Марина сидела на краешке дивана и смотрела, как сын Дмитрий торопливо запихивает детские вещи в сумку. Невестка Алина молча складывала одежду в чемодан, её движения были резкими, злыми. Пятилетний Степка вертелся рядом, не понимая, почему все такие сердитые.
— Мам, мы уедем на дачу на пару дней, — Дмитрий не смотрел ей в глаза. — Тебе нужно остыть. Нам всем нужно.
Марина хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. Ещё час назад они сидели за ужином, и она просто посоветовала Алине не кормить ребёнка перед сном сладостями. Просто посоветовала, по-доброму. А в ответ услышала такое, что до сих пор уши горели.
«Хватит учить меня жизни! Вы здесь временно, не забывайте!» — выпалила Алина тогда.
Временно. Марина живёт у них уже полгода, с тех пор как продала свою однушку на окраине. Два миллиона триста — все накопления за жизнь. Отдала детям на первый взнос за эту трёшку, даже не оформляя никаких бумаг. Дмитрий обещал, что она теперь с ними навсегда, что это их общий дом. А Алина молчала тогда, только губы поджала.
Дверь хлопнула. Марина осталась одна в чужой тишине. Села обратно на диван и обвела взглядом гостиную. Здесь всё было не так. Телевизор стоял напротив окна, и вечером в экране отражался свет фонарей с улицы. Диван загораживал батарею, зимой жара стояла невыносимая. Книжный шкаф притулился в углу у самой двери, каждый раз задевала его плечом.
Марина встала и подошла к окну. Во дворе играли дети, кто-то выгуливал собаку. Обычный вечер пятницы. Она вдруг подумала о том, что может просто взять и сделать здесь нормально. Пока их нет. Алина же говорит, что ей всё равно, лишь бы Марина не лезла. Ну вот и не полезет, просто переставит мебель поудобнее.
Она начала с дивана. Тяжеленный, зараза, но Марина была женщиной крепкой, всю жизнь сама справлялась. Оттащила его к противоположной стене, освободив батарею. Сразу стало просторнее. Телевизор передвинула на другую тумбу, теперь свет не мешал. Книжный шкаф пристроила у длинной стены — то, что надо, и места больше, и удобно.
Работала она до поздней ночи. Потом ещё вымыла пол, протерла пыль. Встала посреди комнаты, вытерла вспотевший лоб. Красота. Теперь тут по-человечески можно жить. Алина наверняка оценит, когда вернётся. Марина легла спать с лёгким сердцем.
Они появились в воскресенье вечером. Марина уже собиралась ставить чайник, когда в прихожей раздался звон ключей. Степка вбежал первым, раскрасневшийся, счастливый.
— Баба Мари! А мы на речке купались! И рыбу ловили!
Марина обняла внука, вдохнула запах солнца и травы от его макушки. Дмитрий прошёл на кухню с сумками, кивнул ей молча. А потом в гостиную вошла Алина.
Сначала была тишина. Такая звенящая, что у Марины заложило уши. Алина стояла посреди переставленной комнаты и медленно крутила головой, разглядывая изменения. Лицо её каменело на глазах.
— Что. Это. Такое? — выговорила она наконец.
— Я решила немного… улучшить расстановку, — Марина попыталась улыбнуться. — Теперь ведь гораздо удобнее, правда? Диван не загораживает батарею, телевизор…
— Кто вам разрешил трогать мои вещи?
— Алина, ну я просто хотела помочь…
— Помочь?! — невестка шагнула вперёд, и Марина невольно попятилась. — Кто вас просил помогать? Это моя квартира! Моя!
— Алин, успокойся, — из кухни вышел Дмитрий. — Мама хотела как лучше.
— Даже не мечтайте! — Алина повернулась к свекрови, и в её глазах Марина увидела такую ярость, что стало не по себе. — Вы для этой квартиры — чужие люди! Чужие, понимаете? Я не хочу, чтобы вы здесь что-то меняли, переставляли, решали! Это не ваш дом!
Слово «чужие» ударило Марину как пощёчина. Два миллиона триста тысяч. Её последние деньги. Её надежда на спокойную старость рядом с семьёй. И вот как это называется — чужая.
— Алина, прекрати, — Дмитрий взял жену за руку, но она вырвалась.
— Нет, пусть знает! Хватит уже под нами копать, обустраиваться, как будто это её дом! А ну-ка всё поставьте обратно, как было!
— Я не буду, — голос Марины дрогнул. — Здесь действительно было неудобно, и я просто…
— Раз так, то я сама наведу порядки. — Алина достала телефон и начала что-то нажимать. — Дмитрий, где у нас пароль от роутера?
— Зачем тебе?
— Затем. Раз ваша мамочка такая самостоятельная, пусть сидит в тишине и думает о своём поведении. Интернет отключаю. Телевизор тоже. Чтобы не маячила перед глазами и не мешала нам жить.
— Ты что, совсем?! — Дмитрий попытался забрать у неё телефон, но Алина уже успела зайти в настройки.
— Всё. Интернета нет. И телик можешь не включать, я пульт спрячу.
Она развернулась и вышла из комнаты. Дмитрий стоял посреди гостиной, растерянно глядя то на мать, то на дверь, за которой скрылась жена.
— Прости, мам, — пробормотал он. — Она просто устала. Я поговорю с ней.
Но Марина уже ничего не слышала. Она прошла в свою маленькую комнатку — бывший кабинет, где едва помещалась кровать и тумбочка — и закрыла дверь.
Села на кровать и уставилась в стену. Чужая. Она — чужая в доме, который купили на её деньги. Чужая для женщины, которую приняла как дочь, хоть та и держалась всегда на расстоянии. Марина вспомнила, как радовалась, когда Дмитрий сказал, что они нашли квартиру. Как без раздумий отдала все сбережения, даже не переспросив, оформят ли на неё хоть долю. Просто поверила. Дура старая.
Слёзы покатились по щекам. Марина вытирала их рукавом, но они всё текли и текли. Обидно было до боли в груди. Не из-за мебели даже, а из-за того, как легко Алина вычеркнула её из своей жизни. Отключила интернет, спрятала пульт — как провинившемуся ребёнку. Марина всю жизнь была самостоятельной, сильной, а тут с ней обошлись, будто она никто.
Она долго сидела в темноте, слушая, как в соседней комнате Алина с Дмитрием о чём-то негромко разговаривают. Потом голоса стихли, включилась вода в ванной — укладывали Степку спать.
Марина легла, не раздеваясь. Пыталась заснуть, но сон не шёл. В голове крутились одни и те же мысли: что же делать дальше? Остаться здесь, в этой комнатке, где ей не рады? Или уйти — но куда? Квартиру продала, денег больше нет.
Часа в два ночи она встала. Горло пересохло, нужно было попить. Марина тихо вышла в коридор и пошла на кухню. Проходя мимо гостиной, заметила свет.
Алина сидела на полу около журнального столика. Перед ней лежали фотографии, много фотографий, и невестка рассматривала их одну за другой. Плечи у неё были сгорблены, и в этой позе было что-то такое одинокое, что Марина замерла.
— Не спится? — спросила она тихо.
Алина вздрогнула и торопливо начала собирать снимки.
— Не надо, я сейчас всё уберу.
— Можно посмотреть?
Алина замерла. Потом медленно кивнула. Марина присела рядом на пол, поморщившись — колени в последнее время побаливали. Взяла одну фотографию. Чёрно-белая карточка, выцветшая по краям. На ней девочка лет семи в казённом платьице стоит у стены с облупившейся краской. Глаза огромные, серьёзные.
— Это ты?
— Детдом номер пять. Мне там было с четырёх до четырнадцати лет, — голос Алины был ровным, но Марина услышала в нём что-то такое, от чего сердце сжалось.
Она взяла другую фотографию. Алина постарше, с двумя косичками, в окружении таких же детдомовских девчонок. Все улыбаются, но улыбки какие-то неправильные, натянутые.
— Я не знала, что ты хранишь эти фотографии.
— Дима не знает. Никто не знает. Я их достаю, когда… когда мне плохо.
Марина посмотрела на невестку. И вдруг вспомнила, как её собственная мать, когда ей, маленькой Марине, было тяжело, всегда пекла пироги. Говорила, что домашняя выпечка — это как обнимашки, только вкусные. Мама умерла двадцать лет назад, но Марина до сих пор помнила запах её пирогов и то тепло, которое они с собой несли.
— Подожди меня, — сказала она и встала.
На кухне Марина достала из холодильника всё, что нашла: яйца, масло, муку, сахар. Руки двигались сами собой, замешивая тесто. Она делала этот торт всегда, когда Дмитрий был маленьким и чем-то расстраивался. Простой бисквит, но получался пышным, нежным. Включила духовку и вернулась в гостиную.
Алина так и сидела, уставившись на фотографии.
— Расскажешь мне о себе? — Марина опустилась рядом. — Только не про работу и успехи. Про настоящую тебя. Ту девочку.
Алина подняла голову. Посмотрела на Марину долгим взглядом, и в её глазах мелькнуло что-то — недоверие, страх, надежда.
— Зачем вам это? После того, что я вам наговорила…
— Затем, что я хочу понять. И, может быть, мне тоже есть что сказать.
Алина взяла одну из фотографий, провела пальцем по выцветшей поверхности.
— Меня мать оставила в больнице, когда мне было четыре. Просто ушла и не вернулась. Я помню, как ждала её. Каждый день ждала. Потом перестала.
Она говорила медленно, с паузами, будто вытаскивала слова из какого-то глубокого тайника.
— В детдоме нас делили на две категории: тех, за кем родители могут вернуться, и тех, за кем точно не вернутся. Я была во второй. Это значит, что тебя никто не навещает, не приносит гостинцы, не забирает на выходные. Ты просто там. Всегда.
Марина слушала молча. На кухне запахло выпечкой, но она не пошла проверять — сейчас это было не важно.
— Я всегда мечтала о семье. Не просто о маме или папе, а обо всём — о доме, где тепло, где пахнет пирогами, где тебя ждут и рады тебе. Где у тебя есть своё место. — Алина подняла глаза на Марину. — Когда я встретила Диму, мне показалось, что я это нашла. Мы сняли квартиру, потом начали копить на свою. Я работала как проклятая, откладывала каждую копейку. Потому что это было моё. Мой дом. Моя семья. То, чего у меня никогда не было.
— А потом появилась я, — тихо сказала Марина.
— А потом появились вы. — Алина сглотнула. — И я испугалась. Испугалась, что вы заберёте это у меня. Что начнёте командовать, менять всё под себя, и я снова окажусь лишней. Как там, в детдоме. Всегда на вторых ролях, всегда не главная.
— Я не хотела ничего забирать, — Марина почувствовала, как к горлу подступают слёзы. — Я просто… я не знала, как быть рядом, не мешая. Всю жизнь я одна растила Диму, одна решала, одна всё делала. Тут вдруг оказалось, что я не главная. Есть ты, и это твоя семья. Мне было трудно найти своё место.
— Мне было страшно дать вам это место. Вдруг вы займёте всё?
— А мне было больно чувствовать, что я здесь не нужна. Что я — обуза.
Они замолчали. Марина вдруг осознала, как много общего было в их страхах. Алина боялась потерять дом, а Марина боялась остаться без семьи. Обе цеплялись за одно и то же, только с разных сторон.
Запах гари дёрнул Марину с места.
— Торт!
Она кинулась на кухню, выхватила форму из духовки. Верх слегка подгорел, но в целом бисквит получился. Марина полила его шоколадной глазурью, чтобы скрыть почерневшую корочку, и понесла в гостиную вместе с чайником и чашками.
— Получилось не очень, — сказала она виновато, ставя всё на столик. — Заболталась с тобой.
