыла ноутбук, повернула экран к нему. – Вот. За всё время – почти два миллиона триста тысяч. С комментариями. С скриншотами покупок твоей сестры в инстаграме в тот же день. С фотографиями твоей мамы в новой шубе, которую она купила через неделю после того, как ты перевёл ей «на операцию», которой не было.
Сергей смотрел на экран, и лицо его медленно менялось. От шока к ужасу. К осознанию.
– Я.… я не знал, что ты всё это фиксировала.
– А я не знала, что мне когда-нибудь придётся защищаться от собственной семьи, – ответила Ольга.
Он молчал очень долго. Потом встал, подошёл к окну. За стеклом шёл дождь, фонари отражались в лужах.
– Что будем делать? – спросил он тихо.
– Сначала – поменяем замки, – сказала Ольга. – Завтра утром. Потом – я иду к юристу. И ты идёшь со мной. Потому что, если они подадут на алименты – я подам встречный иск. О взыскании неосновательного обогащения. И мы посмотрим, кто кого.
Сергей обернулся. В глазах его было что-то новое. Не страх. Не обида. Решимость.
– Я с тобой, – сказал он. – Прости, что довёл до этого.
Ольга кивнула. Впервые за долгое время она почувствовала – он на её стороне.
Но самое страшное было ещё впереди. Потому что на следующий день Валентина Петровна сделала то, чего Ольга даже не ожидала…
– Ольга Игоревна, откройте, пожалуйста! Это Валентина Петровна! Я знаю, что вы дома!
Голос свекрови разносился по всему подъезду. Было девять утра субботы, Сергей ещё спал после вчерашнего разговора до трёх ночи, а Ольга стояла у двери в халате и смотрела в глазок. На площадке стояла Валентина Петровна с огромным чемоданом и… участковым.
– Открывайте, иначе будем вынуждены вызвать наряд, – спокойно, но твёрдо сказал молодой лейтенант.
Ольга открыла дверь на цепочку.
– Доброе утро. В чём дело?
– Моя невестка не пускает меня в квартиру, в которой я прописана! – сразу начала Валентина Петровна. – Вот мои документы, вот штамп в паспорте! Я имею полное право проживать по месту регистрации!
Ольга почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Прописана. Точно. Когда-то, лет семь назад, они прописали свекровь «на всякий случай», чтобы она могла получать московскую пенсию и прикрепиться к поликлинике. И забыли выписать.
– Валентина Петровна, – Ольга старалась говорить спокойно, – вы не живёте здесь уже двенадцать лет. Вы живёте в своей квартире в Балашихе.
– А теперь я буду жить здесь! – свекровь попыталась толкнуть дверь. – У меня тяжёлая жизненная ситуация, сын обязан меня содержать и предоставить жильё!
Участковый посмотрел на Ольгу с лёгким сочувствием.
– Если гражданин прописан, вы не имеете права препятствовать его проживанию. Открывайте, пожалуйста.
Ольга сняла цепочку. Валентина Петровна торжествующе вошла, волоча чемодан.
– Вот видишь, сынок! – крикнула она в сторону спальни. – Мама пришла!
Сергей вышел в коридор в одних трусах, ничего не понимая.
– Мам... что происходит?
– А то и происходит, что я теперь здесь жить буду! – объявила свекровь, уже открывая чемодан прямо в прихожей. – Раз вы решили меня на улицу выкинуть, я буду жить с вами. Как по закону положено.
Она достала тапки, халат, фотографию покойного мужа в рамке и начала расставлять всё по местам, будто вернулась после долгого отпуска.
Сергей посмотрел на Ольгу. Ольга посмотрела на Сергея. И в этот момент они оба поняли: дальше терпеть нельзя.
Через два часа в квартире уже сидел юрист Анна Викторовна – подруга Ольги с юридического факультета, которую она вызвала в экстренном порядке.
Валентина Петровна сидела на диване, скрестив руки на груди, и периодически громко вздыхала.
– Я всё понимаю, – говорила Анна Викторовна, открывая ноутбук, – но давайте по порядку. Валентина Петровна, вы действительно хотите проживать здесь постоянно?
– Конечно! Это моя законная жилплощадь!
– Хорошо. Тогда фиксируем. Квартира приватизирована в равных долях на Сергея Викторовича и Ольгу Игоревну. Вы в приватизации не участвовали, у вас только прописка. Проживать вы имеете право, но определить порядок пользования жилым помещением может только суд. До решения суда вы можете занять одну комнату. Какую выберете?
Валентина Петровна растерялась.
– То есть я не могу жить в своей комнате?
– У вас нет «своей» комнаты. Есть общая жилплощадь. Выбирайте: либо детская, либо гостиная. Спальню супругов вы занимать не можете.
– Детскую? Там игрушки!
– Тогда гостиная, – пожала плечами Анна Викторовна. – Диван раскладной. Или можете подать в суд на определение порядка пользования. Срок рассмотрения – от шести месяцев.
Валентина Петровна побагровела.
– Это что, мне на диване спать?
– Или в своей квартире в Балашихе, – мягко подсказала Ольга. – Выбор за вами.
Наступила тишина. Свекровь посмотрела на сына. Сергей молчал.
– Я поняла, – наконец сказала Валентина Петровна, вставая. – Вы меня выгоняете. Все вместе. Ладно. Я поеду. Но запомните: кровь невода. И совесть у вас когда-нибудь проснётся.
Она начала собирать вещи обратно в чемодан. Медленно. С театральными вздохами.
Когда дверь за ней закрылась, Сергей опустился на табуретку.
– Я думал, она никогда не уйдёт.
– Она ушла, потому что поняла: здесь ей не дадут жить так, как она хочет, – сказала Анна Викторовна. – А теперь самое интересное. Юрист мне всё рассказала. У нас есть все основания подать иск о признании переводов неосновательным обогащением и взыскании суммы с Валентины Петровны и Елены Викторовны. Плюс – заявление в полицию по статье 159, часть 2 – мошенничество, совершённое группой лиц по предварительному сговору.
Сергей вздрогнул.
– В полицию? Это же моя мама и сестра...
– Которые только что пытались захватить вашу квартиру и угрожали судом по алиментам, – напомнила Ольга. – Которые четыре года жили за мой счёт. Сергей, выбор за тобой. Либо мы сейчас ставим точку жёстко – и больше никогда. Либо продолжаем по-старому.
Он молчал очень долго. Потом встал, подошёл к окну. Дождь кончился, выглянуло солнце.
– Пиши заявление, – сказал он тихо. – Я подпишу.
Через месяц всё было кончено.
Суд признал переводы неосновательным обогащением. Валентина Петровна и Лена вернули почти миллион восемьсот тысяч – продав машину, взяв кредиты, заложив дачу. Лена устроилась на работу, впервые за десять лет. Валентина Петровна выписалась из квартиры «по собственному желанию» – после того, как узнала, что в случае отказа её выпишут через суд с потерей права пользования жилым помещением.
Сергей пошёл работать. Сначала курьером – лишь бы были свои деньги. Потом устроился менеджером в автосалон. Зарплата небольшая, но своя.
Однажды вечером, через полгода после всего, они сидели на кухне. Сергей чистил картошку – теперь это была его обязанность. Ольга пила чай.
– Знаешь, – вдруг сказал он, не отрываясь от ножа, – я вчера маме позвонил. Просто узнать, как дела.
Ольга напряглась.
– И?
– Она... поздравила меня с новой работой. Сказала, что гордится. Впервые за всю жизнь.
Он положил нож, посмотрел на жену.
– Спасибо, что не ушла тогда. Когда могла.
Ольга улыбнулась. Впервые за долгое время – спокойно, без напряжения.
– Спасибо, что остался. И выбрал нас.
Он подошёл, обнял её сзади. От него пахло картошкой и мужским одеколоном – тем, который она подарила ему на день рождения. Дешёвым, но своим.
– Теперь у нас общий бюджет, – тихо сказал он ей в волосы. – Пятьдесят на пятьдесят. И никаких тайных переводов.
– И никаких чужих чемоданов в прихожей, – добавила она.
Они рассмеялись. Тихо. По-настоящему.
За окном начиналась весна. И впервые за много лет Ольга почувствовала: теперь всё будет хорошо. Не идеально. Но по-честному. По-взрослому. По-нашему.
Рекомендуем: