Была весна 1946 года.
У Гали был уже седьмой месяц беременности и ходить ей было трудно - поясницу ломило, чувствовала она себя неулюжей и посмеивалась над собой, глядя в зеркало на отражение..
Глава 1
Она сидела у окна и штопала рубахи Кирилла и Матвея. Сын-племянник, уже четырёхлетний мальчишка, ушел с Кириллом рыбу ловить.
И вдруг Галя услышала шорох в сенях. Словно кто-то не решался войти. Не похоже это на Кирилла - тот входил уверенно, распахивая дверь, да и Матвейкиного голоса не слышно было.
- Кто там? - крикнула Галя. - Заходи, открыто!
Дверь отворилась медленно и со скрипом, и на пороге возникла фигура, одетая так убого, что даже для деревенских это слишком.
Галя прищурилась. Бродяжка какая неужто пришла хлеба просить? В такое время их хватает. Только вот у самих лишнего нет.
Но тут Галя обомлела, глянув на лицо вошедшей. Сердце в груди заколотилось, словно пойманная птица, а потом замерло. Она узнала эти глаза. Большие, голубые. Глаза её сестры Валюши.
- Валя? - из горла Гали вырвался хрип и она встала.
- Здравствуй, сестрица, - заплакала она и сестры, сделав несколько шагов на встречу друг к другу, обнялись.
- Валечка, похоронка на тебя пришла в сорок четвертом...
- Ошибочная похоронка-то. Раненая я была, когда меня в плен взяли. Три месяца в лагере, а потом проверки.
- Проверки? Зачем? - бормотала Галина, оглядывая сестру и приглаживая её спутанные волосы.
- Неужто не понимаешь? Проверяли, не сама ли в плен сдалась, не работала ли на немцев. Повезло мне больше, чем многим, всего полтора года в лагерях наших побывала. А кому-то и десятку дали.
В этот момент дом вошел Кирилл с Матвеем. Увидел Валю и слова застряли у него в горле. Он остолбенел на пороге, побледнев, как стена.
- Валя... Господи... Ты? Ты ли это?
- Я, и как видишь, живая, - улыбнулась Валентина.
Она посмотрела на него, потом на Галю, на её живот.
- Валя, я похоронку получила, нам дальше надо было как-то жить. -словно извиняясь, произнесла старшая сестра.
- Вы вместе? - с болью в голосе спросила Валентина.
- Прости, - Галя всхлипнула, а сестра обняла её:
- Глупая, ты чего? Думаешь, я кричать стану и осуждать? Да ты чего, Галя, в самом деле? Я ж обязана тебе, благодарна за сына. А что с Кириллом так вышло, что же, знать, не по судьбе нам было вместе идти рука об руку. Где мой Матвейка?
- Во дворе он, сейчас кликну, - сказал Кирилл и пошел за сыном.
Встреча матери и сына вызвала в Галине новые рыдания. Мальчик знал, что у него была другая мама, настоящая, но он жался к Галине, которую своей мамой считал, боязливо глядя на тётю в старой и грязной одежде без прически, с космами на голове. Валя тоже плакала и просила прощения у сына.
Вечером, когда Валюше вымыли её короткие волосы и она надела свое платье, что еще до войны носила, Кирилл, сидя за столом, сказал:
- Нам надо решать, как дальше быть. Нелепица какая-то выходит. Есть мать моего сына, как выяснилось, жива, слава Богу. Но есть и моя жена, что носит моего ребенка. Неуютно будет нам вместе под одной крышей, оттого, Галя, мы перейдем жить в дом моей бабушки, заодно приглядим за ней.
- А Матвей? Я хочу оставить сына, если можно, - робко сказала Валя.
- Валь, мы ведь не к черту на куличики уходим, тут всего семь домов отсюда. Матвейка будет с нами, а как вы привыкнете друг к другу, так и станете вместе жить.
На том и порешили.
Валя, которой восстановили награды и её честное имя, пошла работать в колхоз. С сыном она проводила всё свое свободное время и вскоре Матвейка стал называть её мамой, а тетю мамой Галей. Потом и вовсе стал жить с Валентиной.
А Кирилл теперь разрывался на два дома. Днём работал в колхозе трактористом, потом шел домой и по пути спрашивал у Валентины нужна ли ей помощь, и коли требовалась, то помогал. Никаких видов на Кирилла она не имела, жила своей тихой жизнью, наслаждаеясь миром и покоем и сыном, что был рядом.
***
Схватки у Галины начались чуть раньше срока, да такие сильные, что она закричала не своим голосом. Кирилл вскочил, побежал за подводой к соседу, так как Дарьи уже в живых не было, а фельдшер, как назло, в село соседнее подался. Всю дорогу до райцентра Галя металась на телеге, хватаясь за живот. Всё было как в тумане: белый потолок роддома, крик акушерки, боль, и потом тишина. Глухая, пустая тишина.
Очнулась она уже в палате. Кирилл сидел рядом на табуретке, лицо серое.
- Кирилл, тебе разрешили здесь быть? Кто? Скажи, кто у нас родился?
- Девочка... - прошептал он. - Только не выжила она, Галя.
И он зарыдал, в который раз за последние несколько часов. Заплакала и Галя, уткнувшись в подушку.
Перед самой выпиской врач вызвала Кирилла в коридор. Галя, притворившись спящей, слышала сквозь тонкую перегородку:
- Детей не будет больше у вас, милок. Ты уж как-нибудь подготовь жену к этому, подбери слова.
Галя почувствовала себя пустой, словно скорлупа. И, когда Кирилл вошел, она прошептала:
- Не нужно подбирать слова, я всё слышала.
Когда Галя вернулась домой, она не в силах была смотреть на колыбель, что была приготовлена для ребенка, не в силах была брать в руки пеленки, сшитые для дитя. Собрав всё, она велела Кириллу отдать это добро соседке, что родила два месяца назад.
Она пустая! Она как выпотрошенная курица, от которой теперь проку нет никакого.
Но еще хуже было глядеть на то, с какой тоской теперь Кирилл смотрит на других детей и как еще сильнее привязывается к Матвею и дышит над ним, зная, что это теперь его единственный сын. Племянника она очень любила, по сути, он был ей сыном. Но... разве теперь она имеет право держать при себе его отца, которому сама родить не может?
Той ночью Галя не спала. Лежала на кровати, смотрела в потолок, где в темноте проступали мутные пятна от сырости. Решение созрело твёрдое. Она лишняя здесь.
Её двоюродный дядя Семен Родионович, председатель колхоза, сидел за столом, пил чай из железной кружки и что-то просматривал в бумагах. Увидел Галю, он удивился.
- Галь? Чего принесло тебя? Случилось что-то?
- Я по делу, дядя Сеня. Ты помнишь, ты говорил... про лесозаготовки. Ещё места есть?
Дядя Семен отложил бумаги и пристально на неё посмотрел.
- Места-то есть, рабочие руки везде нужны, особенно сейчас. Но тебе зачем? если про Кирилла пошла узнавать, так не пущу, у меня и так трактористов не хватает.
- Мне надо, дядя Сеня, - тут она расплакалась и сказала всё, что было у неё на душе. Что приняла она такое тяжелое решение, потому что пустая она теперь, что Кирилл переживет её уход, глядишь, может быть, чего с Валей у них выйдет, всё таки они оба родные родители Матвея.
- А ты у него спросила?
- Нет. И не буду. Дядя, ты не понимаешь? А вдруг он из жалости со мной жить будет? Он всегда говорил, что мечтал как минимум о трех детях. Где я теперь их возьму?
- Я могу понять тебя, девочка, - ласково произнес Семен Родионович. - Но, понимаешь, разрешение от мужа нужно.
- Он не согласится, - перебила Галя. - Помоги, дядя. По-родственному. А то я... я с собой что-нибудь сделаю.
Последнюю фразу она выдавила шёпотом, глядя в пол. Семен долго молчал. Потом тяжко вздохнул, достал из стола пачку бланков, и стал рыться.
- Ладно, чёрт с тобой. Могу отправить в Тавдинский леспромхоз учётчиком в контору, ты же у меня грамотная и часто здесь, в колхозе, учетчика подменяла. Только, Галя... Ты в курсе, куда едешь? Леса там густые, и жизнь трудная.
- А какая теперь разница? - спросила она. - Лишь бы подальше отсюда.
- Тогда держди командировочное предписание, на три месяца, больше не дам. Через два дня машина в город поедет за горючим, приходи к шести утра к конторе.
Она взяла бумагу и сунула её за пазуху.
- Спасибо, дядя Сеня.
- Не благодари. Ох, достанется мне от Кирилла... Ты только хоть весточки давай, что жива там. А пройдет три месяца, может и разрешится всё.
Она заранее собрала необходимые вещи и снесла их в сарай. Утром, в назначенный день она встала рано, когда рассвет еще только разгорался. Написав быстро записку, Галина со слезами на глазах посмотрела на спящего мужа, не решаясь коснуться его своей рукой, на цыпочках вышла из комнаты, прошла мимо спящей бабушки Кирилла и тихонько, стараясь не скрипеть дверью, покинула избу.
Проходя мимо родительского дома, она подумала о Матвее. Сердце её сжалось, но она стиснула зубы. Лучше так. Вырастет и всё поймёт.
Вскоре послышался рокот мотора. Из-за поворота выползла "полуторка" с потрепанным брезентом на кузове. Шофёр притормозил и окрыл дверь.
- Запрыгивай, Галина. Я только утром узнал, кто со мной в город едет. А чего Кирюха не поехал, чего сама в город?
- По делу я, - пробормотала она и отвернулась.
Галя смотрела, как мелькают мимо знакомые избы. Потом деревня кончилась, начались поля, перелески. Рассветное солнце уже слепило глаза. Она не плакала. Казалось, все слёзы уже выплаканы где-то внутри, осталась только холодная, тяжёлая пустота.
Дорога до станции заняла часа два.
На полках в старом деревянном вагоне сидели и лежали люди такие же понурые, с котомками. Мужчины, женщины. Кто-то курил, кто-то дремал. Галя пробралась в угол, села на голые доски и прижала котомку к животу. Поезд дёрнулся и застучали колёса, а она закрыла глаза, но слеза всё же скатилась по её щеке.
Дорога в Тавду казалась бесконечной. Галя сидела в углу на своих досках, ела она редко , грызя сухарики, да делая глоток воды из фляжки. Люди вокруг были чужие, замкнутые в своём горе или усталости. Разговоров она тоже ни с кем не вела, не о чем было.
Галя смотрела на незнакомые названия станций, на серое, низкое небо и чувствовала себя оторванным листом, который несёт бог весть куда.
Леспромхоз оказался на отшибе, среди бесконечных елей и покосившихся бараков.
Начальник участка, сутулый мужчина с проседью в бороде, посмотрел на её бумаги, хмыкнул.
- Галина Петровна Воробьева? Учётчиком? Это хорошо! Жить будете в женском бараке, седьмой номер. Работа вам знакома?
- Знакома, я в конторе часто учетчика поменяла. Грамотная я.
- Ну ежели чего не понятно будет, так там с тобой Зинаида рядом, у неё спросишь. Помощницей ей будешь.
- Хорошо, - кивнула Галя.
- Ну раз так, то иди устраивайся. Старшая по бараку Прасковья, иди к ней и скажи, чтобы матрас тебе выделила, да подушку.
Барак был длинным, внутри него были комнаты с двухэтажными нарами, застеленные серым казённым бельём. Посредине каждой комнаты стояла буржуйка и воздух был спёртый от запахов тела и сырости.
