Запах хлорки и лимона стоял в квартире такой густой, что, казалось, его можно было резать ножом. Я в последний раз прошлась влажной тряпкой по зеркалу в прихожей, критически осмотрела свое отражение — уставшая женщина с темными кругами под глазами и растрепанным пучком на голове — и тяжело вздохнула. На часах было девять утра субботы. Нормальные люди в это время нежатся в постели, пьют кофе и планируют прогулку в парк. Мы же с мужем, Андреем, готовились к визиту инспекции.
Точнее, к визиту его мамы, Валентины Петровны.
— Марин, ну ты чего, там же чисто, — Андрей выглянул из ванной, где только что спрятал корзину с грязным бельем так глубоко в шкаф, чтобы ее не нашел даже служебный пес. — Она не заметит.
— Она заметит, если пылинка упадет на пол через секунду после моего ухода, — огрызнулась я, убирая тряпку. — Ты же знаешь свою маму. У нее встроенный рентген на грязь. И я не хочу снова слушать лекцию о том, что я зарастаю мхом и гроблю здоровье ее единственного сына.
Валентина Петровна была женщиной старой закалки и, к несчастью для меня, бывшим санитарным врачом. Профессиональная деформация наложилась на тяжелый характер, создав гремучую смесь. Каждый ее приход превращался в экзамен, который я неизменно проваливала, как бы ни старалась.
Звонок в дверь прозвучал ровно в десять ноль-ноль. Пунктуальность была ее вторым именем, а первое, видимо, было «Критика».
Андрей пошел открывать. Я услышала, как щелкнул замок, и в прихожую ворвался свежий уличный воздух, смешанный с запахом тяжелых духов «Красная Москва», которым свекровь не изменяла последние сорок лет.
— Здравствуй, сынок! Ох, ну и духота у вас! Окна, небось, с зимы не открывали? Проветривать надо, кислород мозгу нужен! — ее голос заполнил собой все пространство.
Я вышла в коридор, натянув дежурную улыбку.
— Здравствуйте, Валентина Петровна. Окна открыты на микропроветривание, сквозняков боимся.
Свекровь смерила меня взглядом с головы до ног.
— Здравствуй, Марина. Сквозняков бояться — в лесу не гулять. А цвет лица у тебя серый. Витаминов не хватает. Я вот привезла вам морковки с дачи и свеклы, надо соки жать.
Она вручила Андрею тяжелый пакет, в котором глухо стукнули корнеплоды, и начала разоблачаться. Снимала пальто она долго, тщательно отряхивая невидимые пылинки. Затем достала из сумки свои тапочки. Это был отдельный пункт нашей холодной войны: мои гостевые тапочки она презирала, считая их рассадником грибка, даже если они были новыми.
Мы прошли в гостиную. Я специально вчера постирала шторы и натерла полиролью старенькую стенку, доставшуюся нам от прошлых хозяев квартиры. Пол блестел. На столе стояла вазочка с печеньем и конфеты. Казалось бы, придраться не к чему.
Валентина Петровна села в кресло, но не расслабилась. Ее взгляд метался по комнате, сканируя углы, плинтуса и поверхности.
— Ну, рассказывайте, как живете? — спросила она, но, не дожидаясь ответа, тут же перебила сама себя. — Андрей, ты опять в этой футболке? Я же говорила, она тебя полнит. И ворот растянулся. Марина, ты что, не видишь, в чем муж ходит? Жена должна следить за внешним видом супруга. Это ее лицо.
— Андрей любит эту футболку, она домашняя, — спокойно парировала я. — Чай будете? Я заварила с чабрецом.
— С чабрецом? Давление же поднимется. Мне бы простого, черного, и не крепкого. И чашку, пожалуйста, кипятком обдай, а то у вас вода жесткая, налет остается.
Я пошла на кухню. Руки немного дрожали. Каждый ее визит был испытанием на прочность моей нервной системы. Андрей прибежал следом.
— Марин, ну не заводись. Ну, она старая, ей внимание нужно. Сейчас чай попьем, она про дачу расскажет, и все будет нормально.
— Нормально? — я посмотрела на мужа. — Она еще пяти минут не сидит, а уже прошлась по твоей одежде, моему цвету лица и качеству моей посуды.
— Потерпи, — он обнял меня за плечи. — Ради меня.
Ради него я терпела уже семь лет.
Когда мы вернулись с чаем, Валентина Петровна стояла у окна и проводила пальцем по подоконнику.
— Пыль, — констатировала она, глядя на свой палец. — С улицы летит. Марина, ты сегодня протирала?
— Протирала, Валентина Петровна. Утром. Мы живем в городе, здесь пыль садится через полчаса после уборки.
— Плохо протирала, значит. Тряпку надо влажную, а потом сухой, чтобы разводов не было. А у тебя вот тут, в уголке, серость. Эх, молодежь... Все бы вам побыстрее, тяп-ляп. А дышите чем? Андрей же аллергик!
Андрей никогда не был аллергиком, но спорить с мамой по медицинским вопросам было себе дороже.
Мы сели пить чай. Разговор не клеился. Свекровь рассказывала про соседку, которая «совсем опустилась, окна не моет», про цены на лекарства и про то, что наше поколение не умеет трудиться. Я кивала, подливала чай и мечтала, чтобы она поскорее ушла.
Но самое интересное было впереди.
Когда чаепитие закончилось, Валентина Петровна вдруг встала и с загадочным видом полезла в свою необъятную сумку. Я напряглась. Обычно оттуда извлекались либо банки с просроченными консервами («вам все равно, а мне выбрасывать жалко»), либо газетные вырезки о вреде микроволновок.
Но на этот раз она достала... белоснежный, накрахмаленный носовой платок.
— Что это? — невольно вырвалось у меня.
— Это, милочка, инструмент объективного контроля, — назидательно произнесла она. — Меня так еще в санэпидемстанции учили. Глаз может обмануть, а белый платок — никогда.
Андрей поперхнулся печеньем.
— Мам, ты чего удумала?
— Ничего особенного, сынок. Просто хочу показать твоей жене, где в доме настоящие рассадники грязи. А то она думает, что по верхам тряпкой махнула — и чистота. А микробы, они в труднодоступных местах прячутся.
С этими словами она направилась к шкафу. Я сидела, окаменев. Это было уже не просто хамство, это было какое-то театральное представление с целью унизить.
Она подошла к высокому шкафу-купе, встала на цыпочки (благо, рост позволял) и с силой провела платком по верхней кромке двери. Потом торжествующе развернула ткань к нам.
На белом фоне красовалась жирная серая полоса.
— Вот! — провозгласила она голосом прокурора. — Видите? Это вековая пыль! Марина, ты когда там последний раз убирала? Никогда?
— Валентина Петровна, это верх шкафа. Туда нужна стремянка. Я туда не лажу каждую неделю.
— А надо лазить! — она победно потрясла платком. — Пыль оттуда падает вниз, вы этим дышите! Это же антисанитария! Какой кошмар... Бедный мой сын. Живет в грязи, и слова сказать не может.
Она не остановилась на шкафе. Она пошла дальше. Платок коснулся задней стенки телевизора. Серая полоса. Карниза. Еще полоса. Верхней части дверного косяка. Платок становился все чернее, а лицо свекрови — все более сияющим от собственного превосходства.
— Позор, — приговаривала она. — Просто позор. У меня в доме ни пылинки, хоть в белых перчатках ходи. А тут... Молодая женщина, не работает на заводе, в офисе штаны протирает, а дома свинарник развела. Андрей, как ты это терпишь?
Андрей сидел красный как рак.
— Мам, ну хватит уже. Нормально у нас. Успокойся.
— Нет, я не успокоюсь! Я мать! Я не могу смотреть, как ты гробишь здоровье! Если жена не может обеспечить уют, значит, надо нанимать домработницу! Или гнать такую жену в шею!
Внутри меня что-то щелкнуло. Громко так, отчетливо. Лопнула та самая пружина терпения, которую я сжимала семь лет. Я посмотрела на ее торжествующее лицо, на этот грязный платок, которым она размахивала как флагом победы, на мужа, который втянул голову в плечи.
Я медленно встала.
— Куда это ты собралась? — окликнула меня свекровь. — Стыдно стало? Глаза спрятать хочешь?
— Нет, Валентина Петровна. Я сейчас вернусь.
Я вышла в коридор, затем в ванную. Там, в углу, стоял мой верный помощник — швабра с отжимом и ведро. А на полке — целый арсенал: «Доместос», «Мистер Пропер», полироль, средство для стекол.
Я взяла ведро, налила туда воды, плеснула моющего средства так, что пена пошла через край. Взяла швабру. В другую руку — пару тряпок из микрофибры.
Вернувшись в гостиную, я с грохотом поставила ведро посреди комнаты. Вода плеснулась на пол, но мне было все равно.
Валентина Петровна замолчала на полуслове, удивленно глядя на мой «боевой набор».
— Это что еще за демонстрация? — спросила она, прищурившись.
Я подошла к ней вплотную и протянула швабру.
— Держите.
— Что? — она отшатнулась, словно я предложила ей змею.
— Берите швабру, Валентина Петровна. И тряпку. Вот, держите, микрофибра, отлично впитывает.
— Ты с ума сошла? Зачем мне это?
— Как зачем? — я сделала искренне удивленное лицо. — Вы же профессионал. Санитарный врач. Вы лучше меня знаете, где прячутся микробы. Вы только что блестяще доказали, что я — никчемная хозяйка, которая не умеет убираться. Так научите!
— Я?! — она задохнулась от возмущения. — Я гостья! Я мать! Я пришла навестить сына, а не полы тебе мыть!
— Нет, вы не просто гостья, — жестко сказала я, и мой тон заставил ее замолчать. — Гости пьют чай, хвалят пирог и говорят о погоде. А вы пришли с инспекцией. Вы пришли с заранее заготовленным белым платочком, чтобы ткнуть меня носом в грязь в моем собственном доме. Вы утверждаете, что знаете, как надо. Что у вас ни пылинки. Так покажите класс!
Я насильно вложила швабру в ее руку. Она машинально сжала черенок.
— Марина, прекрати! — вскочил Андрей. — Ты что творишь?
— Сядь, Андрей! — рявкнула я так, что он плюхнулся обратно на диван. — Твоя мама хочет чистоты. Идеальной, стерильной чистоты для твоего здоровья. Я, видимо, не справляюсь. Мои методы не работают. Значит, нужен мастер-класс от эксперта.
Я повернулась к свекрови.
— Давайте, Валентина Петровна. Вперед. Шкаф высокий, но я сейчас принесу табуретку. Покажите мне, как правильно протирать карнизы, чтобы там не было ни одной пылинки. Как мыть за батареей, куда рука не пролезает. Как отмыть швы на плитке, чтобы они сияли. Я буду стоять рядом и конспектировать.
Лицо свекрови пошло красными пятнами. Она отшвырнула швабру. Та с грохотом упала на паркет.
— Хамка! — взвизгнула она. — Ты издеваешься надо мной! Над пожилым человеком! Андрей, ты видишь?! Она заставляет мать мыть полы!
— Я не заставляю, — спокойно возразила я. — Я предлагаю помощь. Вы же так любите говорить, что «хотите как лучше». Вот сделайте как лучше. Своими руками. А то языком чесать и платочками махать все умеют. А вот встать и сделать, раз уж вас так беспокоит пыль на моем шкафу — это другое дело.
— Да как ты смеешь... Это квартира моего сына!
— Это и моя квартира тоже. Мы платим ипотеку вместе. И убираюсь здесь я. После работы. А вы приходите в свой выходной, сытая, отдохнувшая, и начинаете выискивать грязь там, куда нормальный человек не заглядывает месяцами. Вам не нравится, как я убираю? Сделайте сами. Не хотите делать? Тогда засуньте свой белый платочек обратно в сумку и молчите.
В комнате повисла звенящая тишина. Слышно было только тяжелое дыхание Валентины Петровны. Она смотрела на меня с такой ненавистью, что, казалось, я сейчас вспыхну. Но я смотрела ей прямо в глаза, не отводя взгляда. Я больше не боялась.
— Собирайся, — бросила она Андрею. — Мы уходим. Ноги моей здесь больше не будет.
— Мам, куда я пойду? — растерянно спросил муж.
— Ко мне! Ты не останешься с этой... с этой психопаткой! Она тебя со свету сживет! Она меня унизила!
— Мам, сядь, — вдруг сказал Андрей. Голос его был тихим, но твердым.
Валентина Петровна замерла. Она не привыкла, чтобы сын ей перечил.
— Что?
— Сядь, говорю. Никуда я не пойду. И ты не пойдешь, пока мы не поговорим.
Андрей встал, подошел к лежащей на полу швабре, поднял ее и поставил в угол. Потом подошел ко мне и взял за руку.
— Мама, Марина права.
— Ты... ты ее защищаешь? — прошептала свекровь, хватаясь за сердце. — Предатель... Я тебя растила...
