Деньги я прятала в старой коробке из-под обуви на самой верхней полке гардероба — там, где Степан никогда не заглядывал. Каждый раз, запихивая туда очередную пачку купюр, я чувствовала, как что-то внутри меня оживает. Свобода имела вполне конкретную цену: триста тысяч на первоначальный взнос за однушку на окраине. У меня уже было сто двадцать семь. Ещё немного — и я исчезну из этого дома, словно меня никогда здесь и не было.
— Ну да, брошу работу и буду служанкой для твоей мамы! Много хочешь, диктатор! — прошипела я, сжимая в руках мокрую тряпку.
Степан стоял в дверях кухни, массивный, с лицом цвета свежего мяса. Он только что вернулся с работы и уже успел переодеться в домашние штаны и застиранную футболку. За его спиной маячила Фаина Николаевна — высокая, сухая, с перманентным макияжем бровей, который делал её похожей на злобную куклу из старого фильма ужасов.
— Арина, милая, — начала свекровь тем самым медовым голосом, от которого у меня всегда сводило скулы. — Мы же не требуем невозможного. Просто Степану нужна жена дома, а не карьеристка, которая носится непонятно где до восьми вечера.
Я швырнула тряпку в раковину и обернулась. Мои руки дрожали — не от страха, а от ярости, которую я сдерживала уже третий год подряд.
— Я работаю в офисе! В обычном офисе, с девяти до шести! И приезжаю сюда к семи, потому что полтора часа трачу на дорогу!
— Вот именно, — Степан сделал шаг вперёд, и я инстинктивно отступила к окну. — Зачем тебе эта работа? Я зарабатываю достаточно. Мама права — ты должна быть здесь, готовить, убирать, следить за домом.
Следить за домом. Прислуживать его матери, которая каждый день находила новый способ унизить меня. То суп пересолен, то пыль на люстре, то я слишком громко хожу по утрам. А ещё была тётя Нюша — младшая сестра Фаины Николаевны, круглая, как колобок, с постоянным запахом дешёвых духов и привычкой шарить по чужим вещам.
— У нас всё обсуждено, — продолжал Степан, и в его голосе появилась та самая стальная нотка, которую я научилась распознавать за километр. — Завтра идёшь к начальству и пишешь заявление. Хватит этой ерунды с карьерой.
Я посмотрела на него — на этого человека, за которого вышла замуж четыре года назад, думая, что он опора и защита. Какой же я была дурой! Первые полгода он ещё изображал любящего мужа. А потом мы переехали к его матери в трёхкомнатную квартиру в спальном районе, и всё изменилось. Степан превратился в маменькиного сынка, для которого слово Фаины Николаевны было законом.
— Нет, — я выдохнула это слово тихо, но отчётливо.
— Что? — Степан нахмурился, будто не расслышал.
— Я сказала — нет. Я не увольняюсь.
Фаина Николаевна громко вздохнула и покачала головой:
— Степочка, ты видишь, с кем связался? Я же говорила тебе — эти современные девчонки ничего не понимают в семейных ценностях. Им бы только карьеру делать, а о муже и думать забыли.
— Мама, не волнуйся, — Степан двинулся ко мне, и я почувствовала, как сердце забилось быстрее. — Мы сейчас всё решим.
Он схватил меня за запястье — не больно, но крепко. Я попыталась вырваться, но его пальцы сжались сильнее.
— Отпусти.
— Когда поймёшь, что я глава семьи, — он притянул меня ближе, и я почувствовала запах его одеколона, смешанный с потом. — Ты моя жена. И будешь делать то, что я скажу.
В коридоре появилась тётя Нюша с пакетом конфет в руках. Она с любопытством уставилась на нас, явно наслаждаясь зрелищем.
— Ой, что это у вас тут? Ссора? — она засунула в рот карамельку и зачавкала. — Аринушка, милая, ты бы послушала умных людей. Зачем тебе работа? Дома сиди, борщи вари...
— Я не буду варить борщи и сидеть дома! — я дёрнулась сильнее, и Степан наконец отпустил меня. — Вы все с ума сошли! Это двадцать первый век, если что!
— Это неуважение! — Фаина Николаевна вскинула руки. — Степан, ты слышишь, как она с нами разговаривает? Я не позволю какой-то девке учить меня жизни в моём собственном доме!
Моём доме. Вот она — правда. Я здесь никто. Просто бесплатная рабочая сила, которая должна молча выполнять указания и благодарить за крышу над головой. Степан получал неплохую зарплату, но все деньги уходили матери — она распоряжалась семейным бюджетом, выдавая мне жалкие три тысячи в неделю на «личные расходы». Мою зарплату я тратила на продукты, хозяйственные мелочи и откладывала всё, что оставалось.
— Знаешь что? — я выпрямилась и посмотрела Степану прямо в глаза. — Делай что хочешь. Но я не увольняюсь. И если тебя это не устраивает — можешь искать себе другую жену. Покорную и тихую. Таких, наверное, ещё остались где-то.
Степан побагровел. Он открыл рот, но тут из гостиной раздался звонок его телефона, и он, выругавшись сквозь зубы, развернулся и ушёл. Фаина Николаевна проводила меня долгим, изучающим взглядом.
— Ты пожалеешь об этом, — сказала она тихо. — Мы найдём способ поставить тебя на место.
Я не ответила. Развернулась и пошла в нашу с Степаном комнату — маленькую, с единственным окном во двор-колодец. Закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и закрыла глаза. Руки всё ещё дрожали.
Сто двадцать семь тысяч. Ещё сто семьдесят три — и я свободна.
Я открыла шкаф, залезла на стул и достала коробку. Пересчитала купюры ещё раз, будто они могли волшебным образом умножиться. Но нет — та же сумма. Я спрятала деньги обратно и села на кровать.
В телефоне пришло сообщение от подруги Яны: «Как дела? Выбралась в пятницу?» Я набрала ответ: «Вряд ли. Тут опять скандал». Но потом стёрла и написала просто: «Посмотрим».
За дверью раздались голоса — Степан что-то объяснял матери, та возмущалась. Потом хлопнула входная дверь — наверное, тётя Нюша наконец ушла к себе. Она жила в соседнем доме, но каждый день приходила «в гости», то есть следить за мной и сплетничать.
Я легла на кровать и уставилась в потолок. На работе сегодня начальник намекнул, что в следующем месяце возможна премия — тысяч двадцать. Это ускорит план. Ещё немного, ещё чуть-чуть...
Степан ворвался в комнату без стука.
— Ты чего тут делаешь? Ужин готов?
Я посмотрела на него и вдруг поняла: я его больше не люблю. Может быть, никогда и не любила по-настоящему. Просто устала быть одна и приняла первое предложение от человека, который казался надёжным.
— Нет, — сказала я. — Не готов. И не будет готов. Пусть твоя мама готовит. Или ты сам. Я устала.
Он стоял посреди комнаты, и я видела, как в его глазах разгорается гнев. Но я больше не боялась. Потому что у меня был план. И коробка с деньгами. И скоро — очень скоро — я уйду отсюда навсегда.
На следующее утро я проснулась от того, что Фаина Николаевна громко хлопала дверцами шкафов на кухне. Специально, конечно. Она вообще делала всё специально — шумела, когда я пыталась выспаться перед работой, включала телевизор на полную громкость, звонила мне среди дня с дурацкими просьбами купить то одно, то другое.
Степан уже ушёл. Он работал на стройке прорабом, выезжал к семи утра. Я встала, натянула халат и вышла в коридор. Из кухни тянуло жареным — свекровь готовила себе завтрак, мне, естественно, ничего не оставив.
— Доброе утро, — сказала я, проходя мимо.
Фаина Николаевна даже не обернулась. Молчаливый бойкот — её любимое оружие. После вчерашнего скандала она могла игнорировать меня неделями. Честно говоря, меня это только радовало.
Я быстро собралась, выпила кофе из своей кружки (у каждого в этом доме была своя посуда, не дай бог перепутать) и выскочила за дверь. В маршрутке было душно и тесно, как всегда. Я достала телефон и открыла приложение банка. Зарплата придёт послезавтра — сорок две тысячи. Минус десять на продукты, пять на проездной, три на всякую мелочёвку... Останется двадцать четыре. Плюс к накоплениям.
На работе день тянулся как резиновый. Я сидела в отделе продаж небольшой IT-компании, обзванивала клиентов, отправляла коммерческие предложения. Работа была скучная, но стабильная. И главное — она давала мне независимость. Пусть призрачную, но всё-таки.
— Арина, не хочешь сегодня с нами в караоке? — заглянула ко мне коллега Света, яркая, шумная, с розовыми прядями в волосах.
— Спасибо, не могу, — я улыбнулась как можно естественнее. — Дела дома.
Света скривилась:
— Ты вечно с этими делами. Расслабься уже! Жизнь проходит мимо.
Она не знала, что моя жизнь действительно проходит мимо. Что каждый вечер я возвращаюсь в дом, где меня никто не ждёт. Где на меня смотрят как на прислугу. Где я должна быть благодарной за то, что мне вообще позволяют существовать рядом.
В шесть вечера я вышла из офиса и поехала домой. По дороге зашла в продуктовый — нужно было купить молока и хлеба. В очереди на кассе увидела объявление: «Сдаётся однокомнатная квартира, Южный район, 18 000 в месяц». Я сфотографировала номер телефона. Просто так, на всякий случай.
Когда я открыла дверь квартиры, меня встретила тишина. Странная, настораживающая тишина. Фаина Николаевна всегда смотрела вечером сериалы, а сейчас телевизор молчал.
— Я дома, — крикнула я, снимая ботинки.
Никто не ответил. Я прошла на кухню — пусто. Заглянула в гостиную — там сидели Фаина Николаевна, тётя Нюша и... Степан. В половине седьмого. Он никогда не возвращался так рано.
Все трое смотрели на меня с какими-то странными лицами. У меня внутри что-то похолодело.
— Что случилось? — спросила я.
Степан встал. В руках он держал знакомую коробку из-под обуви. Мою коробку. С деньгами.
Мир вокруг поплыл.
— Это что такое? — спросил он тихо, слишком тихо.
Я не могла вымолвить ни слова. Просто стояла и смотрела на эту коробку, на свою свободу, которую они нашли и вытащили на свет.
— Я спрашиваю — это что? — голос Степана повысился. — Сто тридцать тысяч! Ты копишь деньги за моей спиной?
— Это мои деньги, — выдавила я наконец. — Мои! Я их заработала!
Фаина Николаевна поднялась с дивана. На её лице играла торжествующая улыбка.
— Вот видишь, Степочка? Я же говорила. Эта девица собиралась тебя бросить. Копила денежки втихомолку, чтобы сбежать.
— Я не... — начала я, но осеклась. А зачем врать? Именно это я и собиралась сделать.
Тётя Нюша хихикнула и сунула в рот очередную конфету:
— Ай-яй-яй, какая хитрая! А мы-то думали, она такая тихоня. Оказывается, гадюка подколодная!
— Отдай мне деньги, — я шагнула вперёд, протягивая руку.
Степан отстранил коробку:
— Ничего я тебе не отдам! Это семейные деньги! Ты обязана была их сдать мне!
— Какие семейные?! — я почувствовала, как внутри закипает ярость. — Я их заработала! На своей работе, которую вы так хотите, чтобы я бросила!
— Ты моя жена! — рявкнул Степан. — Всё, что у тебя есть, принадлежит мне! Понятно тебе это?
Я посмотрела на него, на эту свекровь, на эту жирную тётку с конфетами... И вдруг всё стало предельно ясно. Они не отдадут мне деньги. Никогда. Они считают, что имеют на них право. Что я — их собственность, и всё моё тоже их.
— Как вы их нашли? — спросила я.
Фаина Николаевна усмехнулась:
— Я убиралась в вашей комнате. Вытирала пыль на верхних полках. И вот — случайно наткнулась на такой интересный тайник.
Убиралась. Она никогда не убиралась ни в одной комнате, кроме своей. Она специально рылась в наших вещах. Искала компромат. И нашла.
— Верни мне мои деньги, — повторила я, стараясь сохранять спокойствие.
— Эти деньги пойдут на семейные нужды, — Фаина Николаевна говорила так, будто обсуждала погоду. — Надо новый холодильник купить. Старый совсем износился.
— Вы не имеете права!
— Ещё какое имеем! — взвизгнула тётя Нюша. — Живёшь в нашем доме, пользуешься всем, а туда же — права качает!
Степан поставил коробку на стол и скрестил руки на груди:
— Вот что я тебе скажу, Арина. Завтра ты идёшь на работу и пишешь заявление об увольнении. Больше никаких споров. Или забирай свои тряпки и вали отсюда. Вообще без денег.
Я смотрела на него и понимала: вот он, момент выбора. Я могу уйти прямо сейчас. Без денег, без крыши над головой, но свободная. Или могу остаться, проглотить это унижение и... И что? Смириться? Превратиться в покорную домохозяйку, которая будет прислуживать этой семейке до конца жизни?
— Ты серьёзно? — только и смогла выдавить я.
— Более чем, — Степан кивнул. — Решай быстро. Я не собираюсь терпеть в своём доме предательниц.
Предательниц. Я стала предательницей, потому что хотела иметь собственные деньги. Потому что мечтала о свободе.
— Ладно, — сказала я вдруг совершенно спокойно. — Хорошо. Я приму решение.
И развернулась, пошла в комнату. Закрыла дверь. Села на кровать и уставилась в стену.
Сто тридцать тысяч. Моя свобода. Украдена.
Но я не собиралась сдаваться. Ни за что.
Я просидела в комнате до полуночи, листая телефон. Искала объявления о съёме жилья, считала, сколько у меня есть на карте — восемнадцать тысяч. Этого хватит на месяц аренды самой дешёвой комнаты. Потом — посмотрим.
Степан ворвался около часа ночи, пьяный и злой. Начал орать, требовать ответа. Я молчала, лёжа лицом к стене. Тогда он схватил меня за плечо, развернул к себе. Его лицо было красным, изо рта несло перегаром.
— Ты меня слышишь?! Завтра пишешь заявление!
— Хорошо, — сказала я ровно. — Завтра.
Он удовлетворённо кивнул и рухнул на кровать, засыпая прямо в одежде. Я встала, взяла телефон и вышла в коридор. В квартире было темно и тихо. Фаина Николаевна давно спала в своей комнате.
Я тихо прошла на кухню, открыла ящик стола. Там лежала моя коробка — пустая. Деньги они, конечно, спрятали. Наверняка у свекрови в комнате. Но это уже не имело значения.
Я вернулась в комнату, достала из шкафа большую спортивную сумку и начала складывать вещи. Только самое необходимое — одежду, документы, зарядки, косметичку. Двигалась быстро и бесшумно. Степан храпел, даже не шелохнувшись.
В пять утра я была готова. Оставила обручальное кольцо на тумбочке, написала короткую записку: «Не ищите. Арина». И вышла из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь.
На улице было темно и холодно. Я шла к метро, чувствуя странную лёгкость. У меня не было денег, не было плана, не было даже понимания, где я буду жить завтра. Но впервые за три года я чувствовала себя живой.
Первую ночь я провела у Светы из офиса. Она открыла дверь заспанная, в пижаме с единорогами, выслушала мою сбивчивую историю и просто обняла.
— Оставайся сколько нужно, — сказала она. — У меня диван свободен.
Я не уволилась. Наоборот — попросила начальника о дополнительных проектах, стала задерживаться, брала всё, что могла. Через месяц получила ту самую премию — двадцать пять тысяч. Плюс зарплата. Плюс ещё восемнадцать с карты.
Я сняла комнату в коммуналке на окраине. Крошечную, с одним окном и общей кухней. Но это была моя комната. В ней не было Фаины Николаевны с её ядовитыми замечаниями. Не было Степана с его приказами. Не было тёти Нюши с её сплетнями.
Степан звонил первую неделю — орал, угрожал, требовал вернуться. Потом писал сообщения. Потом прислал развод по почте. Я подписала документы, даже не читая. Пусть забирает всё — мне ничего от него не нужно.
Прошло полгода
Я всё ещё жила в той же комнате, но теперь копила уже на нормальную однушку. У меня появились новые привычки — по субботам ходила в кино со Светой, по воскресеньям спала до обеда, иногда встречалась с подругами в кафе. Простые вещи, о которых раньше могла только мечтать.
Однажды в офис принесли документы из филиала, и курьером оказался парень по имени Максим — высокий, с добрыми глазами и неожиданно смешными шутками. Мы разговорились. Потом он пригласил меня на кофе. Потом на прогулку.
— Ты такая... свободная, — сказал он как-то. — Будто только что родилась заново.
Я засмеялась. Он был прав. Я действительно родилась заново в тот морозный рассвет, когда ушла из квартиры с одной сумкой.
Я больше не прятала деньги в коробках. Не оглядывалась через плечо. Не боялась высказать своё мнение. Не подстраивалась под чужие ожидания.
Свобода оказалась не в квартире и не в деньгах. Она была во мне самой — в праве выбирать, в праве уйти, в праве сказать «нет». И никто больше не мог у меня это отнять.
Через год я купила ту самую однушку на окраине. Маленькую, светлую, с балконом. Максим помог мне делать ремонт — клеили обои, смеялись над кривыми углами, пили чай на подоконнике.
— Знаешь, — сказала я ему однажды вечером, стоя на этом балконе и глядя на огни города, — я благодарна той Арине. Той, которая решилась уйти. Она спасла меня.
Максим обнял меня за плечи:
— Ты сама себя спасла.
И он был прав. Я спасла себя. И это было лучшее, что я сделала в своей жизни.
Иногда я думаю о том доме, о Степане и Фаине Николаевне. Интересно, нашли ли они новую служанку? Или так и живут в своей злобе втроём?
Но это уже не моя история. Моя история началась в тот рассвет, когда я вышла за дверь с одной сумкой и сердцем, полным надежды.
И она продолжается до сих пор — каждый день, каждую минуту. Свободная. Счастливая. Живая.