Когда я открыл входную дверь своим ключом в половине четвертого дня, в квартире пахло чужим табаком. Я замер в прихожей, прислушался — тишина, только где-то за стеной капала вода. Странно. Даша никогда не курила, а гостей в будни не принимала. Ботинки я снял почти беззвучно, пальто повесил медленно, чтобы вешалка не звякнула. Внутри что-то сжалось, непонятная тревога поползла по спине.
А ведь еще три дня назад все было обычно. Я собирался в командировку в Калугу, ворчал на разбросанные вещи, искал чистые рубашки. Даша металась по квартире в своем домашнем халате — сером, затертом, в котором она всегда казалась беззащитной и трогательной.
— Ты куда положила мой внешний аккумулятор? — кричал я из спальни. — Даш, мне через час уже выезжать надо!
Она вбежала с виноватым лицом, прижимая к груди сложенные носки.
— Прости, дорогой, наверное, в тумбочке. Я вчера заряжала свой телефон… Вань, ты там долго будешь? Неделю да?
— Может, за пять дней управлюсь, если быстро пойдет, — я запихивал ноутбук в сумку, не глядя на нее. — Смотри, не скучай тут без меня. Холодильник забила?
— Да, все купила. Ваня… — она подошла, обняла меня сзади, уткнулась лицом в спину. — Ты осторожнее там, ладно? По дорогам зима, гололед…
Я обернулся, посмотрел на нее. Глаза у Дашки были какие-то особенно мягкие, влажные. Она всегда так перед моими отъездами — переживала, словно я на войну уезжаю, а не на обычную рабочую поездку.
— Чего расклеилась? — я потрепал ее по щеке. — Вернусь быстро, даже не заметишь.
— Буду скучать, котик, — прошептала она и крепче прижалась. — Не хочу, чтобы ты уезжал!
В тот момент мне показалось это трогательным. Моя Дашка, моя верная жена, скучает по мне. Семь лет вместе, и она все еще провожает меня так, будто прощается навсегда. Я поцеловал ее в макушку — пахла шампунем и домашним теплом — и потащил чемодан к двери.
В Калуге дела шли хорошо. Слишком хорошо. Контракт подписали на второй день, все документы оформили к вечеру пятницы. Я позвонил Даше, сказал, что возвращаюсь завтра в обед, вместо понедельника. Она ответила как-то тихо, будто спросонья.
— Уже? Так быстро… Ты уверен?
— А что, хотела еще пожить без меня? — я рассмеялся. — Выезжаю завтра в шесть утра, к обеду буду дома.
— Хорошо, — сказала она после паузы. — Жду.
Что-то в ее голосе меня насторожило тогда, но я списал на усталость. У нее на работе проект сложный шел, она и раньше жаловалась — дизайн-студия требовала переделывать макеты по десять раз.
Дорога заняла пять часов. Я приехал намного раньше, чем обещал. Поднимался по лестнице — лифт традиционно не работал — и уже предвкушал, как сейчас обниму Дашку, расскажу про поездку, может, предложу сходить куда-нибудь вечером. Погода стояла зверская — минус пятнадцать, ветер северный, снег хлестал по лицу, когда я от машины до подъезда шел.
И вот я стою в прихожей, и пахнет табаком. В гостиной на диване лежит мужская куртка — темно-синяя, дешевая, с рабочими потертостями на локтях. Чьи-то ботинки у двери, грязные, с налипшим снегом. Сердце забилось где-то в горле.
Из спальни — голоса. Тихие, приглушенные. Женский смех. Дашин смех. Я знал его наизусть — легкий, звонкий, именно такой смех был у нее, когда мы только познакомились. Я не слышал его уже давно, наверное, года два. А сейчас слышу.
Я двинулся к спальне. Ноги словно чужие, деревянные. Дверь была приоткрыта — щель сантиметров в десять. И через эту щель я увидел их.
