— Слушай, ну что она вообще понимает в этом возрасте? Всё равно скоро того... — Вера наклонилась ближе к мужу, её голос стал тише, почти интимным. — Давай просто оформим доверенность, пока она ещё хоть что-то соображает.
— Ты о чём? — Геннадий отодвинулся от жены, будто она предложила что-то неприличное.
— Да ладно тебе! Квартира же всё равно нам достанется, мы единственные родственники. Зачем ждать? Сейчас цены растут, можно уже продать, купить что-то поменьше, разницу себе оставить.
В углу гостиной на полке между книгами мигал красный огонёк диктофона. Тетя Зоя поставила его туда три дня назад, когда заметила, как племянница шепчется с мужем на кухне и резко замолкает, стоит ей появиться в дверях. Старость — не слабоумие. Зоя Петровна прожила семьдесят восемь лет и научилась различать фальшь за километр.
— Вера, ты понимаешь, что говоришь? — Геннадий встал, прошёлся по комнате. — Это же её квартира. Она тут всю жизнь прожила.
— Ой, не строй из себя святого! — Вера вскочила, лицо её покраснело. — Ты же сам говорил, что нам срочно нужны деньги на бизнес. Вот они, деньги! Лежат мёртвым грузом в этих стенах, а мы снимаем эту конуру на окраине!
— Это другое...
— Да ничего не другое! Да она всё равно лежачая уже почти, подпишет документы, и квартира наша!
Тишина. Геннадий смотрел на жену так, будто видел впервые. Вера тоже замолчала, осознав, что сказала слишком много. За окном проехала машина, фары на секунду осветили комнату, и красный огонёк диктофона блеснул ярче.
— Знаешь что, — Геннадий медленно взял куртку с кресла, — я пойду прогуляюсь. Мне нужно подумать.
Дверь хлопнула. Вера осталась одна, и только сейчас почувствовала, как колотится сердце. Она подошла к окну, посмотрела вслед мужу. Что она наговорила? Но ведь она права! Тётка действительно уже никуда не встаёт, после инсульта левая сторона почти не работает. Сиделка приходит два раза в день, но основной уход — на Вере. Разве она не заслужила эту квартиру?
Телефон завибрировал. Сообщение от подруги Иры: "Ну что, решилась? Мой знакомый нотариус может всё быстро оформить, никаких проблем. Говорю же, такие дела — обычная практика".
Вера посмотрела на сообщение, потом на закрытую дверь спальни тёти. Оттуда не доносилось ни звука. Старая, наверное, спит. Её пальцы сами начали набирать ответ: "Давай телефон нотариуса".
А в спальне Зоя Петровна лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Слёзы катились по вискам на подушку, но она не вытирала их. Рука, та, что ещё слушалась, судорожно сжимала край одеяла.
Вера. Её любимая племянница. Единственная, кто остался после смерти брата. Зоя растила её почти как дочь, когда брат спился и погиб в той дурацкой драке возле гаражей. Вере тогда было пятнадцать. Зоя забрала её к себе, учила, кормила, одевала. На свою зарплату библиотекаря. Потом институт оплатила, свадьбу сыграли в этой самой квартире.
И вот — награда. "Лежачая". "Подпишет документы".
Зоя медленно повернула голову к тумбочке. Там лежал телефон. Надо позвонить. Адвокату, что ли? Или в полицию? Она попыталась протянуть руку, но пальцы не слушались, дрожали. Проклятый инсульт. Врачи говорили, что она восстановится, что нужно время. Но Вера, видимо, решила не ждать.
Дверь в спальню приоткрылась. Вошла Вера с подносом.
— Тётя Зоя, вы не спите? Я принесла вам ужин. Куриный бульон и... — она осеклась, увидев лицо тёти. — Что случилось? Вам плохо?
Зоя смотрела на неё долгим взглядом. Вера поставила поднос, села на край кровати.
— Тёть, ну что вы так смотрите? Вам правда нехорошо? Может, врача вызвать?
— Не... надо, — с трудом выговорила Зоя. Речь после инсульта давалась тяжело, слова были вязкими, непослушными. — Вера...
— Да, тётя, я слушаю.
— Ты... квартиру... хочешь?
Лицо Веры изменилось. Сначала побледнело, потом вспыхнуло краской.
— Тётя, о чём вы? Какая квартира? Вы опять чего-то напутали, вам нужно отдохнуть...
— Не ври, — Зоя собрала все силы, чтобы сказать это чётко. — Слышала. Всё. Слышала.
Вера встала резко, поднос покачнулся, ложка звякнула о край тарелки. Несколько секунд она молчала, потом выдохнула:
— Ну и что? Да, я так сказала. И что теперь?
Вот оно. Маски сброшены. Зоя почувствовала, как внутри всё холодеет.
— Вы же сами понимаете, — продолжала Вера, и голос её стал жёстче, — вам уже семьдесят восемь. После инсульта. Врачи сказали, что полностью вы не восстановитесь. Зачем вам эта квартира? Вы же всё равно никуда не выходите! А нам нужны деньги, реально нужны! У Гены бизнес прогорает, мы в долгах!
— Я... тебя... растила...
— Ну да, растили! — Вера развела руками. — И что, теперь я вам до конца жизни должна? Я и так каждый день тут торчу, уход за вами обеспечиваю! Думаете, мне легко? Мне тридцать семь лет, у меня своя жизнь должна быть!
Зоя закрыла глаза. Всё, что она хотела сказать, застряло где-то в горле комом.
— Тётя Зоя, — голос Веры смягчился, стал почти ласковым, — ну давайте без обид. Вы же умная женщина. Я оформлю всё красиво, вас в хороший пансионат устрою, там за вами присмотрят лучше, чем я могу. А квартиру продам, долги закрою, может, даже новое дело начну. Всем будет хорошо.
— Нет.
— Что "нет"?
Зоя открыла глаза и посмотрела на племянницу.
— Не... подпишу. Ничего. Не подпишу.
Лицо Веры исказилось.
— Ах вот как? Ну хорошо. Тогда поговорим завтра, когда вы успокоитесь.
Она вышла, громко хлопнув дверью. Зоя осталась одна. Бульон остывал на подносе, в квартире стояла мёртвая тишина. Где-то за стеной играла музыка, соседи, наверное, праздновали что-то. А здесь рушился мир.
Зоя снова посмотрела на телефон. Надо дозвониться до кого-нибудь. Но до кого? Подруги почти все умерли или лежат, как она. Коллеги по библиотеке... давно не виделись.
Она вспомнила о диктофоне. Вот оно, доказательство. Завтра, когда придёт сиделка Тамара, надо попросить её достать его. Тамара — хорошая. Она поможет.
Если доживёт до завтра.
Утром в квартиру ворвалась Вера с какой-то незнакомой женщиной. Тамара ещё не успела прийти — было всего восемь утра.
— Вот она, моя тётя, — Вера говорила быстро, нервно. — Как видите, совсем беспомощная. Я больше не могу за ней ухаживать, у меня нервы не выдерживают.
Незнакомка — полная, с жёсткими чертами лица и тяжёлым взглядом — подошла к кровати, оценивающе посмотрела на Зою.
— Понятно. Стандартный случай. Меня зовут Людмила Фёдоровна, я представляю частный пансионат "Тихая гавань". Мы специализируемся на таких пациентах.
— "Пансионат"? — Зоя попыталась приподняться. — Вера, я... никуда... не поеду.
— Тётя, не начинайте, — отрезала Вера. — Я всё решила. Вам там будет лучше, поверьте.
Людмила Фёдоровна достала планшет, начала что-то записывать.
— Документы у вас готовы? Паспорт, медицинская карта, согласие на размещение...
— Согласие?! — Зоя собрала последние силы. — Я не согласна!
— Родственница имеет право оформить опекунство, — спокойно сказала Людмила Фёдоровна. — Если пациент недееспособен. У вас же инсульт был, правильно? Документы от невролога есть?
В дверь позвонили. Вера дёрнулась, но не успела среагировать — дверь открылась ключом. На пороге появилась Тамара с высоким мужчиной лет пятидесяти в строгом костюме.
— Вот, я привела, — сказала Тамара, входя в комнату. — Как и просили.
— Кто это? — Вера шагнула вперёд. — Какое право вы имеете...
— Доброе утро, — мужчина достал удостоверение. — Игорь Валерьевич Соколов, адвокат. Я представляю интересы Зои Петровны Беляевой. Вчера вечером госпожа Беляева связалась со мной через свою сиделку и попросила о юридической помощи.
Лицо Веры стало белым.
— Тамара? Ты?..
— Простите, Вера, — сиделка опустила глаза, — но Зоя Петровна показала мне запись. Я не могла молчать.
Адвокат прошёл к кровати, внимательно посмотрел на Зою.
— Зоя Петровна, вы можете подтвердить, что не желаете никуда уезжать и не давали согласия на оформление каких-либо документов?
— Да, — выдавила Зоя. — Не... хочу.
Игорь Валерьевич повернулся к Вере и Людмиле Фёдоровне.
— Насильственное помещение в учреждение без согласия гражданина — уголовно наказуемое деяние. Кроме того, у меня есть аудиозапись, — он достал из кармана маленький диктофон, тот самый, — где чётко слышен разговор о планируемом завладении квартирой.
— Это... это незаконная запись! — выкрикнула Вера.
— Запись сделана в собственной квартире владельцем жилья, — спокойно парировал адвокат. — Абсолютно законна. Хотите, можем прослушать прямо сейчас? Особенно фрагмент про "лежачую, которая всё равно подпишет"?
Людмила Фёдоровна быстро собрала свои вещи.
— Я, пожалуй, пойду. Это недоразумение, мне неправильно информацию предоставили, — и, не прощаясь, вышла.
Вера стояла посреди комнаты, её руки тряслись.
— Тётя Зоя, ну вы же... мы же родные люди. Я просто хотела как лучше...
— Как лучше для себя, — жёстко сказал адвокат. — Сейчас вы покинете эту квартиру. И вернётесь только по приглашению хозяйки. Иначе я вызову полицию и передам им запись. Мошенничество, попытка хищения, психологическое давление на пожилого человека — статей хватит.
— Я столько для неё сделала! — в голосе Веры звучали истерические нотки. — Я...
— Выйдите, — тихо сказала Зоя. — Уйди... Вера.
Племянница посмотрела на тётю. Может, в этот момент что-то ёкнуло внутри, может, она вспомнила, как тётя забирала её из полиции, когда в шестнадцать она попалась на краже в магазине. Как сидела ночами, когда у Веры была ангина. Как продала своё золотое кольцо — единственное памятное от матери — чтобы оплатить вступительные курсы в институт.
Но жадность оказалась сильнее.
— Ладно, — Вера вытерла слёзы. — Только квартиру вы мне всё равно оставите. По завещанию. Больше родных у вас нет.
Она развернулась и вышла. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что в соседней комнате что-то упало.
Адвокат присел на стул рядом с кроватью.
— Зоя Петровна, давайте обсудим, как мы будем действовать дальше. Во-первых, нужно оформить доверенность на Тамару или другого доверенного лица. Во-вторых, я рекомендую составить завещание. И в-третьих, — он помолчал, — нужно решить вопрос с уходом. Вера больше не придёт.
— Я... справлюсь, — сказала Тамара. — Могу приходить три раза в день. У Зои Петровны есть пенсия, мне хватит.
Зоя посмотрела на сиделку. Чужая женщина, которую она знала всего три месяца, оказалась честнее и преданнее, чем родная кровь.
— Спасибо, — прошептала она.
А за окном город просыпался, машины гудели, люди спешили на работу. Жизнь продолжалась. И Зоя Петровна вдруг поняла — она ещё поживёт. Назло всем.
Прошло полгода
Зоя сидела в кресле у окна — да-да, сидела, а не лежала — и смотрела на весенний двор. Реабилитация оказалась долгой и мучительной, но она справилась. Левая рука всё ещё слушалась плохо, но ходить могла уже сама, с тростью.
— Зоя Петровна, чай готов, — Тамара поставила на столик чашку и пирожные. — И почта пришла.
Среди рекламных буклетов лежало заказное письмо. Зоя узнала почерк — Вера. Она долго смотрела на конверт, потом всё же вскрыла его.
"Тётя Зоя, я знаю, что не имею права просить прощения. Последние месяцы я много думала. Гена от меня ушёл — сказал, что не хочет жить с такой женщиной. Бизнес прогорел окончательно, я потеряла работу. Живу сейчас у Иры в однушке, она единственная не отвернулась. Психолог говорит, что у меня была депрессия и жадность как способ справиться со страхом бедности. Не знаю, оправдание ли это. Мне стыдно за каждое слово, что я тогда сказала. Вы были мне как мать. А я... Не прошу вернуть меня в свою жизнь. Просто хочу, чтобы вы знали: я раскаиваюсь. Искренне. Вера."
Зоя сложила письмо обратно. Рука дрожала. Не от слабости — от нахлынувших чувств. Боль, обида, но ещё и что-то другое. Жалость, может быть.
— Плохие новости? — тихо спросила Тамара.
— Не знаю, — честно ответила Зоя. — От Веры.
Тамара ничего не сказала, только налила чаю. За эти месяцы они стали близки, как мать и дочь. Тамара приходила каждый день, готовила, делала упражнения вместе с Зоей, читала ей вслух. Зоя платила ей из пенсии, но обе понимали, что между ними давно не только рабочие отношения.
— Знаете, — Зоя отпила чай, — я думала, что никогда не смогу её простить. А сейчас... Я просто устала злиться. Мне семьдесят восемь. Сколько мне осталось? Год? Пять? Десять, если повезёт? Хочу провести это время в мире, а не в ненависти.
— Вы очень мудрая, — сказала Тамара.
— Или просто старая, — усмехнулась Зоя. — Передай ей, что я приму её. В воскресенье, если хочет. Но только её, без мужа и без разговоров о деньгах.
В воскресенье Вера пришла ровно в три. Зоя заметила, как та похудела, как потухли глаза. Дорогая одежда сменилась простыми джинсами и курткой. Но главное — выражение лица. Раньше в нём читалась постоянная неудовлетворённость, вечное желание большего. Сейчас — только усталость и стыд.
— Здравствуйте, тётя Зоя, — Вера остановилась в дверях, не решаясь войти.
— Заходи, — Зоя кивнула на диван.
Они сидели молча минуты три. Вера комкала в руках платок, Зоя просто смотрела на неё.
— Я не знаю, с чего начать, — наконец сказала Вера. — Извинения звучат так жалко после того, что я сделала.
— Тогда не извиняйся, — сказала Зоя. — Расскажи, как есть.
И Вера рассказала. Про то, как Геннадий набрал кредитов на бизнес, который оказался пирамидой. Про коллекторов, угрозы, страх потерять всё. Про то, как в её голове родился этот чудовищный план — быстро, просто, квартира же всё равно когда-нибудь достанется. Про то, как она убеждала себя, что делает правильно, что старым людям всё равно. А потом — крах. Развод. Одиночество. И осознание, что она стала тем человеком, которого сама всегда презирала.
— Я хожу к психологу, — Вера вытерла слёзы. — Пытаюсь понять, как я дошла до этого. И знаете, что самое страшное? Я помню, как вы меня забрали после смерти папы. Как я ненавидела всех тех людей, что отвернулись от нас тогда. А сама стала такой же.
Зоя протянула руку — ту, что слушалась. Вера осторожно взяла её.
— Я тебя прощаю, — сказала Зоя. — Но не для тебя. Для себя. Мне нужен покой, понимаешь?
— Понимаю, — Вера сжала её руку. — Спасибо. Просто... спасибо.
Они просидели так ещё час, разговаривая. Не о квартире, не о деньгах. Просто о жизни. Вера рассказывала, как устроилась продавцом в книжный, как это странно — работать после стольких лет офиса. Зоя говорила о реабилитации, о том, как заново училась держать ложку, завязывать шнурки.
Когда Вера уходила, Зоя сказала:
— Приходи ещё. Но только если хочешь навестить тётю, а не проверить, не передумала ли я насчёт завещания.
— Я приду, — пообещала Вера. — Именно навестить.
И она сдержала слово. Каждое воскресенье. Приносила цветы, книги, рассказывала о работе. Постепенно между ними восстанавливалась связь. Не такая, как раньше — слишком глубока была рана. Но всё же связь.
А ещё через год Зоя действительно составила завещание. Квартиру она оставила Тамаре — женщине, которая спасла её и осталась рядом. Вере — письменный стол, за которым когда-то делала уроки, и шкатулку с семейными фотографиями.
Когда нотариус зачитал завещание после смерти Зои — а она прожила ещё четыре года, вопреки всем прогнозам, — Вера не возмутилась. Она просто взяла шкатулку, открыла её и заплакала. Там, среди старых снимков, лежала записка: "Ты дороже любой квартиры. Помни это. Твоя тётя Зоя".
Справедливость победила. Но не той победой, что ломает и карает. А той, что лечит и учит. И это, наверное, самая важная победа из всех возможных.