Часть 1. Чужая сталь
Ключ вошел в скважину мягко, но проворачиваться отказался. Инга с нарастающим раздражением дернула рукой, полагая, что металл просто заел, но механизм хранил мертвое, тупое сопротивление. Это был не замин, не ржавчина — это была чужая личина. Она отступила на шаг, глядя на знакомую обивку двери, словно видела её впервые. Номер тот же, коврик тот же, но замок — блестящий, маслянистый, новый — смотрел на неё зрачком снайпера.
Внутри послышались шаркающие шаги. Тяжелые, ленивые. Щелкнула задвижка, и дверь приотворилась ровно на длину цепочки. В щели показалось одутловатое, небрежно бритое лицо Руслана. От него пахло вчерашним весельем и несвежей одеждой. Он смотрел на жену без тени вины, скорее с вызовом человека, который долго репетировал речь перед зеркалом и теперь боялся забыть слова.
— Что значит, ты не уйдёшь?! Ты живёшь в моей квартире, поменял замки и теперь претендуешь на долю в ней?! — спросила жена мужа, чувствуя, как горячая лава начинает заливать лёгкие вместо воздуха.
Руслан скривил губы в ухмылке, которую он, вероятно, считал победительной.
— А с чего ты взяла, что она только твоя? — лениво протянул он, не снимая цепочки. — Мы в браке. Имущество общее. Я тут, между прочим, вложения делал. Обои в коридоре — я клеил? Я. Плинтус в кухне — я прибивал? Я. Так что ты, дорогая, не кипишуй. Развод — это одно, а метры квадратные — другое.
Инга не верила своим глазам. Этот человек, который последние полгода был лишь предметом мебели, вдруг обрёл голос? Она толкнула дверь плечом, пытаясь ворваться внутрь, но цепочка натянулась струной.
— Вложения?! — заорала она так, что на лестничной клетке вспыхнул свет. — Ты называешь вложениями тот рулон дешевой бумаги, который ты испортил пузырями? Ты украл мои деньги, ты сидишь на моей шее, а теперь ты решил отжать у меня жильё? ОТКРЫВАЙ!
Вместо слез, которых он, видимо, ожидал, из неё рвалась чистая, дистиллированная ненависть. Она колотила кулаком по двери, не жалея кожи. Руслан моргнул. Он привык видеть её уставшей, молчаливой, иногда расстроенной, но такая фурия стояла перед ним впервые. Её лицо исказилось, превратившись в маску античной медузы.
— Не ори, соседей напугаешь, — буркнул он, пытаясь закрыть дверь, но Инга успела вставить ногу в проем.
— Мне плевать на соседей! — визжала она, и голос её срывался на фальцет. — ТЫ ВОР! ТЫ ПАРАЗИТ! Я кормила тебя два года, пока ты искал себя на диване! А теперь ты меня не пускаешь? НЕМЕДЛЕННО ОТКРЫЛ!
Руслан, испугавшись этого напора, резко навалился на дверь всем весом. Ботинок Инги хрустнул, ногу пронзила боль, и она рефлекторно отдернула её. Дверь с грохотом захлопнулась. Лязгнули сразу три оборота нового замка.
— Пошла вон, истеричка! — глухо донеслось из-за бронированной преграды. — Пока не подпишешь соглашение о разделе, хрен ты сюда зайдешь!
Инга стояла перед закрытой дверью, тяжело дыша. В груди клокотало бешенство. Она схватила с пола грязный придверный коврик и с силой швырнула его в глазок.
— БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ! — рявкнула она в замочную скважину.
Часть 2. Анатомия падения
Три года назад их история начиналась не с фанфар, но с тихого обещания стабильности. Руслан работал логистом на складе стройматериалов, приносил зарплату, и они строили планы. Инга, владелица небольшого цветочного павильона, верила, что нашла надежное плечо. Но плечо оказалось трухлявым.
Сначала были жалобы на начальника-самодура. Потом — увольнение «по собственному желанию», которое больше походило на бегство от ответственности. Месяц поисков превратился в два, два — в полгода. Руслан деградировал плавно, но необратимо. Диван принял форму его тела. Экран телевизора заменил ему мир. Он стал придирчивым, как старая княгиня: суп недосолен, рубашка плохо выглажена, почему ты пришла так поздно?
