Эта история — о вечном конфликте поколений и квартирном вопросе, который портит не только москвичей. Как поступить матери, когда собственный сын предлагает ей «освободить место» ради его комфорта?
За окном серый ноябрьский вечер смешивал грязь с первым мокрым снегом, превращая двор в унылую, размытую картину. Но на кухне у Галины Петровны, как всегда, царил уют и пахло ванилью. Духовка мерно гудела, допекая фирменный пирог с капустой и яйцом — любимое лакомство сына.
Галина Петровна, поправив выбившуюся седую прядь, в очередной раз глянула на часы. Половина седьмого. Сердце матери всегда находит оправдание опозданиям, даже когда разум шепчет, что что-то не так.
Она жила в этой «трешке» уже сорок лет. Стены помнили всё: первые шаги Игоря, веселые застолья и ту страшную ночь, когда «скорая» увезла мужа навсегда. Теперь эти семьдесят квадратных метров были её крепостью и единственным местом на земле, где она чувствовала себя в безопасности.
Звонок в дверь прорезал тишину резко, требовательно.
На пороге стоял Игорь. Высокий, видный мужчина тридцати пяти лет. Рядом, недовольно отряхивая мокрый зонт и закатывая глаза, переминалась с ноги на ногу его жена — Марина.
— Привет, мам, — Игорь чмокнул её в щеку на бегу, избегая прямого взгляда.
— Здрасьте, Галина Петровна, — процедила Марина, стряхивая капли с дорогого пальто. — Ну и погодка. А у вас тут духота, как в бане. Проветривать надо, для сосудов полезно.
Они прошли в кухню. Марина сразу же окинула помещение хозяйским, оценивающим взглядом, провела пальцем по подоконнику, проверяя пыль. В этом жесте не было заботы, только холодный расчет, от которого у Галины Петровны всегда начинало сосать под ложечкой.
Разговор не клеился. Игорь молча катала по скатерти хлебный мякиш, Марина пила пустой чай, демонстративно отодвинув тарелку с пирогом.
— Галина Петровна, давайте без предисловий, — начала невестка, постукивая ухоженным ногтем по чашке. — Мы люди взрослые. Вам шестьдесят семь лет. Вам трудно содержать такие хоромы. Три комнаты! Зачем вам одной столько места? Аукаться?
— Я справляюсь, — тихо возразила Галина Петровна, поправляя салфетку. — Мне здесь привычно.
— Привычно! — Марина усмехнулась, словно услышала глупость. — А о сыне вы подумали? Мы с Игорем в «евродвушке» ютимся, чужим дядям деньги платим за аренду. А могли бы жить здесь. У нас планы, мы о ребенке думаем.
— Так ведь... Я же не против внуков. Место найдется, комната свободная есть...
— Жить с вами? — Марина брезгливо поморщилась. — Нет уж, увольте. Две хозяйки на одной кухне — это гарантированный скандал. Мы хотим жить своей семьей. Отдельно.
— Так живите, — Галина Петровна все еще не понимала, к чему клонит невестка.
Марина глубоко вздохнула, наклонилась вперед и понизила голос до вкрадчивого шепота:
— Мы нашли идеальный вариант. Есть специальное учреждение для пожилых людей. В области. Там сосны, воздух, врачи круглосуточно. Кормят пять раз в день. Общение со сверстниками, кружки по интересам. Это не то что одной в четырех стенах сидеть. Мы всё посчитали. Если сдать вашу жилплощадь, денег хватит и на оплату проживания там, и нам на ипотеку останется.
Галина Петровна почувствовала, как кровь отлила от лица. Руки сами собой сжались в кулаки под столом.
— Учреждение? — переспросила она. — Это... дом престарелых?
— Ну зачем так грубо? — Марина картинно прижала руку к груди. — Санаторий. Пансионат. Вам там лучше будет. Игорь, ну что ты язык проглотил? Скажи матери!
Игорь наконец поднял голову. Вид у него был мученический, он теребил пуговицу на рубашке.
— Мам, ну правда... Маринке тяжело. Мы устали по съемным мотаться. А тебе там веселее будет. Под присмотром.
— Веселее? — Галина Петровна посмотрела на сына, и в её взгляде было столько боли, что он снова уставился в стол. — Сынок, это мой дом. Я здесь с папой твоим жила. Куда же я поеду? В казенный дом?
— Опять вы за свое! — вспылила Марина, резко вставая, так что стул противно скрипнул по полу. — Эгоизм чистой воды! Сидит, как собака на сене. Мы молодые, нам развиваться надо! А у вас тут метры простаивают!
— Это не метры, Марина. Это моя жизнь.
— Жизнь у неё! — голос Марины сорвался на визг. — Да какая у вас жизнь? Сериалы да поликлиника! А у нас будущее! Мы имеем право на это жилье. Игорь здесь прописан, между прочим!
— Имеет, — согласилась Галина Петровна, стараясь сохранять спокойствие, хотя сердце колотилось как птица в клетке. — Пусть живет. Но выгонять меня...
— Никто вас не выгоняет! Вам предлагают курортные условия! Но если вы по-хорошему не понимаете...
— Марина, перестань, — вяло попытался вмешаться Игорь, не поднимая глаз.
— Не перестану! — рявкнула она на мужа, а потом повернулась к свекрови, скрестив руки на груди. — Слушайте меня внимательно. Мы больше не намерены ждать. Вы нам жизнь заедаете!
Галина Петровна медленно встала. Она была ниже невестки, но сейчас распрямила плечи так, что казалась выше.
— Я прошу вас уйти. Сейчас же.
— Что?! — Марина задохнулась, её лицо пошло красными пятнами. — Ты нас выгоняешь? Игоря выгоняешь? Из родного дома?
— Я прошу уйти тебя, Марина. И Игоря, если он с тобой заодно.
— Ах так! — злорадно рассмеялась невестка, хватаясь за сумочку. — Никуда мы не пойдем. Хватит тут царить. Мы уже документы начали собирать. Врача вызовем, признаем недееспособной, если упрямиться будешь. Склероз у тебя, забыла? Газ не выключаешь, воду льешь. Соседи подтвердят, я с ними договорюсь.
Слова упали в тишину кухни, тяжелые, как камни. Галина Петровна смотрела на сына. Она ждала, что он вскочит, ударит кулаком по столу, закроет рот этой зарвавшейся женщине. Защитит мать.
Но Игорь сидел, ссутулившись, и ковырял вилкой остывший пирог. Он не сказал ни слова. Это молчание было страшнее криков Марины. Это был приговор.
— Вон, — тихо сказала Галина Петровна. — Вон отсюда! Оба! Чтобы духу вашего здесь не было!
Марина, опешив от такого напора, попятилась к выходу.
— Ты еще пожалеешь, старая! — визгнула она уже из коридора. — Мы вернемся! С полицией вернемся! Игорь, пошли!
Сын тяжело поднялся, бросил на мать виноватый, трусливый взгляд и поплелся за женой, как побитый пес.
Утро принесло не облегчение, а новую волну тревоги. Позвонил Игорь:
— Мам, ты не обижайся на Маринку. Она просто на нервах. Но ты подумай. Там правда хороший пансионат...
Галина Петровна молча нажала кнопку отбоя. Надежда умерла. Осталась только злость. Здоровая, холодная злость.
Они действительно считают, что могут распоряжаться её жизнью, как старым шкафом? Выкинуть на помойку, когда стал неудобен?
Галина Петровна оделась и пошла в юридическую консультацию.
Юрист Артем, внук её подруги, выслушал её внимательно.
— Ситуация неприятная, но с правовой точки зрения — вы в безопасности. Вы единственный собственник?
— Да. Игорь тогда отказался от приватизации здесь, чтобы получить долю в бабушкиной квартире. Они её потом продали и машину купили.
— Отлично. Значит, права распоряжаться вашим жильем у него нет. Выселить вас в дом престарелых без вашего согласия невозможно. А насчет угроз... Вы сейчас напишете заявление в полицию. О том, что вам оказывают психологическое давление.
