— Ну что, Владелица Локонов, показывай свою новую крепость? — Ира, старший администратор салона, с любопытством разглядывала Аню, которая переодевалась в подсобке после своего последнего клиента.
Аня застенчиво улыбнулась, пряча лицо в шкафчик. Ее пальцы коснулись кожаной обивки новой сумочки — дорогой, тяжелой, пахнущей роскошью. От этого запаха все еще кружилась голова.
— Да какая крепость… просто ремонт сделали.
— Просто ремонт? — Ира фыркнула. — Да ты уже две недели ходишь как именинница! И депрессия от тебя так и прет, дорогая. От хорошей жизни. Признавайся, Сергей зарплату прибавил?
Мысль о зарплате Сергея застряла в горле комом. Аня быстро натянула куртку.
— Нет, — выдохнула она, ловя в зеркале свое отражение: подстриженные челка, уверенный взгляд, дорогая помада. — Это я… меня повысили. Процент с процедур теперь выше. И премию дали за того блогера, которого я привела.
— Сколько? — Ира не терпела недомолвок.
Аня назвала цифру. Цифру, которую месяц назад не могла бы даже представить. Ира присвистнула, уважительно и чуть завистливо.
— Божечки. Так это ж… почти как у меня! Нет, даже больше. Сергей-то что говорит?
— Он… рад, — сказала Аня слишком быстро, захлопывая шкафчик. Он действительно был рад. Сначала. Обнимал ее, кружил в прихожей, кричал «Ура!». А потом, вечером, за ужином, его взгляд стал отрешенным. Он пересчитывал в уме что-то свое, инженерское. И тихо спросил: «А на что потратим?» Не «на что потратишь», а «потратим». И в этом «мы» прозвучала трещинка.
Дорога домой в новеньком, взятом в лизинг кроссовере — еще одной совместной победе — была молчаливой. Аня смотрела на знакомые улицы, но видела другое: проблески своего будущего салона. Не сейчас, конечно. Но когда-нибудь.
Она заскочила в магазин, купила стейки, устриц, дорогое вино. Не для праздника. А как заклинание. Чтобы закрепить успех. Чтобы дом пах не просто счастьем, а их новым, общим, обеспеченным счастьем.
Квартира встретила ее тишиной и идеальным порядком. Ремонт, закончившийся всего месяц назад, все еще казался ей сном. Матовые серые стены, бархатный диван цвета темной смородины, панорамное окно, с которого она каждый ветер драила разводы. И главный предмет гордости — огромная, почти невесомая черная панель телевизора на стене в гостиной. Он был куплен на ее первую большую премию. Сергей сначала отнекивался: «Зачем такой? Мы же почти не смотрим». Но когда коробку внесли, он три часа возился с креплением, а потом они сидели на полу, обнявшись, и смотрели старое кино просто потому, что картинка была невероятно четкой. Это был их храм.
Звонок телефона разрезал тишину. На экране — «Свекровь». Аня замерла с пакетом в руках. Потом вздохнула и приняла вызов.
— Алло, мам, здравствуй.
— Анечка, родная, это я. — Голос Тамары Ивановны был сладким, как сироп, и таким же вязким. — Не помешала?
«Да, помешала. Ты всегда мешаешь», — пронеслось в голове у Ани. Но вслух она сказала:
— Нет, что ты. Я только с работы.
— Ох, работа, работа… — вздохнула Тамара Ивановна. — Сыночек мой тоже еще не пришел. Устает, бедненький. А ты как? Не надорвись там, в своей парикмахерской. Сквозняки, химия всякая… Здоровье беречь надо.
В этом было все: и пренебрежение к ее профессии, и намек, что ее успех — это что-то ненастоящее, вредное.
— У нас хорошая вентиляция, мам. Все в порядке.
— Ну ладно, слава богу… — пауза. Аня знала, что сейчас будет. — А у меня, знаешь, спина опять. Прострел. Так и не разогнуться. В поликлинику надо, а одной идти — сил нет. Боюсь упасть.
Сердце Ани сжалось. Не от жалости. От знакомого, холодного предчувствия.
— Сергей тебя может проводить? — осторожно спросила она.
— Ой, он же у тебя уставший! Не хочу его грузить. Вы тут вдвоем, молодым, дел наверное… — Голос стал жалобным, на грани слез. — Ничего, я как-нибудь сама. По стеночке. Может, и доеду.
Дверь щелкнула. В прихожую вошел Сергей. Увидел Аню с телефоном у уха, ее застывшее лицо. По его взгляду Аня поняла — он уже догадался, кто на другом конце провода.
— Мам, держись. Сергей только пришел, — сказала Аня, глядя на мужа. — Сейчас ему передам.
Она протянула трубку, как гранату. Сергей взял ее с виноватым видом.
— Алло, мама? Что случилось? — Его лицо сразу стало детским, озабоченным. — Опять спина? Таблетки пила? А доктор что сказал?
Аня прошла на кухню, громко ставя пакеты, пытаясь заглушить сюсюкающий голос мужа. Она достала стейки, устриц. Но праздничное настроение было безвозвратно испорчено. Оно вытекло из квартиры через телефонную трубку, утекло в старую хрущевку на окраине, где жила Тамара Ивановна.
Она слышала обрывки фраз: «…ничего, сынок, перебьюсь…», «…ты же знаешь, я не люблю беспокоить…», «…если бы рядом кто был…»
Через десять минут Сергей вышел на кухню. Он выглядел помятым.
— Мама плохо себя чувствует, — сказал он, избегая взгляда Ани.
— Я слышала, — сухо ответила Аня, втыкая нож в упаковку со стейками.
— Говорит, в квартире холодно. Батареи чуть теплые. Боюсь, как бы она не простудилась еще сильнее.
— Так пусть в управляющую компанию звонит. Или ты ей поможешь написать заявление.
— Она не хочет скандалить, ты же ее знаешь. — Сергей подошел к окну, отвернулся. — Она говорит… что ей страшно одной, когда прихватывает.
Тишина повисла густая, тягучая. Аня чувствовала, как по ее новой, идеальной кухне ползет серая, липкая паутина чувства вины. Ее сплетала Тамара Ивановна, а Сергей помогал.
— Что ты хочешь сказать, Сереж? — спросила Аня, отложив нож.
— Не знаю, — честно признался он, оборачиваясь. В его глазах было искреннее страдание. — Мне ее жалко. Правда жалко. Она одна. Старая. Больная.
«А я молодая. И я твоя жена», — кричало внутри Ани. Но она сжала зубы.
— Мы можем нанять ей сиделку. На пару часов в день. У меня сейчас есть возможности.
— