1975 год
- Людмила Васильевна, ждем вас сегодня на утреннике, - с приветливой улыбкой на лице произнесла молоденькая воспитательница Анна Ильинична, - говорят, вы к старшим вчера не смогли прийти. Может быть сегодня удастся?
Заведующая кивнула. Она сказала, что постарается забежать на минутку, чтобы полюбоваться на малышей.
- Они такие нарядные сегодня, - слегка улыбнулась Людмила Васильевна, - Петенька, наверное, танцевать будет. Такой забавный мальчонка.
- Петя станцует, а Славик с Максимом песни споют, - воскликнула Анна Ильинична. - Ну вы сами посмотрите, пусть будет сюрприз! Всё-таки утренник по поводу 8 марта, а это и ваш праздник тоже.
Людмила Васильевна снова улыбнулась. В группе было шумно, но ей не хотелось, чтобы ребятам сейчас делали замечание. Заведующей детским садом нравилась вся эта суета. Она любила свою работу. Много лет отдала работе с детьми – была нянечкой, затем воспитателем. И вот четыре года назад её назначили заведующей.
Убедившись, что у новой сотрудницы Анны Ильиничны всё в порядке, и группа к утреннику готова, Людмила Васильевна направилась в свой кабинет. Молодая воспитательница с восхищением смотрела ей вслед.
- Какая красивая женщина, - с легкой завистью произнесла она, глядя на шикарные волосы, собранные в элегантный пучок, красивые туфли и эффектный жакет по фигуре.
- Да, Людмила Васильевна у нас красавица, - с гордостью произнесла няня по имени Лида, - говорят, одежду шьёт только на заказ, а кое-что и сама умеет. Поэтому наряды у неё такие, что ни в одном магазине не увидишь.
- Ох, а я и не разглядела толком костюмчик, - с сожалением протянула Анна Ильинична, - ну ничего, на утреннике подойду поближе и всё-всё рассмотрю.
- Она не придет на утренник, - ответила няня, - никогда не ходит.
- Почему? – разочарованно произнесла молодая воспитатель. – Она с таким умилением смотрела на ребятишек, всё расспрашивала. Я думала, ей и самой хочется поглядеть, какие они нарядные, стихи послушать.
- Да, малышей она любит, - кивнула Лида, - и детским творчеством умиляется, но на утренники не ходит никогда.
Няня оглянулась по сторонам и приглушенным голосом сообщила новенькой, что это как-то связано с музыкой. Анна Ильинична удивленно подняла брови. С музыкой? Как это?
- Людмила Васильевна раньше тоже воспитателем была, - шепнула Лида, - у нас тогда ребятишкам на баяне Матвей Степаныч играл. Играл не в лад порой, а Людмиле нашей всё равно нравилось, ни одного утренника не пропускала. Разучивала с детишками и песни, и танцы.
- А потом почему перестала? - удивилась молодой педагог Анна. История казалась ей очень странной.
- А потом Матвей помер, и к нам пришла Лизонька музыкальные уроки давать, - ответила няня Лида, - так вот Лиза на фортепиано играла, и сейчас играет. Как появилась она, Людочка наша Васильевна перестала ходить в зал, где музыка играет. С детьми песни учила, танцы показывала, а как до музыки дело доходит, уши закрывает и бежит.
Рассказала няня Лида, что никто не знает, чем игра на пианино так пугает уважаемую, уверенную женщину, заведующую детского сада. Однако к Людмиле отнеслись с пониманием, ведь в свое время война покалечила многих. Какие-то раны видны сразу, но есть и те, что спрятаны глубоко внутри, и все равно болят.
1940 год, село Прокофьево
Старшие дочки Семена Ветохина в сельский клуб частенько ходили. Там весело было, вечерами даже танцы устраивали. Люсю же, младшую сестру Гали и Нины, в клуб пока не пускали. Мала она была, шесть лет всего.
Девчушка постоянно просилась с сестрами. Манили её звуки, что доносились со стороны клуба. Такая музыка прекрасная играла, что Люськины ноги сами в пляс неслись. И весёлое было что-то, и грустные песни. Ах, как же девочке хотелось туда попасть.
- Чего тебе там? – хмурилась Авдотья Ветохина. – Мёдом, штоль, намазано?
- Мамка, музыка там, - чуть не плача говорила Люся, - пусти, ну пусти.
- Подрастешь, тогда и пущу, - строго ответила мать, - так что реви-не реви, а малым там делать нечего. Пойдем лучше в дом, я калачей напекла. Горяченьких!
Услышав про калачи, Люська тут же забыла про клуб. Мамину выпечку она любила. Калачи у Авдотьи получались румяные и сладкие. Радостью было для девчонки утащить у матери горячий калач и впиться в него зубами. Только мама никогда горячие не давала таскать. Напечет сначала, накроет полотенцем, а когда все соберутся, на стол выставляет. А тут сама горячий калач предлагает – вот это да!
И только прикончив половину ароматного кулича, Люська вдруг поняла – неспроста мать её выпечкой поманила. От клуба хотела увести, видать, самое веселье сейчас там и начнется.
- Ну не реви, чего опять сопли распустила! – прикрикнула мать. Вообще-то Люся не из капризных была. Вот только если, где песню услышит, или как на гармони кто-то играет, так не удержишь девчонку. И попробуй, останови её – вой такой поднимет, не угомонишь ведь!
Глядела Авдотья на дочку, и самой не по себе от её слез становилось. Люся ведь последышем их с Семеном была. К ней мать с отцом со всей лаской и добрым словом, даже если где-то поругать следовало негодницу.
- Не горюй, Люська, пойдем с тобой в клуб, - пообещала мать, — вот только утром или днем.
- А когда, мам? – широко распахнув темно-карие, как вишни, глаза спросила Люся.
- А вот завтра и пойдем, - ответила Авдотья.
На следующий день Люся много раз подбегала к матери. Всё спрашивала, когда же они в клуб пойдут.
- Ох, нетерпеливая ты моя, - покачала головой Авдотья, - ладно уж, пойдем.
Днем в помещении клуба пусто было. Люди здесь обычно вечерами собирались – потанцевать и песни попеть. По праздникам, случалось, и с утра толчея была.
И хотя одни в клубе оказались Люся и Авдотья, девчушка разглядывала всё с раскрытым ртом. С интересом посмотрела она на граммофон, провела пальцем по пластинкам, что лежали рядом.
- Это откуда, мам? – затаив дыхание, спросила Люся.
- От одной богатой барыни осталось, - ответила мать, - до революции здание сельсовета ее домом было, а это помещение для гостей использовалось. Всё ценное вывезли, а за граммофон и пианино местные ухватились. Оставить просили, рабочему ведь человеку и сплясать порой охота.
Незнакомое слово резануло слух девочки. Повеяло чем-то прекрасным, недоступным, волнующим. Оглянулась она и увидела это… Старое пианино, что стояло в клубе, было чудовищно расстроенным. Никто на нем и не играл.
- Не трогай, дочка, тут умеючи надо, - прошептала Авдотья, но было уже поздно.
Девочка открыла крышку, и пальцы её забегали по белым и черным клавишам. И хотя малютка играть, конечно же не умела, а все ж руки интуитивно находили нужные клавиши. Пальцы её будто искали нужную комбинацию – ошибались и находили, наконец, нужное.
Люся просто не могла оторваться от пианино. Она вдруг вспомнила грустный вальс, что слышала однажды, и опять начала перебирать клавиши маленькими, проворными пальчиками. Но ничего не получалось, а так хотелось сыграть!
Схватила мать за руку дочку и вывели из клуба. А сама задумалась – неужто бабкин талант передался Люське? Бабуля, говорят, очень хорошо играла на разных инструментах. С детства мелодии разные подбирать могла.
Вечером Авдотья рассказала мужу о том, что Люся от пианино не отходила. А ведь первый раз в жизни девчонка инструмент видела. Семен задумался.
- Давай-ка отведем её к деду Игнату, - произнес отец Люси, - он же на гармони играет, так, может, что и по пианино подскажет.
Старик Игнат поглядел на девчушку и сунул ей в руки две ложки деревянные. Давай, говорит, играй «козлика». Люся без единой запинки выдала «мотив» известной песенки.
- Молодец девчонка, ушки хорошие и ручки проворные, позанимаюсь я с ней, - сказал дед Игнат, - когда клуб пустовать будет, и на пианино учить стану.
- Неужто, Игнат, ты сам умеешь на таком инструменте-то? – удивилась Авдотья.
Игнат кивнул и шепотом сказал, что в доме барыни слугой был. Прознав про его хороший слух, хозяйка позволяла ему играть на пианино. А когда званые вечера случались, переодевала его и выдавала за музыканта.
Недолго учил Люся дед Игнат, помер вскоре. Но и тех знаний, что передал он девочке, и ее таланта хватило, чтобы легко подбирать любые композиции. Играла она легкие детские песенки, получались у неё и более сложные мелодии.
У девочки в Прокофьево теперь авторитет был. Она играла на праздниках, её просили сопровождать сельские торжества и мероприятия. Когда в село важные люди наведывались, Люсю и им показывали. Девчонка за словом в карман не лезла.
- Вот вы к нам в деревню ездите молока из-под коровы попить и песни послушать, - храбро заявила Люся солидному гостю из города, - а у нас пианино настроить некому. И учителя музыки нет.
Удивился важный гость дерзости малютки, но услышал ее. Вскоре приехал из города мастер, который настроил пианино. А через пару месяцев и учитель музыки в школе появился.
Инструмент зазвучал еще более чарующе. Из старого пианино под маленькими пальчиками лилась изысканная музыка. А преподаватель довольно кивала, стоя рядом. Привычные мелодии обрели новое звучание. Услышав ранее незнакомую песню, Люся тут же подбирала её на пианино и играла, играла...
****
В сорок первом году, когда началась Великая Отечественная война, страна гудела, как встревоженный улей. Мужчины собирались на фронт, жены и матери плакали, провожая бойцов, а юные девушки спешили замуж, одалживая друг у друга свадебные наряды.
Требования к колхозам значительно возросли. Работникам сельского труда была поставлена задача вырастить больше животных, злаковых и овощей для обеспечения нужд армии. В помещении клуба разместили ткацкие станки - день и ночь теперь работали здесь молодые труженицы.
Пианино было слишком громоздким, оно занимало много места. Когда встал вопрос о переносе, кто-то предложил поместить его в дом Ветохиных.
- У нас тоже довольно тесно, - растерянно произнесла Авдотья. Однако заглянув в сияющие глаза дочери поняла, что так просто отказаться от пианино не получится.
- Папка воевать ушел, Нинка замуж вышла и в доме Клемёновых живет, пустовато же, - убеждала Люся мать, - очень нам нужно пианино, пусть несут!
Кивнула Авдотья, разве могла она возразить любимой дочке? И соседи перенесли инструмент в дом Ветохиных.
Казалось бы, в эти тревожные дни не до музыки и веселья было людям. Почти каждая семья отправила на борьбу кого-то из близких. Но вышло так, что в песнях люди находили утешение и радость. Патриотические произведения, народные песни и мелодичные вальсы давали надежду и терпение тем, кто ждал своих воинов с победой.
В доме Ветохиных частенько бывали гости. Женщины собирались вместе, латали старую одежду, перебирали крупу, ребятишки веселились во дворе, а Люся играла на пианино. Хозяйка подавала на стол скромные угощения, а гости несли с собой то, чем были богаты – молоко, сушеные ягоды, лепешки...
Люся предпочитала игру на пианино детским шалостям во дворе. Музыка наполняла её душу светом, на сердце становилось легко, а тревожные мысли отступали.
- Играй, доченька, играй, - говорила Авдотья, - с твоими песнями и легче, и радостнее.
****
В 1941 году многие верили, что война скоро закончится, и их мужья, отцы и сыновья вернутся с победой домой. Однако почтальон то и дело приносил то в одну семью, то в другую зловещее извещение о гибели близкого человека. И теперь казалось, что не будет конца бедам и потерям.
И все же самое страшное ещё было впереди. О том, что многие населенные пункты находятся под немцами, жители Прокофьево знали. А всё ж думать о том, что их тоже может коснуться эта беда, боялись.
Однако это случилось. Они пришли в деревню и заняли дома местных жителей. Немецкий офицер сразу заявил о том, что отныне сельчане подчиняются новому установленному порядку. Приказы солдат должны выполняться беспрекословно. Местным надлежало обеспечивать их удобство под страхом расправы.
Когда немцы пришли к старику Макару, чтобы расположиться в его доме, хозяин вышел на них с кочергой. Он заявил, что не пустит их туда, где жена рожала ему детей, куда сыновья приводили своих невест. На глазах у соседей храбрый дед лишился жизни.
В доме были две невестки старого Макара. Мужья их воевали, и женщины с детьми остались одни. На плохом русском немецкий офицер заявил, что никого не тронут, если будут выполняться все их требования. Так и сложилось, что в доме Макара их кормили, обстирывали и зашивали им одежду.
Немцы выбирали самые просторные жилища. Заглянув в дом Ветохиных, солдаты переглянулись и отрицательно покачали головами – здесь было тесно, еще и огромное пианино занимало много места. И всё-таки массивный инструмент привлек внимание захватчиков.
- Кто играет? -спросил солдат, который лучше всего изъяснялся по-русски.
Авдотья молчала, широко распахнув глаза. Молчала и Люська, не зная, можно ли что-то говорить.
- Никто? – усмехнулся немец. – Значит, будем жечь!
Этого Люся выдержать уже не могла. Вышла вперед, глазенки вытаращила. Старалась держаться храбро, хотя сама тряслась от страха.
- Я играю, - воскликнула девочка.
Авдотья почувствовала, как её ноги слабеют. Инстинктивно она схватила дочь за руку и прижала к себе. Внимание немцев же было приковано к смелой малютке.
- Играй, - сказал тот самый немец, что говорил по-русски.
Люся на секунду замерла. Ох, не знала она, как ей быть. Однако девочка почувствовала, как руки матери стали удерживать её слабее. Потому она шагнула к пианино и открыла крышку.