Часть 1. Иллюзия семьи
Квартира Ирины Павловны всегда напоминала музей: стерильная чистота, расставленные по ранжиру статуэтки, ковры, которые боялись пылесоса. В этом пространстве Наталья чувствовала себя инородным предметом, пылинкой, которую хозяйка просто забыла смахнуть тряпкой. Девушка старалась ступать неслышно, дышать через раз и быть полезной. Она мыла полы, готовила ужины из трех блюд и стирала шторы, надеясь заслужить хотя бы тень одобрения.
Наталья выросла в детском доме. Для неё само понятие «семья» было сродни священному Граалю — недостижимое, сияющее, описанное в пухлых томах романов, которые она читала запоем при свете карманного фонарика под одеялом. Когда Эдуард, такой надежный, рассудительный, привел её в этот дом, она решила, что попала в сказку. Даже беременность, случившаяся чуть раньше запланированного срока, казалась ей чудом, а не проблемой.
Эдуард вкалывал. Он не хватал звезд с неба, диплом инженера пылился на полке, а деньги приносила тяжелая работа на складе логистического центра. Он понимал: скоро появится ребенок, расходы вырастут, и надеяться не на кого. Наташа тоже не сидела сложа руки, подрабатывала удаленно, проверяя тексты, чтобы не быть обузой.
До свадьбы оставалось две недели. Решили не шиковать: расписаться, посидеть в узком кругу. Экономно, разумно.
В тот день Эдуард уехал в область по делам фирмы. Вернуться обещал только к полуночи. Наталья осталась наедине с Ириной Павловной. Свекровь, женщина с лицом, словно высеченным из холодного мрамора, целое утро ходила вокруг невестки кругами, как хищник, выбирающий место для укуса.
Катализатором стала чашка. Обычная керамическая кружка, которую Наталья поставила на стол чуть громче, чем следовало.
— Ты скоро всю посуду перебьешь, — голос Ирины Павловны не предвещал беды, он звучал ровно, но в этой ровности скрывалась сталь. — У вас в инкубаторе не учили беречь вещи?
Наталья замерла.
— Извините, я случайно.
— Случайно... — хозяйка дома подошла ближе, рассматривая девушку, как энтомолог рассматривает жука. — Ты всё в жизни делаешь случайно. Случайно ноги раздвинула, случайно залетела. А теперь случайно пытаешься прописаться в моей квартире.
Наталья почувствовала, как кровь отхлынула от лица.
— Зачем вы так? Мы же любим друг друга.
— Любите? — Ирина Павловна рассмеялась, коротко и лающем звуком. — Не смеши меня. Эдик — мягкотелый дурак, пожалел сиротку. А ты вцепилась в него мертвой хваткой. ТЕБЕ НЕГДЕ ЖИТЬ, вот и вся любовь.
Часть 2. Изгнание
Атмосфера в кухне сгущалась, становилась вязкой, ядовитой. Наталья пятилась к холодильнику, инстинктивно прикрывая живот руками. Этот жест, полный желания защитить еще не рожденную жизнь, почему-то вызвал у Ирины Павловны приступ неконтролируемой агрессии.
— Что ты там прячешь? — процедила свекровь. — Думаешь, пузом прикроешься? Я таких, как ты, насквозь вижу. БЕЗРОДНАЯ. Ты никто, пустое место. БЕЗ ПЛЕМЕНИ, без прошлого. И ребенка такого же родишь — генетический мусор.
— Не смейте так говорить о внучке! — впервые в голосе Натальи прорезалась твердость, но предательски задрожали губы.
Это взорвало плотину. Ирина Павловна схватила со стола полотенце и швырнула его в лицо невестке. Ткань хлестнула по щеке, это было не больно, но унизительно до дрожи.
— Ты мне будешь указывать? В моем доме? — женщина шагнула вперед, её лицо исказила гримаса отвращения. — Ты специально залетела. Подловила парня, навязала ему этот хомут. Знала, что он порядочный, не бросит. Расчетливая дрянь. Ты думала, я поверю в твои сказки о чувствах? У таких, как ты, чувство только одно — голод. Голод до чужого добра.
Наталья начала плакать. Слезы текли сплошным потоком, мешая дышать. Она пыталась что-то возразить, оправдаться, но слова застревали в горле.
