Часть 1. Эрозия фундамента
В кухне пахло пережаренным луком и застарелой обидой — запах, который невозможно выветрить, даже если распахнуть все окна настежь. Глеб Ильич, опираясь локтями на клеёнку, исчерченную ножевыми порезами, смотрел, как его сын поглощает завтрак. Тарас ел жадно, с каким-то животным остервенением, словно куски колбасы могли заполнить пустоту, зияющую в его кошельке.
— Ты меня услышал, пап? — Тарас не прервал жевания, слова вылетали изо рта вместе с крошками хлеба.
Глеб Ильич медленно перевёл взгляд на выцветший календарь десятилетней давности.
— Услышал. Но денег нет. Пенсия только пятого числа.
— Так займи! — Тарас грохнул кружкой о стол. Жидкость плеснула на клеёнку бурым пятном. — Эльвира нашла путёвку. Горящую. Нам этот отдых необходим как воздух. Ты хоть представляешь, какая у меня нагрузка на работе? Я диспетчер, я человеческими судьбами управляю! А ты тут сидишь, штаны протираешь.
— Я за квартиру плачу. И продукты покупаю, — тихо возразил отец. Голос его был сухим, как осенняя листва.
— Ой, не начинай! "Покупаю"... Гречка да молоко. А мы тебе помогаем по хозяйству. Кто тебе на прошлой неделе лампочку вкрутил? Пушкин?
Тарас откинулся на стуле, который жалобно скрипнул под его грузным телом. В его глазах, мутных и водянистых, читалось искреннее убеждение в собственной правоте. Он считал родительскую квартиру своей вотчиной, а отца — досадным обременением, которое почему-то всё ещё дышит и потребляет ресурсы.
— Если не найдешь тридцать тысяч до вечера, — Тарас понизил голос до вкрадчивого шёпота, от которого у старика по спине пробежал холод, — мы с Эльвирой подумали... Тебе, наверное, тяжело одному. Возраст, деменция подступает. Есть хорошее заведение в области. Пансионат. Там воздух, сосны, уход.
— Ты меня сдать хочешь? — Глеб Ильич выпрямился. В его осанке на мгновение проступила та стать, которая была у него сорок лет назад, когда он возглавлял геодезическую партию.
— Не сдать, а устроить. Для твоего же блага, — ухмыльнулся сын. — А квартиру мы пока сдадим, деньги как раз на оплату твоего содержания пойдут. Ну и нам немного останется.
Тарас поднялся, вытер губы рукавом рубашки и вышел, оставив отца наедине с грязной посудой и тяжёлым, липким страхом, который начал медленно сжимать горло.
Часть 2. Проявитель и фиксаж
Студия Зои располагалась в полуподвальном помещении бывшего завода. Здесь не было окон, только искусственный свет и специфический аромат химикатов для проявки плёнки. Она не признавала «цифру» в личных проектах, предпочитая вытравливать суть вещей серебром и реактивами.
Зоя держала пинцет, наблюдая, как на белой бумаге в ванночке проступает контрастное изображение: ржавые конструкции моста.
Скрипнула тяжелая металлическая дверь.
— Зоенька, не помешал?
Она обернулась. Дядя Глеб стоял в проёме, похожий на потерявшегося ребёнка. Его пальто висело на нём мешком, а в руках он комкал старую кепку.
— Проходи, дядя Глеб. Сейчас чайник поставлю.
Она видела его насквозь. Не нужны были никакие слова, чтобы понять: дело дрянь. Зоя вытерла руки о чёрный фартук и, усадив старика на единственный стул, присела напротив на корточки.
— Рассказывай. Только без лишнего благородства.
Глеб Ильич говорил сбивчиво, пряча глаза. О долгах Тараса, о ненасытной Эльвире, о том, как вчера они переклеили обои в его комнате, «готовя к сдаче», пока он был в поликлинике. И про угрозу пансионатом.
Зоя слушала, и её лицо каменело. Она не была мягкой женщиной. Профессия фотографа-индустриалиста, лазающего по заброшенным цехам и стройкам, вытравила из неё сентиментальность. Но сейчас внутри неё что-то щёлкнуло — звук взводимого курка.
— Значит, в богадельню? — переспросила она, глядя в одну точку.
Zоя встала и прошлась по студии. Её движения стали резкими, угловатыми. Она схватила банку с проявителем и с грохотом переставила её на другую полку.
— Он не просто нахал, дядя. Он паразит. Глист, который решил, что организм хозяина принадлежит ему по праву рождения.
— Зоя, не надо ссориться, мы же родня... — Глеб испугался перемены в племяннице.
Зоя резко обернулась. Её глаза сузились, губы растянулись в недоброй улыбке.
— Родня? Нет, дорогой дядя. Родня — это когда кровь за кровь. А это — опухоль. И мы её вырежем. Сегодня у тётушки Риммы юбилей? На даче собираются?
— Да, Тарас с Эльвирой туда поехали угли разжигать.
— Отлично, — Зоя сдернула фартук. — Поехали. Я как раз хотела снять репортаж о жизни простейших организмов.
