Автобус, натужно гудя старым мотором, полз сквозь плотное, дрожащее марево июльского полдня. Кондиционер в салоне давно сдался, и из открытых форточек врывался не свежий ветерок, а горячий, пахнущий пылью и плавящимся асфальтом воздух. Я прижалась виском к теплому стеклу, чувствуя, как по спине стекает липкая струйка пота. На коленях у меня лежала сумка — не чемодан, а именно дорожная сумка, в которую я побросала только самое необходимое: белье, легкие платья, паспорт и пухлый конверт с деньгами.
Странно, но, несмотря на удушающую жару и тряску, мне впервые за десять лет стало легко дышать. Словно с груди убрали бетонную плиту, которую я таскала на себе, боясь признаться даже самой себе, насколько она тяжела.
Мы с Вадимом прожили в браке ровно десятилетие. Когда мы познакомились, он казался мне основательным, серьезным мужчиной. Не романтиком, нет — цветы он считал пустой тратой денег, а прогулки под луной — глупостью. Но мне, выросшей без отца, эта его приземленность казалась гарантией стабильности. Он работал прорабом, я преподавала фортепиано в музыкальной школе. Казалось бы, обычная семья.
Проблемы начались не сразу, они прорастали медленно, как сорная трава, которую вовремя не выдернули. Сначала мы жили на съемной квартире, и это было самое счастливое время. Но потом его мать, Нина Семеновна, предложила переехать к ней в «трешку», чтобы мы могли копить на своё жилье.
— Зачем дяде чужому платить? — говорила она, поджимая тонкие губы. — Живите у меня, места всем хватит. Я женщина тихая, мешать не буду.
Это была ловушка, в которую я шагнула с улыбкой. «Тихая» Нина Семеновна оказалась домашним тираном с идеальным слухом на чужое безделье. В её квартире, записанной, разумеется, на неё же, существовал негласный устав. Невестка должна быть на ногах всегда. Если я приходила с работы и садилась проверить тетради учеников, свекровь тут же возникала в дверях:
— Леночка, а в ванной кафель что-то потускнел. Ты бы протерла, пока время есть.
И я шла протирать. Потому что Вадим, когда я пыталась пожаловаться, лишь отмахивался:
— Лен, ну это же её дом. Будь благодарна. Мама старая человека, ей чистота важна. Не заводись.
Вадим вообще мастерски умел не замечать проблем. Он приходил со стройки, съедал ужин из трех блюд, который я готовила по строгим инструкциям свекрови («Вадик не любит лук крупными кусками», «В котлеты хлеба не клади»), и ложился на диван с телефоном. Все бытовые вопросы, все счета, все капризы его матери легли на мои плечи.
Я превратилась в функцию. Удобную, безотказную бытовую технику. Моя зарплата уходила на продукты и «коммуналку», а деньги Вадима откладывались на призрачную «нашу квартиру», о которой говорили всё реже, зато всё чаще обсуждали покупку новой машины для мужа или ремонт дачи для мамы.
Этим летом жара стояла невыносимая. В музыкальной школе закончился учебный год, но я набрала частных учеников, чтобы заработать лишнюю копейку. Я бегала по раскаленному городу от одного дома к другому, а вечером вставала к плите в душной кухне, где Нина Семеновна экономила электричество и не разрешала включать вентилятор.
Срыв случился в понедельник. Я просто упала в прихожей, когда вернулась домой. Очнулась от запаха нашатыря. Надо мной склонилась соседка, тетя Валя, которая случайно зашла за солью. Ни Вадима, ни свекрови дома не было — они уехали на дачу поливать помидоры.
— Ты себя в гроб загонишь, девочка, — покачала головой соседка, помогая мне дойти до дивана. — На тебе лица нет. Одни глаза остались.
На следующий день я пошла к врачу. Терапевт, пожилая женщина с усталым взглядом, долго слушала моё сердце, мерила давление, а потом отложила стетоскоп и строго сказала:
— Милочка, у вас истощение нервной системы и тахикардия. Если вы сейчас не остановитесь, то к сорока годам станете инвалидом. Вам нужен санаторий. Полный покой, сон и никаких стрессов. Иначе организм просто выключится.
Эти слова подействовали как холодный душ. Я вспомнила, что у меня есть «заначка» — деньги, которые я тайком откладывала с репетиторства, пряча их в старой коробке из-под зимних сапог в глубине шкафа. Там набралась приличная сумма, которой как раз хватало на две недели в хорошем санатории на побережье. Не люкс, конечно, но с питанием и лечением.
Вечером, когда Вадим вернулся с дачи, я решилась. Он сидел на кухне, с аппетитом уплетая разогретое рагу, и рассказывал, как дорого нынче стоит навоз.
— Вадим, — тихо начала я, чувствуя, как дрожат руки. — Мне нужно с тобой серьезно поговорить.
Он даже не поднял глаз от тарелки.
— Ну, говори. Что, опять утюг сломался?
— Нет. Я была у врача. У меня проблемы с сердцем и истощение. Мне необходимо лечение.