— ПРЕКРАТИ РЕВЕТЬ! — рявкнула свекровь. Она явно наслаждалась моментом. Власть над этой девочкой пьянила её. — Ты здесь никто. ПРИЖИВАЛКА. Ты пользуешься моим сыном, моим домом, моей едой.
— Я работаю... мы покупаем продукты... — всхлипнула Наталья.
— Копейки! — отрезала Ирина Павловна. — Ты всего лишь бродячая собака, которую Эдик подобрал из жалости. Но я не позволю, чтобы ты испортила ему жизнь. УБИРАЙСЯ.
Наталья подняла глаза, не понимая.
— Что?
— ВОН ПОШЛА! — Ирина Павловна сорвалась на крик. — Сейчас же. Собирай свои тряпки и катись на все четыре стороны.
— Но мне некуда... Эдик вернется...
— Эдику я сама все объясню. Он поймет. Ему давно тягостно с тобой, просто сказать стеснялся. Я сделаю это за него. УБИРАЙСЯ ИЗ МОЕГО ДОМА!
Испуг сменился паникой. Наталья метнулась в комнату, дрожащими пальцами запихивала вещи в спортивную сумку. Свекровь стояла в дверном проеме, скрестив руки, и комментировала каждое движение:
— Быстрее. Чтобы духу твоего здесь не было. БЕЗДОМНАЯ. Возвращайся в свою ночлежку.
Наталья выбежала из подъезда, не помня себя. Мир вокруг превратился в размытое пятно. Она брела по улице, пока ноги не начали гудеть, а телефон в кармане не стал тяжелым грузом, который она боялась достать.
Часть 3. Ложь во спасение
Эдуард вернулся домой затемно. Шея затекла, глаза слипались. Он мечтал только о душе и горячем ужине. Квартира встретила его странной, неестественной стерильностью. Не пахло едой, никто не выбежал в коридор.
На кухне сидела мать. Перед ней стояла чашка с чаем, она листала журнал с таким видом, будто ничего не произошло.
— А где Наташа? — спросил Эдуард, снимая ботинки.
Ирина Павловна медленно перевернула страницу.
— Ушла.
— В магазин? Поздно уже.
— Нет, сынок. Совсем ушла. — Мать подняла на него взгляд, полный фальшивого сочувствия. — Психанула. Мы начали обсуждать организацию свадьбы, я лишь посоветовала ей быть скромнее в запросах... А она как с цепи сорвалась. Начала кричать, что ей не нужна эта нищета, что она достойна лучшего. Собрала вещи и убежала.
Эдуард застыл.
— Наташа? Кричала, что ей мало денег? Мам, ты ничего не путаешь? Она копейку лишнюю боится потратить.
— В тихом омуте черти водятся, Эдуард. — Ирина Павловна вздохнула, изображая глубокую печаль. — Я тебе говорила. Ей нужны были только ресурсы. Видимо, нашла кого-то поперспективнее.
Эдуард не слушал. Он выхватил телефон, набрал номер невесты. «Абонент временно недоступен». Раз, второй, третий. Внутри начал разрастаться холодный ком тревоги. Он знал Наталью. Она могла обидеться, могла замкнуться, но устроить скандал из-за денег и сбежать? Это было так же невозможно, как снег в июле.
— Она вернется, ползти будет на коленях, когда деньги кончатся, — бросила мать, вставая, чтобы налить воды.
В этот момент телефон Эдуарда ожил. Звонила Света, единственная подруга Натальи по колледжу.
— Эдик! Ты что творишь?! — завопила трубка, едва он принял вызов. — Ты где?
— Я дома. Где Наташа?
— У меня она! Трясется вся, говорить толком не может. У неё тонус матки начался от нервов, я скорую хотела вызывать! Твоя мать... она... — Света задохнулась от возмущения. — Она её выгнала! Обзывала подзаборной, сказала, что ты её не любишь!
Эдуард медленно опустил руку с телефоном. Он посмотрел на мать. Ирина Павловна стояла у мойки, спиной к нему, спокойно ополаскивая чашку. Её спокойствие было чудовищным.
— Я сейчас приеду, — сказал он в трубку и отключился.
— Кто звонил? — равнодушно спросила мать.
— Никто, — глухо ответил сын. Он развернулся и вылетел из квартиры, хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась.