Часть 3. Диспетчерская чужих судеб
Тем временем Тарас сидел на работе, в душном помещении диспетчерской грузоперевозок. Мониторы мерцали, на картах ползли разноцветные точки фур.
— Слышь, Андрюх, — Тарас развернулся на крутящемся кресле к коллеге, — ты не знаешь, сколько сейчас стоит оформить опекунство над недееспособным?
Андрей, тощий парень в очках, не отрываясь от накладных, буркнул:
— Это через суд. Геморройно. А что, батя чудит?
— Да совсем плохой стал, — Тарас картинно вздохнул, почесывая живот. — Забывает газ выключать, агрессивный какой-то. Мы с Элькой боимся за квартиру. Спалит ведь, старый хрыч. А там центр, сталинка, потолки три метра. Жалко актив терять.
— Ну, если агрессивный, можно психиатричку вызвать, зафиксировать, — равнодушно посоветовал Андрей.
Тарас самодовольно хохотнул.
— Вот и я думаю. Надо бы справочку организовать. Эля уже с врачом знакомым договаривается. Подмажем, где надо. Главное, чтобы он подпись на дарственную поставил, пока мы его не упекли, а то потом с опекой возни много.
Он чувствовал себя стратегом, полководцем, вершителем судеб. Отец был для него лишь отработанным материалом, ступенькой к комфортной жизни, где не надо считать копейки до зарплаты. Ему и в голову не приходило, что стены, которые он мысленно уже продал, слышали его первые шаги, а человек, которого он списывал в утиль, когда-то носил его на плечах, спасая от больших луж.
У телефона замигал индикатор вызова. Водитель фуры из-под Самары просил скорректировать маршрут.
— Да пошёл ты! — рявкнул Тарас в трубку. — Стой и жди, пока я скажу!
Он упивался маленькой властью, предвкушая власть большую.
Часть 4. Пикник на обочине совести
Дачный участок тёти Риммы напоминал улей. Дым от мангала стелился низко, смешиваясь с ароматом дешёвых духов и маринованного мяса. Родственники — пёстрая толпа жаждущих хлеба и зрелищ — сновали между грядками и накрытым на веранде столом.
Тарас, уже слегка подвыпивший, стоял у мангала с шампуром в руке, как с жезлом власти. Рядом Эльвира, женщина с тусклыми волосами и цепким взглядом, громко рассказывала тётке Римме и её мужу Анатолию «страшные истории» про свёкра.
— Вы не представляете! Ночами ходит, бормочет, ножи прячет! — вещала Эльвира, закатывая глаза. — Мы с Тарасиком на иголках живём.
— Бедные вы, бедные, — кудахтала Римма, подкладывая себе салат. — Старость не радость. Может, и правда, в пансионат его?
В этот момент калитка распахнулась. Вошли Глеб Ильич и Зоя. Племянница держала дядю под руку, не давая ему возможности сбежать.
Наступила неловкая пауза, которую нарушил звон вилки о тарелку.
— О, явились! — Тарас махнул шампуром. — А мы тут как раз обсуждаем, как тебе, папа, условия улучшить.
Зоя вышла вперед. Она была одета в чёрные джинсы и грубые ботинки, что резко контрастировало с цветастыми халатами и шортами родственников. Она улыбалась, но эта улыбка была страшнее оскала.
— Улучшить условия? — голос Зои был тихим, но странно вибрирующим. — Это так теперь называется? Выживание из собственного дома?
— Ты не лезь, фотографша, — огрызнулась Эльвира. — Это дела семейные.
— А я кто? Прохожая? — Зоя начала медленно приближаться к столу. Её дыхание участилось, пальцы начали сжиматься и разжиматься. — Вы, стая шакалов, решили поделить шкуру неубитого льва?
Она вдруг схватила со стола блюдо с нарезанным хлебом и с дикой силой швырнула его на землю. Грохот заставил всех замолчать.
— Что ты творишь, психопатка?! — взвизгнул Тарас.
Зоя захохотала. Это был смех, от которого у присутствующих волосы встали дыбом.
— Психопатка? Я?! А ты, жирный боров, жрущий на пенсию отца, ты кто? Нормальный?
Она кричала, и в её голосе сквозила истерика, но каждое слово било точно в цель.
— Ты, Эльвира! Ты же месяц назад ныла, что у тебя сапог нет, и дядя Глеб дал тебе свои «гробовые»! А теперь он маразматик?
Родственники начали переглядываться. Дядя Анатолий нахмурился, отложив надкусанный огурец. Зоя не останавливалась. Она крушила их благостный мирок своей яростью.
— Вы думаете, он молчать будет? Я в прокуратуру напишу! Я вас всех по судам затаскаю за доведение до самоубийства! Я такую славу вам устрою, ты, Тарас, работу потеряешь, тебя даже дворником не возьмут!
Тарас побледнел. Он не ожидал отпора. Он привык к покорности отца и равнодушию остальных. Истерика Зои, холодная и расчётливая в своей основе, выбила у него почву из-под ног.
— Да ладно тебе, Зой... мы же так... поговорить... — забормотал он, отступая.
Но Глеб Ильич смотрел на сына уже по-другому. Поддержка племянницы, её бешеная энергия влили в него силы.
Часть 5. Очищение огнём
События перенеслись в квартиру Глеба Ильича. Сразу после дачи, где скандал так и не закончился миром, Тарас с Эльвирой приехали к отцу. Они решили, что нужно ковать железо, пока горячо, и силой заставить подписать хоть что-то. Вслед за ними, чувствуя развязку, приехали и Зоя, и дядя Анатолий с тёткой Риммой — любопытство пересилило стыд.
В тесной прихожей было не развернуться.
— Подписывай! — орал Тарас, тыча отцу в лицо мятым листом, распечатанным из интернета. — Иначе я тебя прямо сейчас в дурку сдам! Я бригаду вызову!
— Пошёл вон, — тихо сказал Глеб Ильич.
— Что?! — Тарас замахнулся. — Ты, старый...
Звук пощёчины был сухим и резким, как выстрел пистона. Глеб Ильич ударил сына. Ударил всей своей иссохшей рукой, вложив в этот удар боль всех лет унижения.
Тарас опешил. Секунду он стоял, моргая, а потом, взревев, бросился на отца с кулаками. Эльвира визжала, пытаясь то ли остановить, то ли подстрекнуть мужа. Дядя Анатолий попытался вклиниться, но его оттеснили.
И тут вмешалась Зоя.
Она не стала кричать. Она просто схватила стоящую в углу тяжелую деревянную трость Глеба Ильича.
Без предупреждения она с размаху ткнула концом трости Тарасу под колено. Тот взвыл и рухнул на одно колено. Следующий удар пришёлся плашмя по его широкой спине.
— Вон! — Зоя не кричала, она рычала низким утробным звуком. — Вон из квартиры!
Тарас попытался встать, но Зоя, используя инерцию и свою неожиданную силу, пнула его ботинком прямо в филейную часть, заставив пролететь вперед, к распахнутой двери.
— Ты чо, больная?! Я полицию вызову! — вопила Эльвира, пятясь.
— Вызывай! — рявкнула Зоя, наступая на неё с тростью наперевес. — Расскажешь им, как вы старика избивали! Свидетелей — полный подъезд!
Дядя Анатолий, видя такой поворот, вдруг встал на сторону победителя.
— Тарас, ты реально перегнул, — прогудел он басом. — Не дело это — на отца руку поднимать. Валите отсюда.
Тарас, хромая и скуля, выполз на лестничную площадку. Эльвира выскочила следом, шипя проклятия.
Дверь захлопнулась. В квартире повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Глеба Ильича.
Он сполз по стене на банкетку и закрыл лицо руками.
— Он вернётся, Зоя. Он не отстанет.
Зоя бросила трость и подошла к шкафу, достала папку с документами.
— Не вернётся, дядя. Мы сейчас же едем к нотариусу. Есть одна круглосуточная контора на проспекте.
— Что делать будем?
— Дарственную. Ты даришь квартиру мне. Сейчас же. С условием твоего пожизненного проживания без права кого-либо подселять.
— Тебе? — Глеб поднял глаза.
— Мне. Потому что я — цепная собака, дядя. Я перегрызу глотку любому, кто сюда сунется. А квартира мне твоя не нужна, у меня студия есть. Жить будешь ты. Спокойно.
...
Спустя три часа, возле конторы нотариуса, Тарас сидел на бордюре, обхватив голову. Телефон разрывался от сообщений банка — очередной платёж по кредиту. Эльвира стояла рядом, нервно куря.
— Ну что? — спросила она, когда Тарас сбросил звонок.
— Всё, — глухо ответил он. — Батя отписал хату Зойке. Только что Андрей с работы позвонил, сказал, что наша общая знакомая там работает секретарем. Видела документы. Квартиры больше нет. Моей квартиры нет.
Эльвира затянулась, бросила окурок под ноги мужу и растерла его острым каблуком.
— Твоей? — она скривила губы в презрительной усмешке. — У тебя, Тарас, ничего нет. Ни квартиры, ни денег, ни мозгов. И знаешь что? Мне неудачники не нужны.
Она развернулась и, цокая каблуками по асфальту, пошла прочь, к стоящему неподалёку такси.
— Эля! Эля, постой! А как же мы? — крикнул Тарас, пытаясь подняться с больной ногой.
— Нет никаких "мы", диспетчер, — бросила она через плечо, не оборачиваясь. — Маршрут перестроен.
Тарас остался сидеть на холодном бетоне. Мимо проходили люди, проезжали машины, жизнь кипела, но он вдруг понял, что выпал из обоймы. Жадно желая забрать чужое, он потерял даже то немногое, что имел — семью, пусть и держащуюся на привычке, и уважение единственного человека, который его любил по-настоящему. Отец был потерян навсегда. Впереди была только пустота и долги.
Его расчёт оказался неверным. Он думал, что доброта — это слабость, а оказалось, что гнев любящего человека — это самое страшное оружие.
Автор: Елена Стриж ©
Рекомендуем Канал «Семейный омут | Истории, о которых молчат»