Вадим замер с вилкой у рта, прожевал и наконец посмотрел на меня. В его взгляде не было тревоги, только легкое недоумение.
— И что? Таблетки выписали? Купим, не проблема.
— Таблетки не помогут. Мне нужен отдых. Санаторий. Я нашла недорогой вариант в Лоо, на две недели. Деньги у меня свои есть, я накопила. Поеду в начале августа.
Муж отложил вилку и откинулся на спинку стула. Его лицо выражало искреннее непонимание, граничащее с возмущением.
— В санаторий? Лена, ты в своем уме? Сейчас самый сезон, там цены бешеные. Даже если у тебя есть деньги — зачем их транжирить? Мы же машину хотели менять, у моей уже пробег под двести тысяч. Стойки стучат, резина лысая. Дай лучше мне эти деньги, я добавлю и возьму нормальный аппарат. А ты дома отдохнешь.
— Я не могу дома, Вадим! — голос сорвался на крик. — Тут твоя мама, тут готовка, уборка. Я просто умру здесь!
Он поморщился, словно от зубной боли.
— Не преувеличивай. Мать тебе добра желает. А отдых...
И тут он произнес то, что перевернуло всё. Он посмотрел на меня, как на капризного ребенка, требующего дорогую игрушку, и выдал:
— Зачем тебе отпуск? Съезди лучше к моей маме, ей грядки нужно прополоть! Она жаловалась, что сорняки поперли после дождей, спина не гнется. Вот тебе и фитнес, и свежий воздух, и польза для семьи. А деньги на машину отдай, не будь эгоисткой.
В кухне повисла тишина. Только гудел старый холодильник и где-то за окном кричали дети. Я смотрела на мужа и видела его словно впервые. Я видела не надежность, а равнодушие. Не бережливость, а жадность. Не семью, а использование.
«Съезди к маме, прополи грядки». Вместо лечения. Вместо моря. Вместо жизни.
— Ты серьезно? — спросила я шепотом.
— Абсолютно, — кивнул он, снова принимаясь за рагу. — Завтра выходной, вот и собирайся. Мать обрадуется.
В ту ночь я не сомкнула глаз. Жара не спадала даже ночью, но мне было холодно. Я лежала на краю дивана и думала. Думала о том, что десять лет я пыталась вырастить сад на бетонной плите. Я поливала, удобряла, заботилась, а в ответ получала только требования работать больше. Я поняла, что если сейчас поеду на эти чертовы грядки, то я уже никогда оттуда не вернусь. Я просто засохну там, как те сорняки.
Утром, едва Вадим ушел на работу, я достала сумку. Я не взяла ничего лишнего. Никакой бытовой техники, которую мы покупали «вместе» (на мои деньги), никаких подарков свекрови. Только свою одежду, свои ноты и свои накопления.
Я написала записку и положила её на кухонный стол, прижав ключами от квартиры.
«Поехала полоть. Не ищи».
И вот теперь я ехала в автобусе к морю. Телефон я выключила еще на вокзале, предварительно вытащив сим-карту и выбросив её в урну. Мне не хотелось слышать их голоса. Не хотелось оправдываться.
Санаторий оказался скромным, но уютным. Мой номер выходил окнами в парк, где стрекотали цикады и пахло кипарисами. Первые три дня я просто спала. Я просыпалась только на завтрак, обед и ужин, а потом снова проваливалась в глубокий, тягучий сон. Организм жадно добирал то, чего его лишали годами.
На четвертый день я спустилась к морю. Вода была теплой, ласковой. Я зашла в море по пояс, окунулась с головой и, вынырнув, почувствовала, как соленая вода смывает с меня пыль прошлой жизни. Я лежала на воде, глядя в бесконечное голубое небо, и впервые за много лет улыбалась.
Дни потекли спокойной, размеренной чередой. Процедуры, массаж, прогулки, чтение книг в тени платанов. Я начала замечать вкусы еды, цвета заката, звуки музыки, доносившейся из кафе на набережной. Я вспомнила, что я — женщина, а не посудомойка с функцией педагога.
Возвращаться к Вадиму я не собиралась. Еще лежа в номере, я просматривала вакансии в интернете. В соседнем приморском городке требовался преподаватель в частную студию искусств. Зарплата небольшая, но обещали помочь с жильем. Я созвонилась с директором, выслала резюме, и меня пригласили на собеседование.
Прямо из санатория я поехала не на вокзал, чтобы вернуться в душную столицу, а в этот маленький городок. Собеседование прошло успешно. Директор, интеллигентная дама в очках, послушав мою игру, сразу предложила контракт.
— У нас есть комната в общежитии для сотрудников, — сказала она. — Условия спартанские, но чисто и тихо. Вас устроит?
— Меня устроит всё, где нет грядок, — ответила я, и мы обе рассмеялись.
Жизнь начала налаживаться. Общежитие действительно было скромным, но это была моя комната. Я купила яркие шторы, завела чайник и крошечный горшок с геранью. Я завела кота — рыжего, наглого бродягу, который увязался за мной на улице. Назвала его Абрикос.