— На сына? Заявление? — Галина Петровна сжалась, комкая платок в руках.
— Галина Петровна, они вас не жалеют. Они вас «на казенную койку» отправляют. Вы хотите доживать век в богадельне, пока Марина на вашей кухне хозяйничает?
— Нет.
— Тогда пишем. И меняйте замки. Психологическое насилие — это тоже насилие.
В тот же день слесарь поменял личинку замка.
А в среду они пришли.
Сначала зашуршал ключ. Не подошел. Потом раздался яростный стук кулаком.
— Мам! Ты дома? Что с замком? — голос Игоря.
— Открывай! Мы знаем, что ты там! — голос Марины.
Галина Петровна подошла к двери, но открывать не стала.
— Я дома, но я вас не впущу.
— Ты что, с ума сошла? — заорала Марина. — Это жилье моего мужа! Мы полицию вызовем! Вскроем дверь!
— Вызывайте, — спокойно ответила Галина Петровна. — А я вызову второй наряд. У меня заявление написано. И копия у юриста лежит. И справка от психиатра, что я в здравом уме, тоже имеется.
За дверью наступила мертвая тишина. Видимо, переваривали.
— Мам, ну ты чего... — заныл Игорь. — Какое заявление? Мы же семья...
— Семья так не поступает, сынок. Семья не грозит матери изгнанием.
— Да ломай дверь! — взвилась Марина. — Она блефует!
— Попробуй. Я звоню 112. И соседям. Они выйдут. Они все слышат.
— Пошли отсюда, — буркнул Игорь. — Не будет она открывать.
— Тряпка! — визжала Марина уже на лестнице. — Мамочкин сынок!
Галина Петровна сползла по двери на пол и заплакала. Она оплакивала сына. Того маленького мальчика, который обещал: «Мамочка, я вырасту и буду тебя защищать». Тот мальчик исчез.
Прошел месяц.
Марина пыталась распускать слухи, что свекровь выжила из ума, но Галина Петровна держалась. Игорь приходил один раз — пьяный, жаловался на жену, просился назад. Галина Петровна не пустила.
— Разбирайся со своей жизнью сам, сынок. Я еще не простила.
Однажды у подъезда она увидела «Газель» с вещами и Марину с чемоданом.
— Что, радуешься? — выплюнула невестка, закуривая. — Развелись мы. Ушел твой сыночек. Слабак он.
— Марина, — сказала Галина Петровна спокойно. — Ты ведь не меня ненавидишь. Ты себя ненавидишь. Счастье на чужой беде не построишь.
Вечером она позвонила сыну.
— Слышала, вы разошлись. Ты где?
— У Сереги кантуюсь. На Север хочу поехать, на вахту.
— Поезжай. Труд мозги вправляет. А вернешься... приходи. Поговорим.
Она положила трубку. Разбитую чашку можно склеить, но пить из неё будешь с опаской. Но он был жив, свободен, и у него появился шанс стать мужчиной.
Галина Петровна подошла к окну. Снег лежал белым, пушистым ковром. Жизнь продолжалась. И она была хозяйкой этой жизни.
На столе лежала толстая тетрадь в бархатной обложке. Галина Петровна начала записывать туда старинные семейные рецепты и истории из юности, чтобы когда-нибудь (она верила в это) передать их внукам. А еще она записалась в местный клуб краеведов — оказалось, что история их района полна тайн, и это было куда интереснее, чем сидеть и ждать старость.
В её доме пахло пирогами и надеждой.
Дорогие читатели!
Как часто мы готовы отдать всё своим детям, боясь быть «эгоистками»? Но где проходит грань, за которой жертвенность превращается в потакание подлости?
История Галины Петровны — напоминание о том, что у вас есть право на собственный дом и покой. Не позволяйте никому внушать вам чувство вины за то, что вы живы. «Казенная койка» — это не то, что вы заслужили. Умейте защищать свои границы. Ведь если мы сами себя не будем уважать, кто же тогда нас уважит?