Прасковья показала ей место на нижних нарах.
- Вот твое место, за матрасом и подушкой зайдешь ко мне чуть позже. Убираемся по очереди, ни с кем не скандалим, девчата тут дружные работают.
Галина улыбнулась и положила свои вещи на нары.
***
Работа оказалась монотонной, но тяжёлой от сосредоточенности. Цифры в журналах, фамилии, тонны, кубометры. Глаза уставали к обеду, но была в этой бумажной канители странная отрада - она меньше думала о муже и сестре с племянником.
Дни потекли однообразно. Подъём затемно, чай в столовой и кусок хлеба с маслом. Работа, обед в столовой, затем ужин и тихие разговоры в бараке.
Кто-то штопал одежду, кто-то разговаривал, кто-то письма писал. Галя не писала никому и писем ни от кого не ждала.
Прошло три недели.
Как-то раз, возвращаясь с работы под холодным моросящим дождём, она увидела у входа в их барак фигуру. Сердце у неё ёкнуло и упало. Она остановилась, не веря своим глазам.
Кирилл стоял, прислонившись к стене и курил самокрутку. Лицо было осунувшееся, заросшее тёмной щетиной, а под глазами синие круги. Он увидел её и выпрямился, бросив окурок.
Они стояли и смотрели друг на друга через моросящую пелену. Потом он медленно подошёл.
- Нашёл-таки, - хрипло сказал он.
Галя не могла вымолвить ни слова оттого, что комок в горле стоял.
- Зачем приехал? - наконец выдавила она. - Я же всё написала в записке.
- Написала чепуху, - отрезал он резко. - Глупая ты женщина, Галя. Мог бы еще добавить нелестных слов, но больше всего я хочу тебя обнять!
Он шагнул ещё ближе, так близко, что она почувствовала запах дорожной пыли, махорки и чего-то родного, знакомого. Заключив её в объятия, он пробормотал:
- Проснулся утром и прочёл твою записку... Эх, что со мной творилось! Я же бегом к дяде Семену, так он отнекивался, не хотел говорить, где ты. Твердил, что так лучше, что ты всё решила. Неделю я за ним ходил-бродил, даже пригрозил, что в город жаловаться поеду. Наконец он сказал, где ты. И даже бумагу мне командировочную выписал. Вот я и приехал, еле нашёл этот чёртов леспромхоз. Вот на кой ты сюда сбежала? - голос у него сорвался. Он схватил её за плечи, не сильно, но крепко.
- Я думала, что так будет лучше. Зачем я тебе такая пустая? Тебе лучше будет с Матвеем и Валей.
- Слушай ты меня. Мы с Валей всё давно сказали друг другу. Всё! Да, сын общий у нас, но больше ничего нет, не было и не будет. Она, к твоему сведению, со Степкой любовь закрутила.
- Со Степкой? - Галина удивленно посмотрела на него.
- С ним. А ты... Ты отчего-то взялась решать за других с кем им быть и как дальше жить.
Галя смотрела на него сквозь слёзы. Видела усталость в глазах, видела ту самую упрямую, мужицкую правоту. И та пустота внутри, что сковала её за эти недели, вдруг дрогнула и дала трещину.
- Я пока не могу вернуться. Еще два месяца работать надо.
- Так и я теперь тут буду работать благодаря тебе. Тоже по предписанию.
Кириллу выделили место в мужском бараке, но он почти всё время свободное от работы проводил с Галей. Вечерами они гуляли по просеке, говорили о том, как дальше будут жить.
Получив первые деньги, они отправили их Валентине, послав еще и письмо. Вскоре и ответ пришел:
"Галя, Кирилл. Здравствуйте. Деньги получила, за что вам большое спасибо. У нас тут всё спокойно, тихо. Мы решили со Степой расписаться, только дождусь вас, чтобы всё по-людски вышло..."
Дальше она писала про Матвея, про то, что за бабушкой Кирилла приглядывает, покуда их нет.
Галя перечитала письмо и передала Кириллу. Он прочёл и кивнул.
- Ну, вот и ладно. Всё на свои места становится, жизнь налаживается.
А когда пришло время и срок их командировки подошёл к концу, они собрали свои нехитрые пожитки и купили билеты на поезд домой. В свою, теперь уже общую, жизнь.
Возвращались в деревню осенью, когда уже пахло первым снегом. От станции шли пешком и несли свои узелки.
Дойдя до дома сестры, Галина вошла с улыбкой и увидела Валю с соседом Степаном, а рядом бегал Матвейка. Встреча была радостной, хоть Валя потом и пожурила свою сестру за то, что та сотворила.
Вечером, когда бабушка уже легла спать, Кирилл и Галя пили чай и мужчина вздохнул:
- Матвей-то вырастет, своя жизнь у него будет... А мы так и будем вдвоём сидеть, как пенёк с колодой.
- Кирилл... Ты же знаешь, что я не могу. Мы же говорили обо всём, ты принял решение.
- Галчонок, я же не в укор тебе, ты что! - замахал руками Кирилл. - Я ж про другое.
- А про что?
- Может, нам взять кого-то?
Галя подняла на него глаза с удивлением.
- Как взять? Кого.
- Ну, из детдома. Сирот-то после войны полно.
Галя замерла.
- Кирилл... Я тоже хотела бы, но не смела предложить.
Через два дня они поехали в райцентр, в детский приют. Большое мрачное здание, где пахло кашей и дезсредством. Заведующая, суровая женщина в очках, выслушала их и поводила по комнатам, где сидели детишки разных возрастов, что смотрели на них своими большими серьезными и печальными глазами.
И тут Галя увидела её - двочку лет трёх. Сидит на кровати, старую рваную куклу в руках держит. Личико худенькое, глаза огромные, серые, как два озера осенних. Смотрит прямо на Галю, не мигая.
- Это Настя. Родителей нет, мать на фронте забеременела, да при родах померла, про отца ничего не известно.
Галя подошла, присела на краешек кровати.
- Настенька? Тебя Настя зовут?
Девочка молча смотрела на неё и кивнула. Галя вдруг почувствовала глубокую нежность к девочке и Кирилл, который видел взгляд жены, тихо произнес:
- Алла Михайловна, пойдемте к вам в кабинет.
Оформили опеку довольно быстро, так как в то время старались детей пристроить в семьи как можно скорее. А потом Воробьевы привезли Настю домой. Девочка молчала первую неделю, ходила за Галей, как хвостик, всё осматривала большими глазами. Но однажды ночью, когда та укрывала её, Настя вдруг обняла её за шею и прошептала: "Мама".
Так они и стали жить настоящей семьей, и Матвейка от Настены не отходил, играл с ней, живя теперь на два дома.
***
Через два года, когда Настя бегала по огороду за цыплятами, а Матвей побежал смотреть родившегося братика у мамы Вали, Галя сказала Кириллу:
- Вырастет Настенка, замуж выйдет и уйдет в мужний дом. И будем мы с тобой вдвоем жить, да внуков ждать...
- Ну не будем же мы её при себе держать.
- Так парня нам надо, чтобы он жену в дом привел, да детишками его заполнил.
Галина рассмеялась.
- Чего? Я всегда о трех детях мечтал.
Вскоре они опять поехали в тот же детский приют, где усыновили мальчика Ваню пяти лет от роду.
Дом наполнился шумом, смехом, криками, топотом.
ЭПИЛОГ
Валя и Галя были счастливы в своих семьях и старались не вспоминать прошлое, которое было омрачено страхом, слезами и горем. Теперь, когда их дома пополнились детишками, о плохом и думать было некогда.
Дети их выросли, завели свои семьи, но до конца жизни сестер Матвей и Валентину и Галину называл мамами.
Рассказ основан на реальных событиях.
Спасибо за прочтение. Другие истории вы можете прочитать по ссылкам ниже: