Часть I. Сладкая лужа
Июльский зной давил на дачный посёлок плотным, душным одеялом. Воздух был густым, пропитанным запахами скошенной травы и раскалённого шифера. На веранде большого загородного дома суетилась Ангелина. Сегодня её дочери, маленькой Майе, исполнялось три года. Женщина, смахивая тыльной стороной ладони капли пота со лба, расставляла на столе яркие тарелки. Всё должно было быть безупречно: шарики трепетали на ветру, аниматоры в костюмах героев мультфильмов уже развлекали детвору на лужайке, а из колонок лилась ненавязчивая музыка.
Единственным тёмным пятном на этом празднике жизни была фигура, восседавшая в плетёном кресле в самом углу террасы. Мать Леонида, Галина Петровна, напоминала древнее изваяние, выточенное из недовольства и высокомерия. Она обмахивалась веером с таким видом, будто само присутствие здесь оскорбляло её эстетические чувства.
— Ангелина, — голос свекровь звучал скрипуче, словно немазаная телега. — У тебя салфетки лежат криво. Симметрия — признак интеллекта, которого в этом доме явно дефицит.
— Спасибо за наблюдение, Галина Петровна, — процедила Ангелина, не оборачиваясь. — Сейчас дети сядут за стол, пора подавать десерт.
Главным сюрпризом должно было стать трёхцветное мороженое, которое Ангелина заказала в специализированной кондитерской. Огромные контейнеры, украшенные ягодами, ждали своего часа. Или должны были ждать.
Ангелина вошла в прохладную кухню, намереваясь достать лакомство из морозильной камеры. Но взгляд её упал на широкий подоконник, залитый солнцем.
Там, в лучах беспощадного света, стояли открытые контейнеры.
Это было уже не мороженое. Это была липкая, отвратительная жижа розово-коричневого цвета, стекающая по краям пластика на подоконник и капающая на пол. Сладкое болото, в котором тонули ягоды и шоколадная крошка.
У Ангелины перехватило дыхание. Она помнила, абсолютно точно помнила, как убирала всё в морозилку час назад. Никто из детей не заходил в дом. Леонид был занят мангалом на заднем дворе.
— Какого чёрта?! — вырвалось у неё.
Она выбежала на веранду. Дети, разгорячённые играми, уже стучали ложками, скандируя: «Мо-ро-же-но-е!». Майя, именинница, смотрела на мать огромными, полными ожидания глазами.
— Лёня! — крикнула Ангелина так, что муж вздрогнул у мангала.
Леонид, высокий, крепкий мужчина, быстро подошёл к жене. Одного взгляда на кухню ему хватило. Он не стал задавать глупых вопросов. Видя, как лицо жены начинает покрываться красными пятнами, а губы искривляются в гримасе отчаяния, он мгновенно оценил масштаб катастрофы.
— Так, без паники, — его голос был твёрд. — Я в магазин. Тут недалеко есть супермаркет, возьму всё, что есть в холодильниках. Задержи их на пятнадцать минут.
— Лёня, оно всё растаяло... Оно было на подоконнике! — Ангелина едва сдерживала истерику, указывая на лужу.
— Потом разберёмся. Главное — Майя.
Он прыгнул в машину, и через секунду гравий захрустел под колёсами. Ангелина осталась одна перед толпой детей и свекровью, которая с нескрываемым интересом наблюдала за происходящим.
— Что, праздник испорчен? — поинтересовалась Галина Петровна, лениво поправляя подол платья. — Я же говорила, что идея с дачей — это убожество. Деревенщина. Нужно было слушать старших и бронировать ресторан, который я советовала. Там персонал следит за порядком, а не вот это вот всё... Сами виноваты.
Ангелина посмотрела на неё. В глазах свекрови плясали весёлые чертята. Ей было приятно. Она наслаждалась этим хаосом.
— Ничего не испорчено, — отрезала Ангелина. — Лёня сейчас всё привезёт.
— Ну-ну, — хмыкнула свекровь. — Посмотрим, как мой сын будет исправлять твои ошибки. Как всегда.
Часть II. Предательский шёпот
Леонид вернулся с триумфом, выгружая из багажника пакеты с брикетами пломбира, эскимо и вафельными стаканчиками. Дети встретили его радостным визгом. Кризис миновал, но осадок, тяжёлый и мутный, осел на дне души Ангелины.
Праздник продолжался. Однако Галина Петровна не унималась. Она словно поставила цель — отравить каждую минуту этого вечера.
Когда Майя, испачканная шоколадом, подбежала к бабушке, чтобы показать подаренную куклу, Галина Петровна брезгливо отстранилась.
— Фу, отойди, липкая! — рявкнула она. — Ты испортишь мне платье. И вообще, кто так воспитывает ребёнка? Она же дикая.
Ангелина, расставлявшая новые порции угощения, сжала зубы.
— Галина Петровна, это просто ребёнок, ей три года.
— В три года дети дворян уже знали этикет, а твоя только и умеет, что пачкать всё вокруг. Вся в твою породу, — фыркнула женщина.
Леонид, стоявший неподалёку, нахмурился, но промолчал, не желая устраивать сцену при гостях. Он лишь погладил дочь по голове и отвёл её к аниматорам.
Ближе к вечеру, когда солнце начало клониться к закату, Ангелина отошла за дом, чтобы выбросить пустые коробки. Окна гостиной были открыты. Изнутри доносился голос свекрови. Она с кем-то говорила по телефону.
Ангелина замерла. Интонация свекрови была такой знакомой — смесь яда и торжества.
— Да, Клавдия, я всё испортила! Пусть знает своё место, — ехидно заявила свекровь своей сестре. — Представляешь, выставила это дурацкое авторское мороженое на самое пекло. Открыла крышки. Оно потекло рекой! Видела бы ты лицо этой никчёмной. Бегала как ошпаренная курица.
Ангелина почувствовала, как мир вокруг на секунду потерял чёткость. Звуки детского смеха отдалились, уступив место звону в ушах.
— Конечно, специально, — продолжала Галина Петровна. — Я же сказала Лёне: только ресторан. Нет, эта девка уперлась: «На свежем воздухе полезнее». Вот пусть теперь отмывает свою полезность от пола. Лёня, дурак, конечно, помчался спасать ситуацию. Но ничего, настроение я ей подпортила знатно. Пусть помнит, кто в семье главная.
Ангелина медленно опустила коробки на траву. Её руки тряслись, но не от страха. Она не заплакала. Слёз не было. Было лишь жгучее желание уничтожить этот источник зла, сидящий в её гостиной.
Она вернулась к гостям с лицом, напоминающим гипсовую маску. Леонид заметил перемену в жене.
— Лина, ты в порядке? Ты бледная.
— Всё отлично, — её голос звучал на октаву ниже обычного. — Просто устала. Скоро всё закончится.
И она не врала. Скоро действительно всё должно было закончиться.
Часть III. Срыв покровов
Гости разъезжались неохотно, увозя с собой уставших, но счастливых детей. Когда последняя машина скрылась за воротами, на участке воцарилась тишина. Стрекот цикад казался оглушительным.
Майя уснула на диване в гостиной, обнимая новую куклу. Леонид собирал мусор на лужайке. Ангелина вошла в дом. Галина Петровна сидела за столом и допивала остатки вина, победно оглядывая помещение.
— Ну что, цирк уехал, клоуны остались? — усмехнулась она, глядя на невестку. — Ужасная организация. Дети невоспитанные, еда примитивная. Я же говорила...
— ВСТАТЬ! — рявкнула Ангелина.
Свекровь поперхнулась вином. Она никогда не слышала от невестки такого тона. Обычно Ангелина молчала, глотала обиды, пыталась сгладить углы.
— Ты что себе позволяешь, милочка? — Галина Петровна поставила бокал, её брови поползли вверх.
— Я сказала, встать и подойти сюда! — Ангелина указала на кухню, где на подоконнике всё еще красовались сладкие липкие разводы, которые она специально не стала вытирать до конца.
В комнату вошел Леонид. Он нёс мешок с мусором, но, увидев лицо жены, бросил его у порога.
— Что происходит?
— Твоя мать сейчас расскажет нам, как именно мороженое попало на подоконник, — Ангелина стояла, широко расставив ноги, словно боксёр на ринге. Её грудь ходуном ходила от частого дыхания. — Давай, Галина Петровна. Расскажи Лёне то, что ты рассказывала по телефону сестре полчаса назад.
Свекровь скривила, губы. Страха в её глазах не было, только презрение.
— Ты подслушивала? Какое дурное воспитание. Впрочем, чего ожидать от дочери...
— ЗАТКНИСЬ! — Ангелина швырнула кухонное полотенце на пол. — Хватит прикрываться этикетом! Ты специально вытащила десерт на жару! Ты хотела, чтобы Майя плакала? Ты хотела, чтобы мы опозорились перед гостями?
Леонид перевёл взгляд с жены на мать.
— Мама? Это правда?
Галина Петровна расправила плечи. Отрицать было бессмысленно, да и не хотелось ей оправдываться перед этой девчонкой.
— Да, правда! — выпалила она, и её лицо исказилось злобой. — И что? Да, я это сделала! Потому что меня тошнит от твоей самодеятельности! Я хотела нормальный праздник для внучки в приличном месте, а не этот колхоз! Ты должна знать своё место, деточка. Ты в этом доме никто, ты просто приложение к моему сыну. И если тебя нужно ткнуть носом в лужу, как нашкодившего котёнка, чтобы ты поняла иерархию, я это сделаю!
Леонид застыл. Он смотрел на мать, словно видел её впервые. Будто с неё сползла дорогая косметика, обнажив что-то гнилое и безобразное.
— Ты испортила праздник Майе... чтобы проучить Лину? — медленно произнёс он.
— Майе всё равно! Ей купили бы новое! — отмахнулась мать. — Зато эта девка получила урок.
Часть IV. Точка невозврата
Ангелина начала смеяться. Это был страшный, лающий смех, от которого у Леонида по спине пробежал мороз. Она не плакала, не молила о сочувствии. Она наступала.
— Урок? — Ангелина приблизилась к свекрови вплотную. — Ты думаешь, я буду это терпеть ради "мира в семье"? Да плевать я хотела на твой мир! Ты мелкая, завистливая женщина, которая не может пережить, что сын счастлив без её указки!
— Счастлив? — взвизгнула Галина Петровна. — С кем? С тобой? Да ты посмотри на себя! Ты же пустое место! Я до сих пор сомневаюсь, что этот ребёнок вообще от Леонида! Уж больно она на тебя похожа, такая же простенькая, никакой породы! В нашем роду таких не было! Может, нагуляла, пока Лёня в командировках был?
В комнате стало так тихо, что было слышно, как муха бьётся о стекло.
Леонид почувствовал, как в висках начинает пульсировать глухая, тяжёлая боль. Слова матери висели в воздухе, как ядовитый туман. Она перешла черту. Она не просто перешла её, она сожгла мосты, растоптала пепел и плюнула сверху.
Ангелина перестала смеяться. Её лицо окаменело. Но вместо того, чтобы сползти по стене в слезах, о чём, вероятно, мечтала свекровь, она схватила со стола тяжелую хрустальную вазу с фруктами и с силой грохнула её об пол. Осколки брызнули во все стороны, яблоки и груши покатились под ноги.
— ВОН! — заорала Ангелина. — УБИРАЙСЯ ИЗ МОЕГО ДОМА! СЕЙЧАС ЖЕ! ЧТОБЫ ТВОЕГО ДУХУ ЗДЕСЬ НЕ БЫЛО!
Галина Петровна отшатнулась, едва не упав. Она ожидала слёз, оправданий, мольбы. Она не ожидала, что эта «серая мышка» превратится в фурию, готовую разорвать её голыми руками.
— Лёня! — взвизгнула свекровь, ища защиты у сына. — Ты видишь? Она сумасшедшая! Она на меня кидается! Вызови санитаров! У неё истерика!
Леонид шагнул вперёд. Он не смотрел на жену. Он смотрел на мать. В его взгляде не было больше ни сыновней любви, ни уважения, ни даже жалости. Там была пустота. Абсолютная, ледяная пустота.
— Пошла вон, — тихо сказал он.
— Что? — Галина Петровна замерла. — Ты... ты выгоняешь мать?
— Я сказал, ПОШЛА ВОН! — потребовал Леонид, и его голос был страшнее крика жены. — Ты оскорбила мою жену. Ты назвала мою дочь нагулянной. Ты испортила ей праздник. Ты призналась, что гадишь нам специально. Собирай вещи. Сейчас же.
— Да как ты... После всего, что я... — начала было она свою привычную песню.
— НЕТ! — перебил Леонид. — Ни слова больше. У тебя две минуты. Если ты не выйдешь сама, я выволоку тебя силой. И мне плевать, что скажут соседи.
Галина Петровна посмотрела на сына, потом на Ангелину, которая стояла среди осколков, сжимая руки так, что ногти впивались в ладони. Она поняла: они не шутят. Лёня, её послушный, удобный Лёня, её банкомат и гордость, смотрел на неё как на врага.
— Вы пожалеете, — прошипела она, хватая сумочку. — Ты приползёшь ко мне, когда она бросит тебя и заберет всё! Я проклинаю этот день!
— Иди ты к лешему! — крикнула ей вслед Ангелина.
Часть V. Расплата за гордыню
Леонид не дал матери вызвать такси. Он молча взял ключи от машины и кивком указал на дверь. Галина Петровна, пытаясь сохранить остатки достоинства, гордо вскинула подбородок и вышла во двор.
Всю дорогу до её городской квартиры они ехали молча. Двигатель гудел ровно, монотонно, разрезая темноту шоссе. Галина Петровна несколько раз порывалась начать разговор, ожидая, что сын остынет, извинится, поймёт, что «погорячился».
— Лёня, ты же понимаешь, что я хотела как лучше... — начала она елейным голосом, когда они въехали в город.
— Закрой рот, — не поворачивая головы, бросил он.
Машина остановилась у подъезда дома, квартиру в котором Леонид купил ей пять лет назад.
— Выходи.
Галина Петровна открыла дверь, но задержалась.
— Лёнечка, завтра мне нужно в клинику, переведи мне деньги на карту, там оплата...
Леонид посмотрел на неё. В свете фонаря его лицо казалось высеченным из гранита.
— Денег не будет.
— Что?
— Больше никаких денег. Никаких переводов, никаких оплат клиник, курортов, никаких водителей. Живи на пенсию. Квартиру я перепишу на Майю, как только оформлю документы, а тебе оставлю право проживания. Но коммунальные платишь сама.
— Ты не посмеешь! Ты обязан меня содержать! Я мать! — она сорвалась на визг, окончательно теряя маску светской дамы. — Это всё она! Эта ведьма тебя настроила!
— Это не она, мать. Это ты. Ты своими руками уничтожила всё. Ты хотела показать, кто главный? Ты показала. Теперь пожинай.
— Чтоб тебе пусто было! — выплюнула она. — Ты мне больше не сын!
— Взаимно. И запомни: если ты хоть раз приблизишься к моему дому, к Ангелине или Майе — я добьюсь судебного запрета. И поверь, у меня хватит связей. Прощай.
Он нажал на газ. Дверь захлопнулась от рывка автомобиля. Галина Петровна осталась стоять на тротуаре, одна, в облаке выхлопных газов.
Она поднялась в свою пустую квартиру. Включила свет. Дорогая мебель, картины, антиквариат — всё это вдруг показалось ей мёртвым, холодным, чужим. Телефон молчал. Сестра Клавдия, которой она так любила хвастаться своими «победами», скорее всего уже спала.
Галина подошла к зеркалу. Оттуда на неё смотрела старая, злая женщина с перекошенным ртом и потекшей тушью. Страх, липкий и холодный, как то самое растаявшее мороженое, начал заползать ей под кожу.
Она поняла, что Лёня не шутил. Она знала этот взгляд. Это был взгляд его отца, человека жёсткого и бескомпромиссного, которого она когда-то так же довела своими интригами до инфаркта.
Завтра не будет привычного звонка. Не будет SMS о зачислении средств. Не будет приглашения на ужин.
Она хотела, чтобы невестка знала своё место. Но судьба, обладающая своеобразным чувством юмора, указала на место самой Галине. И место это было здесь — в золотой клетке, в полной тишине и одиночестве, наедине со своей желчью, которая теперь, не находя выхода, начнёт разъедать её саму изнутри.
Она опустилась на пуф в прихожей и впервые за много лет почувствовала себя по-настоящему жалкой. Да, она всё испортила. Но испортила она не праздник внучки, а свою собственную жизнь.
Автор: Анна Сойка ©