Я работала, гуляла у моря, дышала. Я оформила развод дистанционно, через юриста, чтобы не видеть Вадима.
Прошло полгода. Зима на юге была мягкой, бесснежной, похожей на затянувшуюся осень. Я уже почти забыла о прошлой жизни, когда прошлое само нашло меня.
Я выходила из студии после вечерних занятий. У ворот стоял Вадим. Я узнала его не сразу — он как-то ссутулился, похудел, одежда висела на нем мешком. На нем была куртка, которую мы покупали три года назад, и она выглядела неопрятной.
Увидев меня, он шагнул навстречу.
— Лена... Ну наконец-то. Еле нашел тебя. Тетка твоя, из Саратова, проговорилась, где ты.
Я смотрела на него и не чувствовала ничего. Ни злости, ни обиды, ни любви. Только легкое удивление: что этот чужой человек делает в моем новом мире?
— Зачем приехал, Вадим? — спросила я спокойно.
— Как зачем? Домой забрать! — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. — Хватит дурить, Лен. Погуляла и будет. Мать совсем плохая, радикулит скрутил, лежит, встать не может. Дома бардак, пыль, жрать нечего. Я уже замучился пельменями питаться. Машину так и не купил, все деньги на врачей ушли.
Он говорил быстро, сбивчиво, и в каждом слове сквозила одна мысль: ему плохо. Ему неудобно. Ему нужна его служанка.
— Лена, поехали. Я всё прощу. Ну, сбежала, с кем не бывает. Бабы — они дуры эмоциональные. Я даже не буду напоминать про те деньги. Вернись, а? Мать плачет, тебя вспоминает. Говорит, никто так полы не мыл, как Леночка.
Я чуть не рассмеялась в голос. Никто так полы не мыл. Вот она, высшая похвала моей жизни.
— Вадим, — прервала я его поток жалоб. — А помнишь, ты меня на грядки посылал?
— Ну помню, — нахмурился он. — Так надо же было...
— Так вот, я твой совет выполнила. Я прополола.
— Чего? — он вытаращил глаза. — Ты же не поехала!
— Я жизнь свою прополола, Вадим. Выдернула из неё всё ненужное, всё, что мне свет загораживало и соки пило. Тебя, маму твою, квартиру вашу, обязанности эти бесконечные. И знаешь, как сразу легко стало? Как цветы распустились.
Он смотрел на меня с открытым ртом, пытаясь переварить услышанное.
— Ты что, серьезно? Из-за грядок каких-то? Мы же семья! Десять лет!
— Не было семьи, Вадим. Было удобство. Для тебя и твоей мамы. А теперь у меня есть я. И Абрикос.
— Какой еще абрикос? Ты что, фруктами торгуешь?
— Кот это. Мой кот.
Я поправила шарф и посмотрела ему прямо в глаза.
— Уезжай, Вадим. Нам не о чем говорить. Я подала на развод, бумаги придут тебе по почте. Найми маме сиделку, продай дачу, научись варить суп. Взрослей. А меня здесь нет. Для тебя — больше нет.
Я развернулась и пошла прочь по набережной, где зажигались фонари. Я слышала, как он что-то кричал мне вслед, что-то про совесть, про женский долг, но эти слова уносил морской ветер, и они не задевали меня.
Говорят, Вадим еще долго пытался найти мне замену, но ни одна женщина не выдерживала в их квартире больше месяца. Нина Семеновна быстро объясняла претенденткам, где лежит тряпка, а современные женщины, оказывается, тоже умеют ценить себя. В итоге Вадим продал дачу, потому что ухаживать за ней стало некому, и теперь сам проводит вечера с больной матерью, слушая её бесконечные упреки. Но это уже не моя забота.
Моя жизнь теперь наполнена другими звуками. Звуками музыки, шумом прибоя и мурлыканьем рыжего кота.
Недавно в нашу студию пришел новый настройщик фортепиано. Высокий седовласый мужчина с добрыми глазами и мягкой улыбкой. Он долго возился с инструментом в моем классе, а потом, когда закончил, задержался в дверях.
— Елена, вы сегодня вечером свободны? — спросил он немного смущенно. — В филармонии концерт Шопена. У меня есть два билета. И... там отличный буфет, но я бы лучше пригласил вас после концерта выпить чаю в кафе. Вы какой любите? С чабрецом или, может быть, зеленый с жасмином?
Я посмотрела на свои руки, лежащие на крышке рояля. Руки, которые больше не знают запаха хлорки и земли.
— Я люблю с бергамотом, — улыбнулась я. — И с удовольствием пойду с вами.
В этот момент солнце, клонившееся к закату, залило класс теплым золотым светом. Муж — бывший муж — так и не понял, почему я ушла. Ему казалось, что я сбежала от работы на грядках. Глупый. Я сбежала не от грядок. Я сбежала от холода в их душах к теплу. И это было лучшее решение в моей жизни.