Моя жена лежала в нашей постели, в постели на нашем свадебном белье, которое мы выбирали вместе на WB четыре года назад. Рядом с ней — мужик. Лет тридцати пяти, небритый, волосатая грудь, татуировка на плече. Они были под одеялом, полуодетые. Даша смеялась чему-то, что он ей говорил, и гладила его по руке.
— …слушай, а твой муж когда вернется? — спросил он, и голос у него был хриплый, прокуренный.
— В обед только, — Даша зевнула, потянулась. — У нас еще есть время. Не волнуйся, Степа.
Степа. Она называла его по имени. Ласково так, привычно.
Я распахнул дверь.
Даша охнула, рывком села. Одеяло упало — на ней была только моя старая футболка. Мужик — этот Степа — тоже вскочил, пятился к стене, выпучив глаза.
— Ваня?! — прошептала Даша, и лицо у нее стало белее снега за окном. — Ты… как… ты же ближе к обеду…
Я молчал. Смотрел на них обоих и не мог выдавить ни слова. Внутри все клокотало, кипело, готово было взорваться.
— Слушай, мужик, это не то, что ты думаешь… — начал Степа, натягивая штаны. — Мы просто…
— Заткнись, — сказал я тихо. Так тихо, что даже сам себя не узнал. — Заткнись, пока я тебе челюсть не сломал.
Даша спрыгнула с кровати, подбежала ко мне. Глаза мокрые, руки дрожат.
— Ваня, я могу объяснить! Это не то… мы не… ну то есть…
— Да как ты могла, пупс! — взревел я, и от моего голоса она отшатнулась. — Привела в наш дом этого слесаря и в нашу кровать еще уложила!
Пупс — я всегда так ее называл, когда мы только начинали встречаться. У нее полненькие щёки и от них пахло молоком. Мне всегда нравилось это в ней. А сейчас я выплевывал это прозвище как оскорбление.
— Он не слесарь! — глупо выкрикнула она. — Он сантехник! Он приходил кран чинить!
Я рассмеялся. Это был страшный смех, даже мне стало от него не по себе.
— Кран чинить?! И ты решила отблагодарить его в постели?!
Степа тем временем быстро оделся. Он попытался пройти мимо меня к двери, но я схватил его за куртку.
— Стой, герой. Ты куда это собрался?
— Пусти, мужик, я не хотел… я не знал, что она замужем…
— Врешь! — я толкнул его, и он упал на пол. — Она тебе говорила, что муж в командировке! Я слышал!
Даша закричала, повисла на моей руке.
— Не трогай его! Пожалуйста, Ваня, не надо! Это все я виновата!
Я сбросил ее руку и подошел к Степе. Тот сидел на полу, прижавшись спиной к комоду, смотрел на меня снизу вверх. Страх в его глазах был неподдельный, но меня это только злило сильнее.
— Вставай, — приказал я. — Вставай и убирайся отсюда. Сейчас же.
Он поднялся, попятился к выходу. Я шел за ним следом. Даша бежала рядом, что-то кричала, но я не разбирал слов — в голове стоял такой шум, будто я внутри работающего двигателя находился.
В прихожей Степа попытался надеть куртку. Я вырвал ее из его рук и швырнул в угол.
— Без куртки пойдешь, — сказал я. — И без ботинок. Иди отсюда так, как есть.
— Ваня, на улице мороз! — завопила Даша. — Ты с ума сошел?!
— Я с ума сошел?! — я развернулся к ней. — Я?! Это ты притащила чужого мужика в мой дом, в мою постель, и я с ума сошел?!
Степа стоял у двери в одних носках и джинсах. Кофта с длинным рукавом, и все. За окном завывала вьюга.
— Слушай, давай по-человечески… — попробовал он еще раз.
Я открыл дверь. Холод ворвался в квартиру, обжег лицо.
— Вон, — сказал я. — Пока я не передумал и не сломал тебе все кости.
Он посмотрел на меня, потом на Дашу. Она стояла у стены, кусала губы до крови, слезы текли по щекам. Но ничего не сказала. Молчала.
Степа вышел на лестничную площадку. Я захлопнул дверь, повернул ключ два раза. Снаружи послышались его шаги — быстрые, спотыкающиеся, — потом хлопнула дверь подъезда.
Я обернулся к Даше. Она сидела на полу, обхватив колени руками. Вся тряслась — то ли от холода, то ли от страха.
— Сколько? — спросил я.
Она подняла на меня глаза — мокрые, красные.
— Что?
— Сколько времени? Сколько ты это делаешь?
Она открыла рот, закрыла. Молчала. И в этом молчании был ответ.
Не первый раз. Это было не в первый раз.
Что-то треснуло внутри меня. Что-то очень важное, то, что держало все вместе. И я понял — это только начало. Впереди разговор. Долгий, тяжелый разговор, после которого уже ничего не будет прежним.
За окном выл февральский ветер, метель заметала следы. Где-то внизу Степа бежал через двор, и я даже представил, как он несется по снегу в одних носках, обезумев от холода и страха. Но мне не было его жалко.
Мне было жалко себя. Идиота, который семь лет верил в любовь.
А Даша так и сидела на полу. И между нами разверзлась пропасть шириной в один февральский день.
Она собирала вещи три дня. Медленно, методично, будто оттягивала момент окончательного разрыва. Я сидел на кухне, курил — хотя бросил пять лет назад — и слушал, как в спальне скрипит шкаф, шуршат пакеты, звенят вешалки.
— Я забрала свои книги, — сказала она, проходя мимо с коробкой. — Посуду оставила, тебе же надо из чего-то есть.
Я смотрел в окно. Снег продолжал падать, как в тот день. Казалось, эта зима никогда не закончится.
— С ним лучше, да? — спросил я, не оборачиваясь. — С этим Степаном. Лучше, чем со мной?
Она остановилась. Я слышал ее дыхание за спиной — частое, неровное.
— Я не хотела так… не хотела, чтобы ты узнал вот так…
— А как надо было? — я развернулся, посмотрел на нее. — Ты хотела, чтобы я узнал красиво? По-доброму? «Ваня, дорогой, я тут влюбилась в сантехника, не обижайся»?
Она поставила коробку на пол, села на диван. Руки ее дрожали — складывала их на коленях, разжимала, снова складывала.
— Мне с ним хорошо, — произнесла она тихо, не поднимая глаз. — Я чувствую себя… женщиной. Понимаешь? Настоящей женщиной.
Я засмеялся — коротко, зло.
— А со мной кем ты себя чувствовала? Мебелью?
— Со временем мы стали… не знаю… соседями по квартире, — она подняла лицо, и я увидел в ее глазах не вину, а что-то другое. Жалость, что ли. Ко мне. — Ты работаешь, приезжаешь уставший, смотришь телевизор, ложишься спать. Мы не разговариваем. Мы не… мы давно уже не живем по-настоящему.
— Значит, решила пожить с водопроводчиком?
— Он не водопроводчик! — вспыхнула она. — У него своя бригада, он мастер, зарабатывает нормально! И он… он обращает на меня внимание! Спрашивает, как дела, что я чувствую, дарит цветы просто так!
— Да, я забыл про цветы, — я затушил сигарету. — Прости, был занят тем, что зарабатывал на эту квартиру, на машину, на твою дизайн-студию, которую ты хотела открыть!
Она вскочила, схватила коробку.
— Все. Я не буду это слушать. Мне пора.
— Куда? К нему?
— Да, к нему! — выкрикнула она. — Он снял квартиру. Однушку на окраине, но мне там лучше, чем здесь! Там меня ждут, а не игнорируют!
Дверь хлопнула. Я остался один в квартире, которая внезапно стала слишком большой и слишком пустой.
Прошло две недели
Я пытался работать, но мысли разбегались. Звонил друзьям — они говорили правильные вещи: «время лечит», «она сама потеряла», «найдешь лучше». Я кивал, соглашался, а внутри все кипело.
И вот я иду по торговому центру «Атриум» в субботу днем. Нужно было купить новое постельное белье — старое я выбросил в первый же день после ее ухода. Не мог больше на него смотреть.
Народу было много — выходной, семьи с детьми, влюбленные парочки, пенсионеры у аптеки. Я брел между магазинами, тупо глядя на витрины, когда увидел их.
Они стояли у магазина обуви на втором этаже. Даша примеряла какие-то сапоги — красные, на каблуке. Степан сидел рядом на пуфике, держал коробки, улыбался. Она крутилась перед зеркалом, говорила что-то, смеялась. Он кивал, гладил ее по спине.
Обычная пара. Счастливая.
Я замер у перил. Смотрел на них, и во рту стало горько, будто я лимон разжевал.
Даша выглядела… другой. Волосы распущены — она всегда дома их собирала в хвост. Платье новое — зеленое, по фигуре, никогда такого у нее не видел. Макияж яркий. И эта улыбка… Господи, когда я последний раз видел, чтобы она так улыбалась?
Степан поднялся, обнял ее, поцеловал в висок. Она прижалась к нему, закрыла глаза. Они стояли так секунд десять, а вокруг сновали люди, и никто не обращал на них внимания. Обычная влюбленная пара.
Мне захотелось подойти. Спросить, как она там, в однушке на окраине. Удобно ли спать на раскладном диване — у Степана наверняка нет нормальной кровати. Не жалеет ли она об ипотечной трешке в центре, о машине, о стабильности.
Но я не пошел. Стоял как вкопанный и смотрел, как моя бывшая жена покупает сапоги с другим мужиком.
Она меня увидела первой. Обернулась — взгляд скользнул по торговому залу и уперся в меня. Улыбка сползла с лица. Степан проследил за ее взглядом, тоже меня заметил. Напрягся, выпрямился.
Мы смотрели друг на друга через пятнадцать метров торгового пространства. Люди сновали между нами — кто-то с пакетами, кто-то с колясками, кто-то жевал шаурму на ходу. А мы замерли в этом немом противостоянии.
Даша первой отвела взгляд. Что-то сказала Степану, взяла его под руку, потянула в сторону. Они быстро пошли к эскалатору, спустились на первый этаж и скрылись в толпе.
Я остался стоять у перил. Какая-то девушка толкнула меня, извинилась, побежала дальше. Внизу играла музыка — попса, веселая, про любовь. Пахло кофе из кофейни напротив и пиццей из фуд-корта.
Жизнь продолжалась. У всех этих людей были свои дела, свои проблемы, свое счастье. А я стоял и не мог сдвинуться с места, потому что только что увидел, как выглядит женщина, когда она действительно счастлива.
И этим счастьем был не я.
Я развернулся и пошел к выходу. Постельное белье так и не купил — забыл зачем вообще сюда пришел. На улице по-прежнему падал снег, мороз крепчал. Февраль 2025 года выдался долгим.
Телефон завибрировал в кармане. Эсэмэска от неизвестного номера: «Прости. Я правда не хотела сделать тебе больно. Будь счастлив. Д.»
Я стер сообщение, заблокировал номер и пошел к машине. Счастлив. Легко сказать.
Дома залез в душ — стоял под горячей водой, пока не закончилась. Потом сел на кухне, достал бутылку виски — подарок от коллег на прошлый Новый год, так и не открывал. Открыл сейчас.
Первый стакан обжег горло. Второй пошел легче. К третьему я уже почти не чувствовал вкуса.
За окном завывал ветер. Снежинки бились в стекло — одна за одной, настойчиво, бесконечно. И мне вдруг подумалось, что, может, она права. Может, я правда превратился в соседа по квартире, который приносит зарплату и молчит.
Но разве это повод прыгать в постель с первым встречным сантехником?
Я налил четвертый стакан. Завтра на работу, надо бы остановиться. Но не хотелось. Хотелось напиться до беспамятства, до состояния, когда перестанешь помнить ее смех из спальни, ее улыбку в торговом центре, ее сообщение «будь счастлив».