У Светы Наталья спала, свернувшись калачиком на диване под старым пледом. Лицо её было опухшим от слез. Света шепотом, но эмоционально, размахивая руками, пересказала всё, что услышала от подруги. Про «приживалку», про «специально залетела», про «генетический мусор».
Эдуард слушал, и по мере рассказа его усталость сменялась чем-то темным, горячим и страшным. Это было не просто раздражение. Это была ярость, но не та, что заставляет ломать мебель, а та, что выжигает всё внутри, оставляя лишь цель.
Часть 4. Бунт
Он вернулся домой через час. Ирина Павловна уже готовилась ко сну, нанеся на лицо ночной крем. Услышав ключ в замке, она вышла в коридор, уверенная в своей победе. Она ждала, что сын сейчас начнет жаловаться, а она его утешит, укрепив свою власть.
Эдуард прошел мимо неё, не разуваясь. Грязь с ботинок оставалась на идеальном паркете.
— Эдик, ты куда в обуви? — возмутилась она.
Он молча прошел в свою комнату и достал с антресоли огромный дорожный чемодан. Раскрыл его на полу и начал сгребать вещи с полок. Не аккуратно складывать, а именно сгребать — в охапку и внутрь. Футболки, джинсы, документы.
— Ты что делаешь? — Ирина Павловна встала в дверях, тревожно заламывая пальцы. — Ты куда собрался на ночь глядя?
— Я забираю Наташу. Мы уезжаем, — голос Эдуарда звучал хрипло, незнакомо.
— Куда? К этой... голодранке? Эдик, опомнись! Она тебе голову задурила! Она лгунья!
Эдуард резко выпрямился. В руках он держал стопку книг. Он посмотрел на мать так, словно видел перед собой не родного человека, а какое-то мерзкое насекомое. И тогда его прорвало.
Это не был спокойный разговор. Это был крик, от которого, казалось, завибрировали стены.
— ХВАТИТ! — заорал он, швырнув книги в чемодан с такой силой, что одна из них отлетела и ударилась о шкаф. — ХВАТИТ ВРАТЬ!
Ирина Павловна отшатнулась, прижав руки к груди. Она никогда, ни разу в жизни не видела сына таким. Она ожидала покорности, уговоров, нудного бубнежа. Но не этой дикой, неконтролируемой злости.
— Как ты могла?! — Эдуард подлетел к ней, и она испуганно вжалась в косяк. Он нависал над ней, его лицо пошло красными пятнами. — Она носит твою внучку! Она слова поперек тебе не сказала! А ты... Ты выгнала беременную девчонку на улицу, как собаку?!
— Я хотела как лучше... Я тебя защищала... — пролепетала мать, теряя весь свой гонор.
— ОТ КОГО?! — Эдуард схватил со стола вазу — любимую, хрустальную вазу матери — и со всего размаху швырнул её в угол. Звон разбитого стекла был подобен выстрелу. — От кого ты меня защищала? От счастья? От семьи? Ты просто эгоистка! Жадная, злобная эгоистка! Ты боялась, что я буду тратить деньги не на тебя?
— Сынок, успокойся, у тебя истерика...
— ДА, У МЕНЯ ИСТЕРИКА! — он схватил свою куртку, но не надел, а комкая, запихнул в сумку. — ТЫ ЧУДОВИЩЕ, МАМА. Ты не мать, ты надзиратель! Я ненавидел этот музей всю жизнь! Твои правила, твой контроль, твое презрение ко всем! «Безродная», да? «Приживалка»? Да Наташа в сто раз благороднее тебя! У неё души больше в мизинце, чем у тебя во всем теле!
Ирина Павловна заплакала. Не картинно, а от страха. Она поняла, что перегнула палку. Что её привычная схема манипуляции разбилась о животную ярость сына.
— Не уходи... Куда ты пойдешь? У вас же нет денег...
Эдуард застегнул чемодан. Его руки тряслись, дыхание было прерывистым, как после марафона.
— Пусть мы будем жить в подвале. Пусть мы будем голодать. Но я ни одной минуты больше не останусь в этом склепе.
Он подхватил чемодан и направился к выходу.
— Эдик! — крикнула мать ему в спину. — Ты пожалеешь! Ты приползешь обратно!
Он остановился в дверях, обернулся. В его глазах не было любви. Только холодное, уничтожающее отвращение.
