Виктор Павлович любил тишину. Не ту пустую, звенящую тишину, которая бывает в вакууме, а тишину живую, домашнюю, упорядоченную. Ему нравилось слышать, как тикают настенные часы, как дышит старый холодильник. Это были звуки его жизни, и они находились под его полным контролем.
Всю свою жизнь Виктор Павлович посвятил звуку. Сорок лет он проработал инженером-акустиком. Он знал, что звук — это не просто колебание воздуха. Это физическая величина, обладающая способностью разрушать. Но чаще, по мнению Виктора Павловича, звук был мусором. Акустическим загрязнением, с которым нужно бороться.
Выйдя на пенсию, он превратил свою квартиру в настоящую крепость. Стены обшиты панелями, пол на виброопорах. Он добился того, что уровень фонового шума в его спальне не превышал двадцати пяти децибел. Это был идеальный показатель. Почти студийный.
Идиллия рухнула в один дождливый ноябрьский вторник.
Воздух в комнате дрогнул. Это был не громкий звук. Это было нечто иное. Низкая, тягучая вибрация, которая, казалось, просачивалась сквозь бетон, минуя все его хитроумные ловушки. Она рождалась где-то внизу живота и заставляла вибрировать хрусталь в серванте.
Буууум... Ууууу...
Виктор Павлович достал прецизионный шумомер. Экран показал пик на частоте сто герц. Самый неприятный, проникающий бас.
— Виолончель, — констатировал Виктор Павлович. — Или контрабас. Что еще хуже.
Это была не музыка. Это был набор звуков — резких, скрежещущих, тоскливых. Сосед не играл мелодию, он мучил инструмент. Или инструмент мучил его.
На следующий день, ровно в десять утра, Виктор Павлович нажал кнопку звонка квартиры номер пятьдесят четыре.
Дверь открыл молодой человек лет тридцати. Вид у него был богемный: растянутый свитер, тени под глазами.
— Аркадий, я пришел поговорить о нарушении вами акустического режима.
— Чего? — моргнул сосед.
— Вы создаете низкочастотный резонанс. Мои приборы фиксируют превышение допустимого уровня вибрации.
Аркадий смотрел на него как на инопланетянина.
— Какие приборы? Дядя, вы о чем? Я играю Баха.
— Бах не писал музыку для панельных перекрытий советского периода, — отрезал Виктор Павлович. — Прекратите, или я обращусь в Роспотребнадзор.
— Слушайте, — Аркадий устало потер переносицу. — У меня через месяц прослушивание в филармонию. Это шанс всей моей жизни. Я не могу не играть.
Война началась на следующий день.
Аркадий начал играть гаммы. Часами.
Виктор Павлович принял вызов. Он установил у стены профессиональную колонку. Когда Аркадий начинал играть, он включал генератор белого шума. Потом — запись работающего отбойного молотка на низкой громкости. Это был тонкий психологический расчет: мозг соседа должен был тревожиться, не понимая источника угрозы.
Так прошла неделя. Но Виктор Павлович чувствовал, что проигрывает. Не соседу, нет. Он проигрывал самому себе. Его идеальный мир был разрушен.
Однажды вечером он заметил странность. Сегодня Аркадий играл мелодию. Очень медленную, печальную.
Виктор Павлович надел наушники.
Это был «Вокализ» Рахманинова.
Виктор Павлович замер. Его покойная жена, Елена, любила это произведение.
Сосед играл грязно. Но в этом несовершенстве было столько боли, столько отчаяния, что у Виктора Павловича перехватило дыхание.
Зеленая линия графика взлетала и падала. И вдруг он понял, что видит не просто герцы. Он видит эмоцию. Сердцебиение человека, который кричит о помощи.
Внезапно звук оборвался. Резко. Послышался глухой удар. И тишина.
Но это была не та добрая тишина. Это была страшная тишина. Мертвая.
Виктор Павлович прямо в тапочках выбежал на площадку. Дверь соседа оказалась незапертой.
В квартире было темно. Аркадий сидел на полу, прислонившись спиной к батарее. Виолончель лежала рядом, как поверженный солдат.
— А, это вы... — голос его был безжизненным. — Фиксируйте. Я закончил. Все.
— Что «все»?
— Все. Руки не те. Я бездарность. Звук... он не летит. Он падает. Как кирпич.
Виктор Павлович посмотрел на голые стены комнаты. Его профессиональный взгляд моментально просканировал пространство.
— Конечно, он падает, — сказал он неожиданно для самого себя. — Вы посмотрите на свою геометрию.
— Чего? — шмыгнул носом Аркадий.
— У вас здесь «порхающее эхо». Вы играете в бетонной коробке. Звуковая волна отражается от стен и создает кашу. В таких условиях даже Ростропович звучал бы как расстроенная шарманка. Вставайте.
Через час они сидели на кухне у Виктора Павловича. Инженер вывел на монитор график.
— Вот это — ваш «Вокализ». Видите горб? Это резонанс комнаты. Он глушит основной тон. Комната вам врала. Вы пытались подстроиться под нее и получалась фальшь.
— И что делать? — в глазах музыканта зажглась надежда. — Переезжать?
— Зачем? — хмыкнул Виктор Павлович. — Звук — это глина. Из него можно лепить. Нужно просто настроить ваш инструмент. И я не про виолончель. Я про квартиру.
Следующие три дня соседи слышали стук молотка. Виктор Павлович взял командование на себя. Впервые за годы пенсии он чувствовал себя нужным. Он не просто глушил шум — он создавал Звук.
Они переставили мебель, повесили ковры, расставили книжные полки. Комната стала похожа на лоскутную пещеру.
— Пробуйте, — сказал инженер.
Аркадий закрыл глаза и опустил смычок на струны.
Звук родился чистым, глубоким и сильным. Он не ударился о бетон, не рассыпался дребезгом. Он полетел.
Виктор Павлович стоял в углу. Впервые за много лет он не хотел достать шумомер. Оказалось, что тишина — это не отсутствие звука. Тишина — это гармония.
Аркадий открыл глаза. По щекам текли слезы, но он улыбался.
— Вы слышали? Она поет!
Прослушивание Аркадий прошел.
Теперь по вечерам Виктор Павлович часто слышал музыку за стеной. Но она больше не мешала.
Он даже просверлил небольшое отверстие в стене, в незаметном месте за шкафом. Чтобы звук проходил лучше.
Как-то вечером к нему зашел Аркадий. С тортом.
— Послушаете новую программу? Мне нужно мнение эксперта.
— Эксперта по акустике или по музыке?
— По правде. Только вы говорите правду. Стены-то теперь не врут.
Они пили чай и говорили о том, как странно устроена жизнь. Ведь если бы стены были толще, они бы никогда не встретились. Иногда плохая звукоизоляция — это единственное, что связывает людей в большом бетонном городе.
Дорогие мои читатели, мы часто жалуемся на соседей: кто-то сверлит, кто-то топает. Звук за стеной становится для нас врагом. Мы строим баррикады из тишины.
Но пробовали ли вы когда-нибудь не бороться со звуком, а прислушаться к нему? Ведь за каждым шумом стоит живой человек. Может быть, тот, кто мешает вам спать, просто очень одинок?
История Виктора Павловича напоминает нам о том, что шаг навстречу может стать началом прекрасной дружбы. А как у вас отношения с соседями? Были ли случаи, когда раздражение сменялось пониманием? Расскажите свои истории в комментариях, давайте обсудим!