Телефон снова завибрировал. На этот раз звонок. Мама.
Я сбросил. Еще не готов объяснять, что произошло. Потом. Когда-нибудь потом.
А пока — только я, бутылка виски и февральская метель за окном. История моего брака закончилась. Началось что-то другое, незнакомое. И я понятия не имел, что с этим делать дальше.
Утром проснулся с головой, набитой ватой. Телефон показывал одиннадцать — проспал работу. Первый раз за восемь лет. Плевать.
Встал, умылся ледяной водой, посмотрел на себя в зеркало. Небритый, помятый, с красными глазами. Чужой какой-то. Неужели я всегда был таким?
На кухне убрал бутылку, открыл окно — нужен был свежий воздух. Мороз ударил в лицо, прочистил мозги. Снег перестал идти, выглянуло солнце. Первый раз за три недели.
Позвонил начальнику, соврал про отравление. Тот поворчал, но отпустил. Хороший мужик, понимающий.
Потом сел на диван и просто сидел. Думал.
Даша права была — я забыл про цветы, про разговоры, про то, что женщине нужно внимание. Закопался в работу, в быт, перестал видеть ее. Мы жили рядом, но не вместе.
Но ведь и она молчала. Не говорила, что ей плохо, что чего-то не хватает. Просто нашла того, кто даст это, и пошла к нему. Без попыток исправить, без разговоров. Просто взяла и ушла.
Может, так и надо? Отпустить, забыть, жить дальше?
Телефон завибрировал. Сообщение от друга Кирилла: «Слышал про вас с Дашкой. Держись, брат. Пивка не хочешь?»
Я набрал ответ: «Хочу. Вечером».
Допил остывший кофе, оделся, вышел на улицу. Солнце слепило глаза — яркое, зимнее, беспощадное. Снег скрипел под ногами. Холодно, градусов двадцать ниже нуля, но дышалось легко.
Прошел мимо нашей — теперь уже моей — машины. Завтра съезжу куда-нибудь, за город, просто покататься. Давно не был один.
У подъезда стояли соседские дети — лепили снеговика. Одна девчонка, лет пяти, подбежала, показала морковку.
— Дяденька, а у вас есть пуговицы? Для глаз нужно!
Я покопался в карманах, нашел две монеты.
— Вот, берите. Глаза будут блестящие.
Она обрадовалась, убежала к своим. Смеялись, галдели, возились со снегом. Им было хорошо, просто так, без причины.
Я вернулся домой, достал из шкафа коробку с фотографиями. Даша на море, Даша в свадебном платье, Даша на кухне с тестом на носу. Семь лет в одной коробке.
Закрыл ее, убрал на антресоль. Не выбросил — пока не готов. Но и смотреть не буду. Потом. Когда-нибудь.
Села за ноутбук, открыл почту. Сто пятнадцать непрочитанных писем. Работа не ждет.
Начал разбирать — методично, по одному. Отвечать, сортировать, удалять. Обычные дела. Жизнь продолжается, хочешь ты того или нет.
К вечеру встретился с Кириллом в баре на Тверской. Выпили пива, поговорили о футболе, о работе, о всякой ерунде. Он не лез с вопросами, не давил жалостью. Просто был рядом. Правильный мужик.
Возвращался домой поздно, в метро было пусто. Сидел у окна, смотрел на свое отражение в темном стекле. Уставший, постаревший за эти недели. Но не сломленный.
Февраль заканчивался. Скоро весна, оттепель, новая жизнь. Без Даши, без иллюзий, без той сказки, в которую я верил семь лет.
Но жизнь все равно будет. Другая, незнакомая, может, даже лучше. Кто знает.
Я вышел на своей станции, поднялся по эскалатору, вдохнул морозный воздух. Звезды светили над городом — холодные, далекие, равнодушные. Как и должно быть.
Завтра будет новый день. И я справлюсь с ним. Как-нибудь справлюсь.