— Хватит, мам. Хватит этого спектакля. У тебя сердце здоровее, чем у меня. Марина права. Ты приходишь сюда не для того, чтобы нас увидеть, а чтобы найти недостатки. Ты каждый раз доводишь ее до слез. А сегодня ты перешла границу. Этот платок... это было подло.
— Я хотела показать правду!
— Какую правду? Что в жилой квартире бывает пыль на шкафу? Это нормально, мам! Мы здесь живем, а не в операционной! Марина работает, устает, и у нее дома чище, чем у многих. А ты ведешь себя как ревизор.
Валентина Петровна рухнула в кресло и закрыла лицо руками. Плечи ее затряслись.
— Я никому не нужна... Родной сын меня гонит... Невестка шваброй тычет... Я старая, больная женщина...
Я знала эти слезы. Это было последнее оружие — жалость. Раньше я бы кинулась утешать, извиняться, наливать валерьянку. Но сегодня во мне не шевельнулось ничего, кроме усталости.
— Валентина Петровна, — сказала я. — Мы вас не гоним. Мы просто просим уважения. В этом доме хозяйка я. И я сама решаю, когда и как мне убираться. Если вы хотите приходить к нам в гости — пожалуйста. Мы напоим вас чаем, угостим обедом. Но без проверок. Без платочков. Без критики. Вы просто гостья.
Она отняла руки от лица. Слезы мгновенно высохли. Глаза сузились.
— Значит, условия мне ставишь? В доме моего сына?
— В нашем доме, — поправил ее Андрей. — Да, мам. Условия. Или так, или никак. Я больше не позволю тебе обижать Марину.
Свекровь молчала минуту. Она просчитывала варианты. Уйти, хлопнув дверью? Тогда она потеряет доступ к сыну и возможность контролировать хоть что-то. Остаться? Значит, признать поражение.
Она медленно поднялась, взяла свою сумку.
— Я подумаю, — сказала она холодно. — Мне нужно время, чтобы переварить это... предательство.
Она пошла в прихожую. Мы не стали ее останавливать. Андрей только подал ей пальто.
— Всего доброго, мама. Позвони, когда успокоишься.
— Прощайте, — буркнула она и вышла, даже не хлопнув дверью. Просто тихо закрыла ее за собой, словно боясь расплескать остатки своего достоинства.
Когда замок щелкнул, я обессиленно опустилась на диван. Адреналин уходил, оставляя дрожь в руках.
— Ты как? — Андрей сел рядом и обнял меня.
— Не знаю. Меня трясет. Я, наверное, перегнула палку со шваброй?
— Нет, — он усмехнулся. — Это было... эпично. Ты бы видела ее лицо. Я думал, она тебя этой шваброй огреет.
— Я сама от себя такого не ожидала. Просто... накипело.
— Я знаю. Прости меня. Я должен был раньше вмешаться. Я все боялся ее обидеть, а в итоге обижал тебя своим молчанием.
Я положила голову ему на плечо.
— Ты сегодня молодец. Ты заступился.
— Пришлось. Когда ты ей швабру вручила, я понял, что если промолчу сейчас, то потеряю тебя. А я этого не хочу.
Мы сидели в тишине, наслаждаясь тем, что в квартире больше нет запаха «Красной Москвы» и напряжения. Ведро с водой так и стояло посреди комнаты, напоминая о выигранной битве.
Валентина Петровна не звонила две недели. Потом позвонила Андрею, сухо спросила о здоровье и пожаловалась на погоду. Про тот визит — ни слова.
В следующий раз она пришла через месяц. Позвонила заранее, спросила, удобно ли нам. Пришла без платка. Сидела смирно, пила чай. Когда я заметила, что она косится на пыль, которая скопилась на ножке торшера, я просто выразительно посмотрела на угол, где стояла швабра.
Свекровь перехватила мой взгляд, поджала губы и промолчала.
— Вкусное печенье, Марина, — выдавила она из себя.
— Спасибо, Валентина Петровна. Угощайтесь.
С тех пор у нас установлен худой мир. Она больше не лезет с проверками, я не лезу к ней с любовью. Мы соблюдаем нейтралитет. Но швабра в моей кладовке теперь стоит на самом видном месте. Как напоминание о том, что чистота в доме — это не отсутствие пыли, а отсутствие токсичных людей, которые пытаются учить тебя жизни. И иногда, чтобы навести порядок в отношениях, нужно просто предложить человеку сделать грязную работу самому. Обычно желающих не находится.
🔔 Уважаемые читатели, чтобы не пропустить новые рассказы, просто подпишитесь на канал 💖'
Читайте также: