Свадьба отгремела всего три дня назад, а в квартире Лены до сих пор пахло цветами и немного — шампанским, которое пролили на ковер во время сборов невесты. Лена, все еще не привыкшая к новому статусу жены, порхала по кухне, нарезая сыр к завтраку. Ей казалось, что теперь вся жизнь превратится в один сплошной праздник, легкий и светлый, как фата, которую она аккуратно убрала в коробку на антресоль.
Олег, ее муж, сидел за столом и задумчиво вертел в руках чайную ложку. Он был красив той немного хищной красотой, которая так нравится женщинам: темные волосы, волевой подбородок и взгляд, в котором всегда читался какой-то сложный расчет. Лена любила его без памяти. Ей, тихой учительнице начальных классов, доставшаяся от бабушки «двушка» в центре города и скромная зарплата казались пределом мечтаний, а появление Олега — настоящим чудом.
— Ленок, присядь, — сказал он вдруг, откладывая ложку. Голос его звучал серьезно, даже как-то по-деловому сухо.
Лена послушно опустилась на стул напротив, вытирая руки о цветастое полотенце. Сердце почему-то тревожно екнуло.
— Что-то случилось? На работе проблемы?
Олег поморщился, словно от зубной боли.
— Нет, на работе все по-старому. Я о нас думаю. О будущем. Мы ведь семью строить собираемся, детей рожать. А денег, сама понимаешь, не густо. Моя зарплата менеджера, твои гроши в школе… Так мы на хорошую жизнь лет через двадцать только заработаем, и то, если повезет.
Лена удивленно моргнула. Ей казалось, что живут они вполне сносно. Квартира своя, ипотеки нет, ремонт бабушкин, но крепкий, добротный.
— Но у нас же есть где жить, Олежек. А деньги… мы накопим. Я репетиторство могу взять.
Муж посмотрел на нее как на неразумное дитя, снисходительно и чуть устало. Он накрыл ее ладонь своей.
— Репетиторство — это копейки, Лен. Нужно мыслить стратегически. У нас есть актив, который простаивает. Твоя квартира. Центр города, этаж хороший. Знаешь, за сколько ее можно сдать? Я уже узнавал. Сумма выходит приличная, почти как моя зарплата.
Лена растерянно оглядела родную кухню. Старый буфет с расписными чашками, занавески в горошек, которые она шила сама.
— Сдать? А мы где жить будем? Снимать где-то на окраине? Так то на то и выйдет…
Олег выдержал паузу, глядя ей прямо в глаза, и выдал фразу, которая перевернула всё её радужное настроение:
— Жить будешь у моей матери в деревне, а квартиру сдавать будем! — объявил муж во время медового месяца так буднично, словно предложил сходить за хлебом.
В кухне повисла звенящая тишина. Слышно было только, как капает вода из неплотно закрытого крана.
— В деревне? — переспросила Лена шепотом. — У Нины Петровны? Но это же… Олег, это сто километров от города! А моя работа?
— Уволишься, — отрезал он. — В деревенской школе тоже учителя нужны, я узнавал, там вакансия есть. А не будет — дома посидишь, хозяйством займешься. Маме помощь нужна, она женщина пожилая, огород большой, скотина. Ей одной тяжело. А я буду здесь работать, жить у друга временно, на выходные к вам приезжать. Зато за год-два мы на машину накопим, на хороший ремонт, может, даже бизнес свой открою. Это вклад в будущее, Лена. Ты должна понимать.
Слезы подступили к горлу мгновенно. Вместо романтических вечеров, о которых она мечтала, муж предлагал ей ссылку в глушь, к свекрови, которую Лена видела всего два раза в жизни. Нина Петровна на свадьбе сидела с поджатыми губами, всем видом показывая, что невестка ей не ровня, и подарок — набор кастрюль — вручила так, будто орден пожаловала.
— Я не хочу в деревню, — тихо, но твердо сказала Лена. — Это моя квартира, Олег. Я здесь выросла.
Муж резко встал, стул с противным скрежетом проехал по плитке.
— Твоя, моя… Мы теперь семья, Лена! Всё общее. Или ты хочешь, чтобы я всю жизнь горбатился за копейки, пока мы на этом сундуке с добром сидим? Я думал, ты меня любишь, думал, ты надежный тыл. А ты эгоистка.
Он ушел в комнату, громко хлопнув дверью. Лена осталась сидеть, глядя на остывающий сыр. Слово «эгоистка» жгло обидой. Она ведь действительно любила его. Может, он прав? Может, стоит потерпеть ради общего блага? Мужчины ведь лучше разбираются в финансах, в стратегиях.
Весь вечер Олег молчал, демонстративно смотря в телевизор. Ночью он отвернулся к стене. А утром началась тихая осада. Он не кричал, нет. Он просто методично, день за днем, капал ей на мозги. Говорил о том, как тяжело его матери, как бездарно они теряют деньги, как другие семьи поднимаются, а они топчутся на месте.
Через две недели Лена сдалась. Ей казалось, что если она согласится, то докажет свою любовь, и все станет как прежде — нежно и радостно.
Сборы были хаотичными. Олег торопил, сам упаковывал вещи, словно боялся, что жена передумает. Квартирантов он нашел подозрительно быстро — каких-то знакомых знакомых, которые готовы были въехать и заплатить за полгода вперед. Деньги Олег сразу забрал себе, сказав, что положит на «накопительный счет под высокий процент», чтобы не потратить на мелочи.
Дорога до деревни Сосновка заняла три часа. Старый автобус трясло на ухабах, в салоне пахло пылью и бензином. Олег вез Лену на своей старенькой «Ладе», которую планировал поменять на иномарку с первых же доходов от аренды.
Дом Нины Петровны стоял на краю села. Добротный, бревенчатый, но какой-то угрюмый, обнесенный высоким забором. Во дворе брехала цепная собака, в сарае мычали коровы.
Свекровь встретила их на крыльце. Руки в боки, на голове выцветший платок, взгляд колючий, оценивающий.
— Приехали, значит, — буркнула она вместо приветствия. — Ну, проходите. Чай пить некогда, огород полоть надо, пока солнце не в зените.
Олег занес Ленины чемоданы в маленькую комнатку, пахнущую сушеными травами и старыми газетами.
— Ну всё, Ленусь, обживайся, — бодро сказал он, поглядывая на часы. — Мне пора обратно, завтра совещание важное. Я в пятницу вечером приеду, продуктов привезу. Ты маму слушайся, не перечь.
Он чмокнул ее в щеку — быстро, холодно, как прикосновение льда — и уехал. Пыль от его машины еще долго висела в воздухе, а Лена стояла у калитки и чувствовала себя так, будто ее оставили в детском доме.
Жизнь в деревне оказалась не просто тяжелой, а каторжной. Нина Петровна не признавала отдыха. Подъем в пять утра — дойка. Потом выгон скотины, кормление кур, свиней. Завтрак готовить — только Лене, потому что «я всю жизнь у плиты простояла, теперь твоя очередь, молодая». Потом огород. Бесконечные грядки с картошкой, морковью, свеклой, которые нужно было полоть, окучивать, поливать.
Свекровь командовала парадом, сидя на лавочке в тени яблони.
— Ленка! Ты чего там копаешься? Сорняк лезет, а она ворон считает! — кричала она. — Городская белоручка, ничего-то ты не умеешь. И за что только сын мой тебя выбрал? Ни кожи, ни рожи, одно приданое — квартира, да и та бабкина.
Лена молчала. Спина болела нестерпимо, руки покрылись мозолями и въевшейся землей, которую не брало никакое мыло. Маникюр исчез в первую же неделю.
— Нина Петровна, я устала, можно воды попить? — робко спрашивала она.
