Ключ повернулся в скважине с мягким, маслянистым щелчком. Этот звук Марина готова была переслушивать снова и снова, записать на диктофон и ставить вместо любимой музыки. Звук собственности. Звук свободы.
Она толкнула дверь коленом, так как руки были заняты коробками с посудой, и шагнула в полумрак прихожей. Пахло бетоном, грунтовкой и немного — пылью, неизменной спутницей любых перемен.
— Ну, с новосельем нас, что ли? — голос Андрея звучал гулко в пустой квартире.
Марина поставила коробку на пол, выпрямилась и глубоко вдохнула. Двенадцать лет. Двенадцать долгих лет они скитались по съемным углам. Была «бабушкина» двушка с ковром на стене, который пах старой аптекой. Была модная студия на окраине, где хозяйка приходила проверять чистоту унитаза белой перчаткой.
И вот теперь — своё. Убитая, конечно, в хлам, но зато стены — кирпич, и, главное, никто не скажет: «Съезжайте через месяц, у меня внук женится».
— Стены кривые, — заметил Андрей.
— Выровняем, — отмахнулась Марина. — Сделаем конфетку. Я хочу, чтобы все было идеально. Белый цвет, минимум мебели, много света. Никаких ковров, никаких сервантов. Чистый лист.
Ремонт длился полгода. Это были полгода ада. Марина была одержима стенами. Ей казалось, что если стены будут гладкими, как яичная скорлупа, то и жизнь станет такой же — ровной, понятной.
— Ребята, мне нужно под яичко, — твердила она прорабу. — Чтобы комар носа не подточил.
Они заплатили. Выгребли все подчистую, влезли в кредитку, но добились своего. Стены были безупречны. Ни единого бугорка, ни единой впадинки. Идеальные стены для идеальной новой жизни.
Первая странность случилась через неделю после окончательного переезда.
Был вечер пятницы. Марина сидела на диване и любовалась игрой света.
Взгляд зацепился за пятнышко. Едва заметное, оно располагалось низко, у самого плинтуса.
Марина нахмурилась. Она подошла ближе. Это была не грязь. Это было похоже на... рисунок? Тонкие, неуверенные линии, словно кто-то водил простым карандашом без нажима. Круг. От него палочки в разные стороны. Солнышко?
Она потерла пятно пальцем. Не стирается. Потерла меламиновой губкой. Рисунок побледнел, но не исчез, а словно впитался глубже, под краску.
Андрей ничего не увидел:
— Это тень от фикуса падает. Ты переутомилась.
В воскресенье рисунков стало больше.
Утром Марина замерла в коридоре. На идеально ровной стене проступили очертания домика. Кривой квадрат, треугольная крыша, труба с завитушкой дыма. Линии были серыми, полупрозрачными, как водяной знак на купюре.
— Андрей! — в голосе зазвенела паника.
На этот раз муж тоже увидел.
— Странно... Гладкая. Это что, проступает сквозь шпаклевку? Может, грибок?
— Плесень в виде домика с трубой? Ты серьезно?
Они попытались закрасить. Андрей густо намазал валиком поверх рисунка. Домик исчез.
Но ночью Марина проснулась от странного чувства. Будто в комнате кто-то есть. Тишина была густой, ватной.
Она вышла в гостиную. Краска высохла. Домик был на месте. А рядом с ним появилась собака.
Марину обдало холодом. Она попятилась.
— Этого не может быть, — прошептала она. — Мы же купили новую квартиру. Свою. Чистую.
Утром она не пошла на работу. Она сидела и смотрела на стены, как на врагов. Идеальные стены предавали её.
К обеду она решилась и пошла к соседке, Нине Петровне.
— Скажите, а кто жил в нашей квартире до нас?
— Скворцовы. Непутевые немного. Дочка их, Ленка, одна ребенка растила. Муж сбежал, как узнал, что мальчонка больной. Аутизм у него, кажется. Павлик звали.
Марина почувствовала, как пазл начинает складываться.
— А что он делал?
— Да рисовал он везде. Ленка придет с работы, а он все обои изрисовал. У него свой мир был, понимаешь? Бабушка говорила, он так с домом разговаривает.
— И что с ними стало? — спросила Марина пересохшими губами.
— Банк квартиру забрал. За долги. Выселили их год назад. Жалко их было, страсть. Павлик так кричал, когда его выводили... Вцепился в косяк двери и кричал. Не хотел уходить. Это ж его мир был.
Марина вернулась домой на ватных ногах.
Она подошла к стене с «собакой». Теперь она видела не просто каракули. Она видела послание.
— Ты здесь? — тихо спросила Марина в пустоту.
Никто не ответил. Но на стене, прямо на глазах, начала проступать новая линия. Медленно, словно невидимая рука вела грифелем. Линия изогнулась, превращаясь в цветок.
Марине стало страшно. Это был страх перед чужой болью, которая оказалась настолько сильной, что въелась в бетон.
Вечером вернулся Андрей. Он принес средство от плесени.
— Марин, это физика. Просто старые рисунки были сделаны жирным мелком, он проступает.
— Через три сантиметра? — грустно усмехнулась Марина. — И почему они появляются по очереди?
В пятницу вечером Марина не выдержала. Нервы сдали.
— Всё! — крикнула она, глядя на очередную каракулю. — Хватит! Я так не могу! Павлик, уходи!
Она схватила шпатель и с остервенением начала скоблить стену. Краска слетала стружкой.
— Уходи! Уходи! — она рыдала. — Дай мне пожить спокойно!
Андрей перехватил ее руку.
— Тихо! Марин, успокойся!
— Почему он не уходит? Почему портит нам всё?
— Может, потому что мы пытаемся его стереть? — вдруг сказал Андрей. — Мы же хотели «идеально». Стерильно. А тут живое было.
Он пошел в кабинет и вернулся с коробкой цветных восковых мелков.
Он сел на корточки перед «домиком». Взял красный мелок. И аккуратно закрасил треугольную крышу.
— Крыша должна быть красной, — серьезно сказал он. — А из трубы дым, значит, печку топят.
Марина смотрела на него как на сумасшедшего.
— Ты что делаешь? Ты портишь ремонт!
— Ремонт мы уже испортили шпателем, — усмехнулся он. — А это мы... договариваемся. Иди сюда.
Марина неуверенно взяла желтый мелок. Поднесла его к бледному «солнышку». Провела линию. Желтый цвет вспыхнул на сером фоне радостным пятном.
Странное чувство охватило ее. Облегчение? Озорство? Словно та тяжелая плита перфекционизма, которая давила на нее полгода, вдруг треснула.
Они рисовали весь вечер. Они смеялись, пачкали руки. Квартира перестала быть холодной картинкой из журнала. Она стала теплой.
Утром они обнаружили, что новые рисунки перестали появляться. Старые исчезли. Остались только те, что нарисовали они сами.
Словно невидимый жилец получил то, что хотел — признание. Его мир увидели. Его не стерли, а приняли.
Через месяц Марина узнала, что беременна.
— Знаешь, — сказала она. — А ведь придется переклеивать обои через пару лет. Нашему ребенку тоже захочется рисовать.
Андрей рассмеялся.
— Ничего. Мы выделим ему самую большую стену. И пусть рисует. К черту идеальные стены.
Они так и не стали закрашивать художества. Друзьям Марина говорила с загадочной улыбкой: «Это душа дома проступила. Мы просто добавили цвета».
Дорогие читатели, а вам когда-нибудь приходилось чувствовать, что у вашего жилья есть характер? Бывало ли так, что в доме, несмотря на идеальный порядок, было холодно и неуютно, а в старенькой квартирке с потертыми коврами дышалось легко и радостно?
Как вы думаете, правильно ли поступила Марина, подыграв «призраку» прошлого, или нужно было все-таки бороться до конца за свой идеальный ремонт? Расскажите в комментариях про свои ремонты и про то, как вы создавали уют. Были ли у вас мистические случаи при переездах? Мне очень интересно почитать ваши истории!