— Если я когда-нибудь и вернусь сюда, то только чтобы убедиться, что ты больше никому не сможешь навредить. Да ну тебя к чертям собачьим!
Хлопок двери прозвучал как приговор. Квартира погрузилась в тишину, нарушаемую лишь всхлипами женщины, которая вдруг осознала, что осталась совершенно одна среди своих безупречных вещей.
Часть 5. Пустота
Эдуард снял «однушку» на окраине в ту же ночь. Квартира была убитая: ободранные обои, капающий кран, старый диван с пружинами, впивающимися в бока. Но для Натальи это место стало дворцом. Здесь никто не следил за тем, как она ходит. Здесь можно было дышать.
Эдуард работал как проклятый. Брал ночные смены, подработки грузчиком, курьером. Он похудел, осунулся, но в глазах горел злой огонь решимости. Мать пыталась звонить. Сначала с требованиями вернуться, потом с жалобами на здоровье, потом с угрозами вычеркнуть из завещания. Эдуард не брал трубку. Он просто вычеркнул её из жизни, как злокачественную опухоль.
Они расписались через месяц. В ЗАГСе были только они и Света. Никаких белых платьев, просто джинсы и белые футболки. Но Наташа светилась так, что казалось, в зале включили дополнительное освещение.
А потом случилось чудо, в которое Наталья верила, а Эдуард — нет. Как сирота, она стояла в очереди на жилье. Обычно это длилось годами, и давали клетушки в аварийных домах. Но тут сработала какая-то бюрократическая магия, помноженная на новый государственный проект поддержки молодых семей и выпускников интернатов.
Им выделили квартиру. Не комнату в общежитии, а полноценную двухкомнатную в новостройке. Просторную, светлую, с пахнущим краской ремонтом. Когда Наталья впервые вошла туда, она опустилась на пол и разрыдалась. Теперь у неё был Дом. Свой собственный. Откуда никто и никогда не сможет её выгнать со словами «УБИРАЙСЯ».
Спустя два месяца родилась девочка. Маленькая, крикливая, с глазами Эдуарда и носиком Натальи. Назвали Вероникой.
Эдуард стоял у кроватки, глядя на сопящий комочек, и думал о своей матери. Злость ушла, осталось лишь глухое равнодушие. Он знал, что где-то в центре города, в своей идеально чистой квартире, сидит стареющая женщина. Она ходит на работу, возвращается в пустые стены и разговаривает с телевизором.
— Надо ей сказать? — тихо спросила Наталья, подойдя сзади и обняв мужа. Она всё ещё была добра, несмотря ни на что.
Эдуард помолчал.
— Она не заслужила.
— Она бабушка, Эдик. Пусть знает, кого потеряла. Это будет лучшим наказанием.
Наталья достала телефон. Сделала фото спящей Вероники. Крошечная ручка, сжатая в кулачок, розовые щечки. Отправила сообщение на номер, который давно не набирали. Без подписи. Просто фото.
Через секунду статус сообщения сменился на «Прочитано». Сразу же замелькал индикатор «набирает сообщение...». Наталья не стала ждать. Она нажала «Заблокировать контакт». Затем зашла в настройки и заблокировала номер Ирины Павловны в телефоне Эдуарда.
— Всё, — сказала она.
Где-то в другой квартире Ирина Павловна смотрела на экран смартфона. На фото была копия её сына в младенчестве. Красивая, здоровая девочка. Внучка. Её продолжение. Она судорожно тыкала пальцами в экран, пытаясь отправить сообщение: «Простите меня! Я хочу видеть её! Я всё поняла!». Но красные восклицательные знаки безжалостно сообщали: «Сообщение не доставлено». Она набрала номер сына — короткие гудки. Набрала номер невестки — сброс.
Она метнулась к окну, словно надеясь увидеть их там, внизу. Но двор был пуст.
Она медленно опустилась на дорогой турецкий ковер. Вокруг стояли вазы, висели картины, блестел хрусталь. Всё её богатство, которое она так берегла. Теперь оно не стоило ничего. Тишина в квартире перестала быть просто отсутствием звука. Она стала осязаемой, тяжелой, как могильная плита. Ирина Павловна закрыла лицо руками и завыла, но никто её не услышал. Она сама построила эту клетку, сама заперла дверь и сама выбросила ключ.
Автор: Елена Стриж ©
Рекомендуем Канал «Семейный омут | Истории, о которых молчат»