— Спасибо, — Алина взяла чашку и обхватила её ладонями, хотя в комнате было тепло. — Знаете, мне никто никогда не пёк. В детдоме были только казённые булки. Сухие, невкусные.
Они ели торт и пили чай. Алина рассказывала дальше — про училище, куда поступила после детдома, про общежитие, где воровали вещи, про первую работу, где на неё смотрели свысока. Про то, как она пробивалась, доказывала, билась, чтобы стать кем-то. Чтобы иметь право на нормальную жизнь.
— Я думала, если я буду идеальной матерью, идеальной женой, идеальной хозяйкой, то наконец-то почувствую, что имею право на всё это, — Алина смотрела в свою чашку. — Но вы появились, и я испугалась, что опять недостаточно хороша. Что вы это увидите и… не знаю. Отнимете? Вытесните? Докажете, что я не справляюсь?
— Господи, Алина, — Марина потянулась и накрыла её руку своей. — Я никогда не хотела тебя вытеснять. Я просто… я не умею быть незаметной. Всю жизнь привыкла всё контролировать, за всё отвечать. А тут надо было научиться отойти в сторону, и у меня не получалось.
— А я не умею доверять. Всю жизнь привыкла, что если отпустишь контроль, то всё отнимут.
Они посмотрели друг на друга, и Марина вдруг ясно увидела — перед ней не злая невестка, а напуганная женщина, которая до сих пор та самая девочка из детдома, боящаяся остаться без дома.
— Прости меня за сегодня, — Алина опустила глаза. — За все эти слова. Про чужих людей. Это было подло.
— А ты прости меня за мебель. За то, что лезла, не спрашивая. За советы про Степку.
— Мебель… Она правда удобнее стоит теперь. Просто я так разозлилась, что сразу не смогла это признать.
— Интернет включишь обратно?
Алина виновато кивнула.
— И пульт верну. Это было по-детски.
— Немного по-детски, — согласилась Марина с лёгкой улыбкой.
Алина налила ещё чаю. Они сидели молча, но теперь это была другая тишина — не злая, а просто усталая. Тишина двух женщин, которые наконец-то перестали воевать.
— Можно я вас кое о чём попрошу? — Алина подняла голову.
— Конечно.
— Научите меня печь? Этот торт, пироги, всё, что вы умеете. Я хочу, чтобы Степка помнил запах выпечки дома. Чтобы у него это было.
Марина кивнула, не доверяя своему голосу. Они убрали фотографии в альбом. Алина поставила его на книжную полку — ту самую, которую Марина передвинула.
— Знаете, когда шкаф тут стоит, правда больше света, — тихо сказала Алина.
— Угу, — Марина поднялась с пола, поморщившись. — Ой, колени. Старая стала.
— Вы не старая, — Алина тоже встала. Они стояли напротив друг друга, неловкие, не зная, что делать дальше.
— Мне спать пора, — Марина пошла к выходу из комнаты.
— Марина Петровна?
Она обернулась.
— Я правда постараюсь. Быть лучше. Не такой… колючей.
— И я постараюсь. Не лезть, не командовать.
Они разошлись по своим комнатам. Марина легла и закрыла глаза. Обиды стало меньше, но она никуда не делась совсем. Слова «чужие люди» всё ещё отдавались болью где-то в груди. Просто теперь она понимала, откуда эти слова взялись. И это чуть-чуть помогало.
Утром, когда Марина вышла на кухню, там уже сидел Дмитрий с чашкой кофе. Увидев мать, он виновато улыбнулся.
— Доброе утро, мам.
— Доброе.
— Прости за вчера. Я не должен был вас просто оставить ругаться.
Марина села напротив.
— А что бы ты сделал?
— Не знаю, — Дмитрий потёр лицо руками. — Я разрываюсь между вами. Алина — моя жена, ты — моя мать. Вы обе мне дороги, и когда вы ссоритесь, я чувствую себя полным идиотом.
— Мы поговорили ночью. С Алиной.
— Серьёзно? И как?
— По-человечески. Наконец-то.
Дмитрий облегчённо выдохнул. В коридоре послышались шаги — это Алина вела Степку в ванную. Мальчик зевал и жмурился от света.
— Баба Мари! — увидев бабушку, он просиял. — А ты будешь сегодня со мной в садик идти?
— Не знаю, солнышко. Спроси у мамы.
Алина остановилась в дверях кухни. Посмотрела на Марину, потом на сына.
— Баба Мари пойдёт с нами, — сказала она. — Если хочет, конечно.
— Хочу, — кивнула Марина.
Они завтракали все вместе. Марина намазывала маслом тосты для Степки, Алина варила кашу, Дмитрий рассказывал что-то про работу. Обычное утро, но для Марины в нём было что-то новое. Алина больше не отворачивалась от неё демонстративно, не поджимала губы. А когда их взгляды встретились, невестка даже слегка улыбнулась.
После завтрака Дмитрий ушёл на работу, а Марина с Алиной и Степкой отправились в садик. Шли молча, мальчик прыгал впереди, гоняя камешки. У ворот садика Степка обернулся:
— Баба Мари, а ты меня заберёшь сегодня?
Марина посмотрела на Алину, спрашивая разрешения.
— Мы вместе заберём, — сказала Алина. — Если баба Мари не против.
— Не против.
Степка убежал к друзьям, а они двинулись обратно. Шли рядом, и Марина вдруг подумала, что это первый раз, когда они просто идут вдвоём, никуда не торопясь и не ссорясь.
— Вы работаете в понедельник? — спросила Алина.
— Нет, я на пенсии уже три года.
— Тогда… может, зайдём в магазин? Купим продуктов, и вы покажете мне, как пекут тот торт?
Марина остановилась.
— Правда хочешь?
— Правда. Я же говорила — хочу научиться.
Они зашли в магазин. Ходили по рядам, Марина показывала, какую муку лучше брать, какое масло. Алина слушала внимательно, задавала вопросы. И в какой-то момент Марина поймала себя на мысли, что ей это нравится. Не командовать, а учить. Делиться тем, что умеешь.
Дома они вместе замешивали тесто. Марина показывала, Алина повторяла. Руки у невестки были неумелые, она то переборщит с сахаром, то забудет добавить разрыхлитель, но старалась. И когда торт наконец отправился в духовку, обе устало сели за стол.
— Надеюсь, он получится, — Алина вытерла руки полотенцем.
— Получится. Может, не с первого раза, но получится.
Алина посмотрела на неё.
— Мы ведь тоже не с первого раза, да?
— Не с первого, — согласилась Марина. — Но, кажется, начинаем понимать друг друга.
Торт получился чуть суховатым, но Степка, вернувшись из садика, уплетал его за обе щеки и кричал, что это самый вкусный торт в мире. Алина счастливо светилась, а Марина смотрела на них и думала, что, может быть, всё ещё наладится.
Вечером, когда все сидели в гостиной — Степка играл с машинками, Дмитрий читал новости в телефоне, Алина листала журнал — Марина вдруг осознала, что сидит на диване, который сама переставила, и никто больше об этом не вспоминает. Диван стоял у стены, батарея была свободна, и всем было удобно.
Алина подняла голову, встретилась с ней взглядом и тепло улыбнулась. Просто улыбнулась, без напряжения и фальши. И Марина улыбнулась в ответ.
Они ещё не стали близкими. Ещё было много недосказанности, осторожности, страха снова сказать что-то не то. Но они сделали шаг навстречу. Первый, самый трудный шаг.
И, может быть, когда-нибудь Алина назовёт её мамой. А может, и не назовёт — и это тоже будет нормально. Главное, что они перестали быть чужими. Они стали просто людьми, которые учатся жить под одной крышей, учатся слышать друг друга и принимать такими, какие есть.
А это уже было началом семьи. Настоящей семьи, где каждому есть место, и никто не лишний.
Рекомендую почитать: