Глава 71.
Лето 1922 года
- Ну, Фрол Матвеич, встречай гостей! — за воротами монастыря стоял Константин в сопровождении двух казаков.
- Кто ж это? — Фрол открыл створку.
В облике молодого казака было что-то очень знакомое… Неуловимое… Чернявый… Глаза тёмные, лицо круглое… А тот, что старше? Лет сорок ему, не иначе. Бит жизнью крепко. Смотрит жёстко, в глазах льдинка.
- Не узнаёшь, дядька Фрол? — выступил вперёд молодой. — Не ты ли мне имя давал? Я Парфён.
- Ааа! — всплеснул руками Фрол. — Парфёнушка! Сынок! Входи, родной, входи! Милости просим, гости дорогие, в сторожку мою!
Старший казак взглянул на храм, перекрестился, поклонился и только потом решился ступить в монастырский двор.
- Так, всё так, всё верно… - улыбнулся Фрол. — Ты чей же будешь?
- Егорием меня зовут. Василия Путинцева сын.
- Ааа, Егорий! Как же, как же, помню! Вы с Алёшей Крупенкиным на гору, на Шишку, забираться любили. Уж сколько мать его молилась, не переломали бы вы кости себе! Но Господь хранил вас.
- А потом Алексей на той горе семейство моё спасал, - заметил Константин с улыбкой.
- Как так? — Егорий удивлённо посмотрел на него и, не заметив низкую притолоку сторожки, больно ударился.
- Это в восемнадцатом случилось, - Константин вошёл в домик последним. — Мы с Алёшей сельсоветчиками тогда были. Он в Соловьином Логу, а я в Михайловке. Белые нагрянули, стали арестовывать всех, кто хоть чуть в сочувствии к красным замечен был.
- Время то хорошо помню, - Егорий, перекрестившись на иконы, сел у двери, зачерпнул ковш воду из стоящего рядом ведра, выпил махом.
- Хорошие люди Соловьиный Лог успели предупредить, чтобы прятались. Алексей оба наших семейства на Шишку поднял и сам там сидел сколько-то дней.
- Угу… - Егорий устало откинулся на стенку, прикрыл глаза.
- А ты, сынок, вот на постелю, на постелю ляж! — засуетился Фрол, но тут же кинулся к двери, - Колокол опять. Кто-то ещё прибыл.
Старик вышел из дома, оставив гостей.
- Ну что, Парфён, может, оставим тебя с Фролом, поговорите с глазу на глаз? — спросил Кот, глядя на Парфёна, устроившегося на низеньком табурете у печи. — А мы с Егором пока поля монастырские осмотрим.
- Мне скрывать нечего, - Парфён достал кисет, покрутил его в руках и, взглянув на киот, убрал его обратно. — А ты, Егор, и вправду полежал бы. Три дня верьхи без отдыха. Лошади не выдерживают, а ты…
- А я не лошадь, я казак! — отрезал Егорий. — Не впервой.
- Опять казаки! Кони у ворот чьи привязаны?! — в избу с криком ворвался Игнатьев. — Опять отребье всякое привечаешь, Гордеев! Тебя я точно отправлю под расстрел вместе с очередной твоей контрой!
- Казаки не люди разве?! — следом за ним вошёл Фрол. — Принесла тебя, товарищ Игнатьев, нечистая сила!
- Товарищ Игнатьев? — с лавки поднялся Константин. — Какими судьбами?
- Котов? — брови Игнатьева поползли вверх. — Это ты какими судьбами здесь? Ты, член Михайловского сельского совета рабочих и крестьянских депутатов! С этими… - он показал пальцем на Егория. — Они тоже из Китая? У кого служили? У атамана Семёнова? У Анненкова? Ничего, в НКВД разберутся!
- Позволь представить, товарищ Игнатьев, - улыбнулся Котов и закрыл спиной Парфёна, видя, как сверкнули его глаза. — Это красные казаки, братья Путинцевы. С боями прошли весь путь от Омска до Владивостока, изгоняя с нашей земли врага.
- Красные? — лицо Игнатьева вытянулось.
- Именно. Красные. Имеются все положенные документы. И наградная шашка от командования с гравировкой.
- Ну… тогда хорошо… - обмяк Игнатьев.
- А ты здесь, товарищ Игнатьев… - на лице Константина, доброжелательном до елейности, вопросительно поднялись брови.
- Да я… приехал побеседовать с ребятами, - промямлил тот. — Политинформация, так сказать… Ты же знаешь, что уездный комитет поручил мне руководить воспитанием сирот…
Константин сделал понимающее лицо:
- Да-да! На тебе лежит огромная ответственность!
- Послушай, Котов! — вдруг оживился Игнатьев. — Ведь ты партизанил, ты воевал. Может быть, расскажешь что-нибудь интересное ребятам?
- Рассказать? — Константин на мгновение задумался. — А что же, и расскажу! Заодно посмотрю, как приют здесь устроился, так сказать, изнутри!
- Может, и казаки… - осторожно предложил Игнатьев, в душе опасаясь, что Путинцевы и впрямь согласятся выступать перед воспитанниками, потому как от казаков ничего доброго не бывает, и вообще, истреблять их надо, потому что все казаки суть контра и собственники!
- Казаки с дороги, товарищ Игнатьев, уставши, они не в силах, - сокрушённо развёл руками Кот. — Сегодня только вернулись в станицу, и сразу сюда, проведать Гордеевых!
- Что ж, так тому и быть! — весело сказал Игнатьев, направляясь к выходу и делая вид, что не замечает Фрола, с укоризненным видом стоящего у двери. — А хорошо, что я тебя, Котов здесь застал! Ребятам будет интересно послушать о героических боях за Советскую власть!
Закрылась дверь, и Фрол устало сел у окна:
- Ну вот, спровадил Господь его.
- Чего это он на тебя гавкает? — поинтересовался Егорий.
- Это мне жало в плоть…
- Что? — не понял Парфён.
- Читали ли у Апостола Павла: «… дано мне жало в плоть, ангел с@таны, удручать меня, чтобы я не превозносился»? Вот и мне послан Господом этот Игнатьев удручать меня, чтобы не почивал я в покое, чтобы молился Богу горячее да о себе высоко не думал. Ну-ка, братцы казаки, обедом вас накормлю. Аглая моя нынче на огородах, так что я сам, один тут… Похлёбка есть у меня…
- Ты, Фрол Матвеич, погоди, - вздохнул Парфён, - не до похлёбок нам нынче. Говорят, отец мой к тебе приходил…
- Приходил. С Григорием Колесниковым был. Как раз на этой скамеечке и сидел, где ты теперь сидишь, курил беспрестанно. И ты кури, кури, если хочется!
- Разве ж можно… в избе-то… - прошептал Парфён.
- Можно, сынок. Господь простит. Он-то сердце каждого видит, боль любого из нас как свою чувствует. Болело у Семёна, и у тебя теперь болит.
- Расскажи… Про него расскажи. И Егорий послушает, отец его тоже с батей был, да сгинул, видно, где-то, теперь и не узнаешь.
- Василия он потерял в Забайкалье…
Фрол старательно вспоминал слова Семёна, боясь упустить хоть одну мелочь, которая теперь так важна Парфёну. Он пересказывал всё, словно передавал важное письмо. Да что там письмо! Целое достояние. Сейчас он был ниточкой, связывающей отца и сына, посланцем от покинувшей мир души.
- Вот, значит, как… - прошептал Парфён, когда Фрол закончил рассказ.
- Вот так. А ты, сынок, не держи на людей зла. Семён знал, куда возвращается и что его ждёт. Он казнь свою как должное принял, в очищение души своей от грехов. Он этого сам захотел.
- Мог бы жить… Там, в Китае.
- Мог бы. Не захотел. Родная земля его тянула.
- Вот и лёг в неё.
- Рядом с матерью твоей, которую любил, рядом с родителями своими, с сыновьями.
- Один я остался, Фрол Матвеич… Из большого семейства один… - Парфён закрыл лицо руками.
- Не один. Вот Егорий есть у тебя, держитесь друг за друга. Крупенкины есть. Алексей и тебе дядька родной, и Егорию товарищ юности. Соседи есть. Ты, сынок, камня за пазухой не держи, живи просто. Людей люби, жалей. Теперь все огнём обожжённые, всем тяжко.
- Митрий-то ваш где? — поднял голову Парфён.
- Митрий наш нынче в Москве, - вздохнул Фрол. — Видишь, он на командирской должности воевал, а образования не имеет. Какое там образование в Соловьином Логу! Грамоте и счёту я его обучил, а боле того я дать не смог. Вот и отправили его в школу красных командиров в Москву. Анна наша с ним.
- А она… тоже на командирской должности? — удивился Парфён.
- Можно сказать и так, - улыбнулся Фрол. — Потому как командует она Митрием не хуже какого-нибудь офицера.
- Не понял… - поднял брови Парфён.
- Митрий с Анной обвенчались. Муж и жена они теперь.
- Вот оно что… Не думал даже, что так получится… Жизнь продолжается…
- Да, Парфён. Жизнь продолжается. И ты семейство себе заводи. Радуйся каждому дню, каждой доброй вести, не смотри на всех волком, не порти себе самому жизнь. Бога помни…
- В Каменноозёрной пришлые люди церковь взорвали… - задумчиво сказал Парфён. — Как раз после того, как бунт задавили и наших… постреляли… Батюшку и весь церковный причт вместе со всеми в расход пустили. И защитить некому было. Казаки на войне, а в станице старики, женщины, дети…
- Эххх… - вздохнул Фрол. — Много всякой дряни всплыло в эти годы. Анютку-то помнишь, Егор, которая Филимону двор поджигала? Вы с Алексеем её ночью караулили.
- Как не помнить, - хмыкнул тот.
- Она уполномоченной в наших краях была. Много к po ви пролила. Меня вот под каторгу подвела. Расстрелять сперва хотела, а потом передумала, решила, я перед кончиной помучиться должон. При ней ещё уголовник Меер был. Вот и подумай, много ли справедливости от таких дождешься? А Мееру тому наши храмы не святы и не дороги, Мееру только пограбить надо было.
- Ну, наш храм ограбить не вышло, - усмехнулся Егорий.
- Что так? — поднял брови Фрол.
- Да говорят, накануне того, как взорвать, кто-то пролез в окошко церкви и все ценности вынес. Одни говорят, что это ребятишки, не иначе, потому как окна узенькие, взрослому не пройти. Другие говорят, и ребятишкам не под силу, высоко окна, а стены гладкие. Выходит, ангелы забрали утварь. Эти пришлые только руками наутро развели.
На лице Егория блуждала довольная усмешка. Хорошие у него сыновья, сообразительные. И на скалы лазить он не зря их учил. Ничего, придёт время, и храмы заново построят. Тогда и утварь на место своё законное вернётся.
- Вон оно как… - Фрол внимательно посмотрел на казака и догадка мелькнула в его голове. — Выходит, и впрямь ангелы. Уж ангелы положат утварь в неоскверняемое место.
- Это точно! — согласно кивнул Егор.
Фрол улыбнулся.
Вошёл Константин:
- Какое такое место? Случайно услышал про ангелов, уж не серчайте.
- Да говорю, церковь станичную взорвали, а утварь перед тем ангелы унесли, - деланно зевнул Егорий.
- Ааа… У нас тоже много чего пропало, - серьёзно сказал Константин. - Остались самые простые иконы, так их безбожники в костер побросали. Вот что, Фрол Матвеич, посоветоваться мне с тобою надобно.
- Что такое?
- Храм наш велено под зернохранилище определить. Ежели не определим, то, говорят, взорвать надо будет. Как быть-то? Я ведь неспроста сейчас с Игнатьевым ходил да классы смотрел. Приглядывался, как ты росписи обшивкой закрывал. Только у нас не получится так сделать, за досками мышь поселится, зерну покоя не даст. А открытыми оставлять — на глумление безбожникам отдать.
- Нет, на глумление никак нельзя… Да и посбивать их могут.
- Что же делать, а?
- Забелить разве что…
- Забелить… Это дело! — обрадовался Константин. — Так и сделаем. А там как Господь даст!
- Уповай на Господа, и он сам всё управит! — перекрестился Фрол.
- Ну, Фрол Матвеич, пора нам! — поднялся Егорий.
- Не буду задерживать вас, вижу, что отдых вам нужен. А вы приезжайте, приезжайте к нам почаще. Аглаюшка рада будет видеть вас!
- Ну, Фрол Матвеич, лучше ты в станицу наведывайся. Нам твой Игнатьев не шибко понравился, - улыбнулся Егор.
- Да что там Игнатьев! — махнул рукой Фрол и неожиданно для самого себя продолжил, - Погоди, и он молиться Господу научится!
- Игнатьев-то? — засмеялся Кот. — Да этот безбожник помрет, и на том свете кричать будет, что Бога нет!
- Про то один Господь ведает!
Уехали гости, а в душе Фрола осталось щемящее чувство. Как будто недавно Клавдия молодая была, недавно сына родила, а теперь вот — ни её на этом свете уж нет, ни Сёмки, ни Устина, дорогого друга…
Но не прервалась ниточка их, не погибла. Заведет Парфен семейство, нарожает детишек — вот и зазеленеет снова ветвь Сёмкина. Много жизней унесла война, но оставшиеся продолжат дело ушедших, продолжат род их, не погибнет народ русский. Спаси, Господи, и сохрани люди твоя!
Фото взято здесь
Продолжение следует... (Главы выходят раз в неделю, обычно по воскресеньям)
Предыдущие главы: 1) В пути 71) И солнышко греет!
Если по каким-то причинам (надеемся, этого не случится!) канал будет
удалён, то продолжение повести ищите на сайте Одноклассники в группе Горница https://ok.ru/gornit