— Попьешь, когда грядку до конца пройдешь. Ишь, нежная какая. Мы в твои годы по два норм вырабатывали и не пищали.
В местную школу Лену взяли, но только на полставки библиотекарем — места учителей были заняты. Зарплата была крошечной, и Нина Петровна тут же наложила на нее лапу.
— Деньги давай сюда, — заявила она в день получки. — Ты тут ешь, пьешь, свет жжешь. Вода, дрова — всё денег стоит. Олег на копилку откладывает, а мы на твою зарплату жить будем да на пенсию мою.
Лена пробовала возразить:
— Но Олег обещал привозить продукты…
— Обещал — привезет. А пока хлеб да сахар покупать надо. Давай, не жмись.
Олег приезжал по выходным, но радости это не приносило. Он выходил из машины довольный, румяный, пахнущий дорогим парфюмом, в новой рубашке. Привозил пакет пряников, палку колбасы и бутылку водки для местного соседа дяди Миши, с которым любил посидеть в бане.
На жалобы жены он реагировал с раздражением:
— Лен, ну потерпи. Мама старой закалки, она добра желает, к труду приучает. Ты же видишь, я стараюсь для нас.
— Олег, ты даже не смотришь на меня, — плакала Лена ночью, когда они оставались одни в душной комнатке. — Я превратилась в старуху. У меня руки как наждак. Давай вернемся, пожалуйста. Пусть без денег, но вместе, дома.
— Опять ты за своё! — взрывался он. — Еще полгодика. Квартиранты проплатили, неустойку возвращать нечем. Всё, спи.
Так прошло лето. Наступила слякотная осень. Деревня погрузилась в серость и грязь. Лена похудела, осунулась, под глазами залегли тени. Она стала похожа на тень самой себя. В школе на нее смотрели с жалостью, но лезть с советами не решались.
Переломный момент наступил в ноябре. Ударили первые морозы. Нина Петровна слегла с радикулитом — или сделала вид, что слегла, чтобы окончательно переложить все заботы на невестку. Лена таскала тяжелые ведра с водой из колодца, колола дрова, топила печь.
В одну из пятниц Олег не приехал. Позвонил, сказал, что «завал на работе», и машину в сервис отдал. Лена расстроилась, но где-то в глубине души даже испытала облегчение — не нужно было изображать радость и слушать его пустые обещания.
В воскресенье у Нины Петровны закончилось лекарство от давления.
— Ленка, собирайся, езжай в город, — скомандовала свекровь с печи. — В местном фельдшерском пункте нет ничего, закрыто всё. На автобус успеешь, если побежишь.
— А деньги? — спросила Лена.
— В серванте возьми, там в чашке лежат. И давай, одна нога здесь, другая там.
Лена быстро оделась, схватила деньги и побежала на остановку. В город она приехала через два часа. Купив лекарства в ближайшей к вокзалу аптеке, она поняла, что до обратного автобуса еще три часа. Ноги сами понесли ее к родному дому. Просто посмотреть на окна, постоять во дворе. Тоска сжала сердце так, что дышать стало трудно.
Она подошла к своему подъезду. Окна ее квартиры на третьем этаже светились теплым светом. Там жили чужие люди. Лена присела на скамейку у детской площадки, кутаясь в старый пуховик.
Вдруг дверь подъезда открылась, и оттуда вышел… Олег. Лена вздрогнула и хотела было окликнуть его, броситься навстречу, но слова застряли в горле. Олег был не один. Под руку его держала молодая, ярко накрашенная девица в короткой шубке. Они смеялись. Олег покрутил на пальце брелок и открыл припаркованную рядом серебристую иномарку — совсем новую, явно не по их средствам.
Лена сжала в руке дешевую картонную упаковку таблеток для свекрови. Контраст между этими копеечными лекарствами, ради которых она тряслась в автобусе, и сверкающей машиной мужа ударил больнее пощечины.
— Котик, может, в ресторан? — капризно протянула девица. — Мне надоело дома сидеть, готовка эта…
— Малыш, потерпи, сейчас поедем, — Олег по-хозяйски шлепнул её чуть ниже спины. — Кстати, мама звонила, говорит, эта клуша там совсем зашивается, надо бы ей сапоги какие-то купить, а то в галошах ходит, стыдно перед соседями.
— Ой, да ладно тебе, перебьется, — фыркнула девица. — Ты мне обещал шубу к зиме, забыл? Кредит на машину нам еще платить и платить, не забывай. А твоя женушка пусть на свежем воздухе оздоравливается, ей полезно.
Олег расхохотался, открывая перед пассией дверь.
— Ты у меня умница, Вика. Ладно, поехали. Хорошо, что я её уговорил. Она такая бесхребетная, что угодно стерпит.
Машина мягко тронулась с места и исчезла за поворотом.
Лена сидела на скамейке, и ей казалось, что мир рухнул. Нет, он не рухнул с грохотом, он просто рассыпался в пыль, беззвучно и страшно. Холод проникал под одежду, но она его не чувствовала. Внутри всё выгорело. Значит, никаких квартирантов не было? И денег от аренды — тоже? Он просто привел любовницу в её дом, а деньги, которые должен был копить, тратил на содержание этой Вики и кредитную машину? А она, законная жена, содержала его мать на свою нищенскую зарплату библиотекаря.
Она не помнила, как дошла до вокзала. Ярость, холодная и расчетливая, начала подниматься со дна души, вытесняя боль. Бесхребетная? Клуша?
Лена вернулась в деревню поздно вечером. Нина Петровна встретила её бранью:
— Где тебя черти носили? Корова не доена, печь остыла! Лекарство купила?
Лена молча положила упаковку таблеток на стол. Потом прошла в свою комнату и начала собирать вещи. Их было немного — пара свитеров, джинсы, белье.
— Ты чего удумала? — Свекровь, забыв про радикулит, встала в дверном проеме, уперев руки в бока.
— Я уезжаю, Нина Петровна.
— Куда это? А муж? А хозяйство? Ты бросить всё решила? Ишь, цаца какая! Олег узнает — убьет!
Лена медленно повернулась к ней. В её глазах было что-то такое, от чего пожилая женщина попятилась и примолкла.
— Олег не узнает. Олег уже знает, где ему лучше. С Викой. На моей квартире.
— Какая еще Вика? Ты чего мелешь? — свекровь забегала глазками. Она явно что-то знала, или догадывалась.
— Не притворяйтесь, — тихо сказала Лена. — Я подаю на развод. И на выселение. Квартира моя. У Олега там даже прописки нет, вы же знаете, я не успела его прописать.
— Да ты что! Да как ты смеешь! — взвизгнула Нина Петровна. — Мы тебя приютили, кормили!
— Кормили? — Лена горько усмехнулась. — Я отработала каждый кусок хлеба, Нина Петровна. За рабыню платить надо больше.
Она взяла сумку и вышла в ночь. До утра она просидела на вокзале в райцентре, а первым автобусом уехала в город.
Первым делом Лена пошла не домой, а в полицию. Там работал старый друг её отца, дядя Коля, который сейчас занимал должность участкового в их районе. Выслушав её сбивчивый рассказ, он нахмурился, покрутил усы и надел фуражку.
— Значит, говоришь, незаконное проживание посторонних лиц? И вещей твоих не отдают? Разберемся, Леночка. Поехали, я наряд вызову для подстраховки.
Звонок в дверь квартиры раздался в семь утра понедельника. Открыл Олег — заспанный, в одних трусах. Увидев Лену и стоящего за её спиной участкового в форме, он побледнел так, что стал похож на стену.
— Лена? Ты чего? Товарищ лейтенант, вы чего?
— Гражданин Смирнов Олег Викторович? — сухо спросил дядя Коля. — Поступило заявление от собственницы квартиры. Вы здесь не зарегистрированы. Кто с вами находится в помещении?
Из спальни выглянула Вика, накинув на плечи Ленин халат — тот самый, махровый, с вышивкой. Это стало последней каплей.
— Вон, — сказала Лена. Голос её не дрожал. — Оба. Вон отсюда. Сейчас же.
— Ленусь, ты чего, давай поговорим, — залепетал Олег, пытаясь изобразить улыбку. — Это недоразумение, это сестра моя троюродная, приехала погостить…
— У тебя нет сестер, Олег. У тебя есть только мама в Сосновке и наглость. Пять минут на сборы.
Полицейский многозначительно шагнул вперед, положив руку на кобуру.
Олег собирался с трясущимися руками. Вика визжала, что заявит о самоуправстве, но под строгим взглядом участкового быстро сдулась и начала кидать косметику в сумку.
— Машину я на себя оформил! — злобно бросил Олег уже в дверях. — Ты ничего не получишь!
— Машину — забирай, — спокойно ответила Лена. — А вот деньги, которые ты тратил из семейного бюджета на её покупку и кредит, пока я твою мать кормила, мы поделим. Как и долги по кредиту. Я уже к адвокату записалась.
Дверь захлопнулась. Лена осталась в тишине. Квартира была прокурена, на полу валялись чужие вещи, любимая чашка была разбита. Но это была её квартира. Её стены.
Лена сползла по двери на пол и впервые за полгода заплакала. Но это были слезы не отчаяния, а очищения.
Развод был грязным. Олег пытался делить даже ложки, кричал на суде, что жена — тунеядка. Нина Петровна приезжала давать показания, сыпала проклятиями, рассказывала небылицы про то, как Лена морила голодом скотину. Но адвокат, которого посоветовал дядя Коля, оказался зубастым. Он предоставил справки из школы в деревне, где Лена работала, и показания соседей.
А главное, адвокат доказал, что машина была куплена в браке, а значит, является совместно нажитым имуществом. Суд обязал Олега выплатить Лене половину стоимости уже выплаченной части автомобиля, что существенно ударило по его карману, учитывая наличие свежего кредита.
Прошел год.
Лена стояла у доски и писала мелом тему урока: «Сказка о рыбаке и рыбке». Класс, двадцать пар ясных глаз, внимательно смотрел на нее. Она снова работала в своей любимой школе, но теперь выглядела иначе. Стрижка каре, уверенный взгляд, спокойная улыбка.
После уроков она зашла в кофейню. За столиком у окна её ждал мужчина — Алексей, врач-педиатр, с которым они познакомились полгода назад, когда Лена лечила затяжной бронхит после деревенской жизни.
— Привет, — он улыбнулся так тепло, что на душе становилось уютно. — Я взял тебе латте с карамелью.
— Спасибо, — Лена села напротив.
Телефон в её сумочке звякнул. Пришло сообщение с незнакомого номера. Лена открыла его.
«Ленка, прости дурака. Мать совсем слегла, спина не разгибается, корову продали за долги. Вика оказалась стервой, узнала, что денег нет, и сбежала. Я машину продаю, чтобы с кредитом рассчитаться. Давай встретимся? Я всё осознал.»
Лена перечитала сообщение дважды. Вспомнила холодную комнату в деревне, грубые окрики свекрови, смех Олега у подъезда.
Она подняла глаза на Алексея. Он смотрел на неё с тревогой.
— Плохие новости?
— Нет, — улыбнулась Лена, нажимая кнопку «Заблокировать». — Просто спам. Реклама ненужных вещей из прошлого.
Она отложила телефон и взяла чашку горячего, ароматного кофе. За окном шел пушистый снег, укрывая город чистым белым покрывалом, под которым не было видно ни грязи, ни старых обид. Жизнь продолжалась, и теперь она принадлежала только ей.