Точкой невозврата стал день, когда Инга обнаружила пропажу денег с кредитки. Сумма была отложена на закупку товара. Когда она предъявила ему выписку из банка, он не извинился. Он пошел в атаку.
— Тебе для мужа жалко? — орал он тогда, размахивая руками. — Я, может, инвестировать хотел!
«Инвестиции» оказались игровыми ставками. А когда в гости зашла мать Инги и робко заметила, что зятю пора бы найти работу, Руслан, уже поддатый, выдал фразу, ставшую легендарной в их семейной летописи: «Закрой рот, старая жаба, тебя никто не спрашивал».
Тогда Инга впервые не промолчала. Она швырнула в него вазу. Дешевая керамика разлетелась осколками, один из которых оцарапал ему щеку.
— Вон! — кричала она, выталкивая его из кухни. — УБИРАЙСЯ!
Он не ушел. Он упал в ноги, пустил скупую мужскую слезу, обещал исправиться. Она, дура, поверила. А неделю назад он снова напился и, когда она попыталась забрать у него бутылку, с размаху ударил её по лицу. Это был не просто удар — это была печать конца.
И вот теперь он сидел в её квартире, за её дверью, и торговался, как базарная торговка.
Инга снова ударила ногой в дверь.
— Это квартира моей матери, идиот! — кричала она, надеясь, что он услышит. — Она даже не моя! Ты делишь то, что мне не принадлежит!
За дверью на секунду стихло. Видимо, Руслан переваривал информацию. Он правда не знал. Инга никогда не акцентировала внимание на документах, считая это формальностью. Но жадность — чувство, глухое к логике.
Дверь резко распахнулась. Руслан стоял на пороге, красный, набыченный. В его глазах не было понимания, только злобное упрямство.
— Врешь! — выплюнул он. — Специально придумала, чтобы меня кинуть! Я здесь прописан! Имею право!
— Ты временно зарегистрирован, кретин! — Инга шагнула к нему, готовая вцепиться в лицо. — Проваливай!
Он схватил её за плечи и с силой толкнул. Инга не удержалась на каблуках, отлетела к перилам, больно ударившись спиной. Следом в неё полетела её собственная сумка.
— Вали отсюда! — рыкнул Руслан. — Придешь с деньгами или документами на долю — пущу. А пока — катись к чертям собачьим!
Дверь снова захлопнулась. Щелчок замка прозвучал как выстрел в голову.
Инга сползла по стене на грязный пол подъезда. Обида? Нет. Страх? Тоже нет. Её трясло от желания уничтожить его. Размазать. Стереть в пыль. Она нащупала в сумке телефон. Пальцы дрожали не от слабости, а от переизбытка адреналина. Мать была в санатории в другом городе, волновать её нельзя — сердце. Подруги? Стыдно признаваться, что муж-альфонс вышвырнул тебя из дома.
Оставался один вариант. Безумный. Унизительный. Но единственный.
Часть 3. В логове
Квартира свекрови пахла так же, как и десять лет назад — пылью, корвалолом и старыми книгами. Галина Петровна открыла не сразу. Она долго смотрела в глазок, прежде чем провернуть замок. Отношения у них были, мягко говоря, прохладные. Свекровь считала Ингу слишком амбициозной и резкой, Инга свекровь — холодной и отстраненной.
— Галина Петровна, мне некуда идти, — сказала Инга с порога. Никаких «здравствуйте», никаких реверансов. — Ваш сын сменил замки в моей квартире, ударил меня и требует долю.
Она ожидала чего угодно: обвинений («сама довела»), оправданий («он не мог»), лекций о женской доле. Но Галина Петровна лишь посторонилась, пропуская невестку внутрь.
— Проходи, — сухо сказала она.
Кухня была стерильно чистой. Ни крошки на столе. Галина Петровна села на табурет, прямая, как палка, и кивнула на стул напротив.
— Рассказывай. Только без соплей. Факты.
Инга рассказала. Она говорила жестко, рубила фразы, как дрова. Про воровство карты. Про «старую жабу». Про удар. Про то, как он вытолкал её на лестницу. Она не просила сочувствия. Она просто отчитывалась, как на допросе, выплескивая свою ярость в это сухое, сморщенное лицо.
— Он требует половину стоимости, — закончила Инга, сжимая край стола так, что ногти побелели. — Иначе не даст развод.
Галина Петровна слушала молча. Её лицо оставалось непроницаемым, как гипсовая маска. Когда Инга замолчала, в кухне повисла тяжелая, липкая тишина. Свекровь не ахала, не качала головой. Она просто смотрела куда-то сквозь Ингу, в темное окно.
«Всё зря», — подумала Инга. — «Она сейчас скажет, что я должна быть мудрее, мягче, что семья — это труд...»
— Ложись в зале на диване, — вдруг произнесла Галина Петровна, вставая. — Бельё в шкафу. Утро вечера мудренее.
И ушла в свою комнату, плотно прикрыв дверь.
Инга осталась одна. Злость сменилась тупым опустошением. Она легла, не раздеваясь, укрывшись колючим пледом. Сон был рваным, черным. Ей снилось, что она бьет кулаками в стену, а стена смеется голосом Руслана.
Утром её разбудил запах... нет, не кофе, а жареного хлеба. На столе в кухне стояла тарелка с гренками и чашка чая. Галины Петровны в квартире не было.
Инга села за стол. Забота? От женщины, которая на свадьбе сидела с лицом похоронного агента? Это сбивало с толку. Но есть она не могла. Кусок не лез в горло. Чувство унижения вернулось с новой силой. Она сидит в квартире врага (а мать Руслана всегда была негласным врагом), ест её еду, пока её собственный дом оккупирован.
НЕТ.
Инга отодвинула тарелку. Она не станет ждать милости. Встать. Умыться. Идти в полицию. Писать заявление. Пусть взламывают дверь с ОМОНом, пусть выводят его в наручниках. Плевать на скандал.
Она быстро собралась, хлопнула дверью и вышла в прохладное утро. Решимость пульсировала в висках. Только закон. Только жесткая сила.
Часть 4. Карающая длань
Пока Инга шагала по проспекту, глядя перед собой невидящим взглядом, в другом конце района разворачивалась совсем иная драма.
Руслан спал сладким сном победителя. Квартира была в его власти. Жена повержена. Впереди маячили перспективы размена, денег, свободной жизни. Он даже начал прикидывать, какую машину купить на свою «долю».
Звонок в дверь был настойчивым. Длинным. Требовательным.
Руслан почесал живот, зевнул и поплелся в прихожую. «Приползла», — самодовольно подумал он. — «Поняла, что деваться некуда. Сейчас будем договариваться».
Он распахнул дверь, даже не посмотрев в глазок, заготовив надменную гримасу.
Но на пороге стояла не Инга.
Галина Петровна была маленькой женщиной, сухой и жилистой. Но в этот момент она казалась огромной. В её руке была зажата хозяйственная сумка, а взгляд был таким, что Руслан невольно отступил назад.
— Мама? — удивился он. — А ты чего...
Договорить он не успел. Галина Петровна молча шагнула вперед, и её рука, сухая и жесткая, как клешня краба, вцепилась в его редеющие волосы.
— Ай! Мам, ты чего?! Больно! — взвизгнул Руслан, пытаясь вырваться, но мать держала крепко.
— Больно?! — голос Галины Петровны не был громким, но от него веяло могильным холодом. — А жену бить не больно было? А воровать у неё не больно?
— Мама, отпусти! Она тебе наплела...
Галина Петровна дернула его так, что он чуть не упал на колени. Она тянула его к выходу, как нашкодившего щенка, не обращая внимания на то, что он был в одних трусах и майке.
— Я тебя растила мужчиной, — шипела она, и в этом шипении было столько презрения, что Руслану стало по-настоящему страшно. — А выросло... Гниль выросла. Позорище.
— Мам, это моя квартира тоже! Я имею право!
— Твое здесь — только грязь под ногтями! — отрезала она. — Квартира тещи, деньги жены, а гонор — твой? ВОН ОТСЮДА!
Она вытолкала его на лестничную площадку. Руслан упирался босыми ногами в кафель, верещал, пытался перехватить её руки, но мать была одержима какой-то нечеловеческой силой.
— Ключи! — потребовала она, прижав его к перилам.
— Не дам!
Пощечина была звонкой и короткой. Руслан опешил. Мать не била его с пятого класса.
— Ключи, я сказала! Или я сейчас вызову отца Инги, и он тебе ноги переломает. А я добавлю.
Руслан, хлюпая носом от унижения и боли, дрожащими руками вытащил из кармана шорт, валявшихся тумбочке в прихожей, куда он успел дотянуться, связку. Галина Петровна вырвала их из его рук.
— Одежду заберешь потом. В пакете у мусоропровода, — сказала она и захлопнула дверь прямо перед его носом.
Руслан остался стоять на холодном бетоне. Босой. Полуголый. И абсолютно раздавленный. Он попробовал постучать.
— Мам, ну открой... Ну куда я пойду?
— К чертям собачьим! — донеслось из-за двери голосом, который он слышал только в самых страшных кошмарах. — Ко мне даже не суйся. Замки я тоже сменю.
Часть 5. Пустота
Инга подходила к серому зданию отдела полиции. Решимость не угасла, но к ней примешалась тошнота. Сейчас придется писать, объяснять равнодушному дежурному, что муж украл карту, что ударил... Это было так грязно.
Телефон в кармане ожил. На экране высветилось: «Галина Петровна».
Инга замерла. Сердце ухнуло куда-то вниз. Неужели Руслан пришел к ней и настроил мать против?
— Да? — голос Инги звучал глухо.
— Ты где? — спросила свекровь. Тон был деловой, без эмоций.
— У полиции.
— Уходи оттуда. Жду тебя в кафе «Орион» через двадцать минут. Это на углу Ленина.
— Зачем? — Инга нахмурилась. — Галина Петровна, если вы хотите меня мирить с ним, то...
— Я хочу отдать тебе ключи. Иди в кафе.
Гудки.
Инга стояла в ступоре. Ключи? Откуда?
Кафе было пустым и безликим. Галина Петровна сидела за дальним столиком. Перед ней стоял нетронутый чай. Когда Инга подошла, свекровь молча положила на стол связку новых блестящих ключей.
— Замки те же, — сказала она, не поднимая глаз. — Он сделал дубликаты, оригинал у него был один. Я забрала.
Инга медленно взяла металл в руки. Он был теплым.
— Как... как вы это сделали?
Галина Петровна наконец подняла взгляд. В её глазах не было торжества, только безмерная, вековая усталость.
— Выкинула. Как мусор, — просто сказала она. — Вещи его я собрала, стоят у консьержки внизу. Заберет сам.
Инга не знала, что сказать. Все заготовленные слова о защите, о суде, о ненависти застряли в горле.
— Спасибо, — выдавила она.
— Не за что, — жестко ответила Галина Петровна. — Я это не для тебя сделала. А для себя. Чтобы не было стыдно перед богом, что вырастила подлеца и промолчала.
Она помолчала, разглаживая скатерть сухими пальцами.
— Прости меня, Инга. За него.
Это прозвучало как гром среди ясного неба. Гордая Галина Петровна просила прощения.
— Вы не виноваты, — тихо сказала Инга.
— Виновата. Где-то упустила. Где-то разбаловала. Теперь пожинаю.
Они посидели еще минуту в молчании. Потом Галина Петровна встала, поправила пальто.
— На развод подавай. Имущество дели по закону. Если он сунется — звони мне. В мою квартиру я его больше не пущу. Пусть учится жить сам. В сорок лет пора бы.
Она ушла, не оглядываясь, прямая и строгая.
Руслан потерял всё. В тот день его мир, построенный на наглости и уверенности в женской покорности, рухнул. Жена, которую он считал слабой, оказалась способна на ярость. Мать, которую он считал тылом, оказалась судьей.
Родственники, узнав о том, что он поднял руку на женщину и выгнал её из квартиры, закрыли перед ним двери. «Мужик так не поступает», — сказал ему дядя Витя и бросил трубку. Друзей у него давно не было — они отсеялись, когда он начал занимать деньги и не отдавать.
Через месяц Руслан снял комнату в коммуналке на окраине. Там не было ремонта. Обои отходили от стен желтыми лоскутами, пахло сыростью и чужим борщом. Он сидел на продавленном матрасе, глядя в одну точку. Вокруг была тишина. Не та уютная тишина дома, а звенящая, холодная пустота одиночества.
Он думал, что все они приползут. Что Инга не сможет без него, что мать остынет. Но телефон молчал. Никто не звонил. Никто не писал. Он остался один на один со своей жадностью и глупостью, и это общество было самым невыносимым из всех возможных.
Впереди была долгая, серая жизнь, где за каждый кусок хлеба придется платить самому, и где больше некого винить в своих неудачах, кроме человека в зеркале.
Автор: Елена Стриж ©
Рекомендуем Канал «Семейный омут | Истории, о которых молчат»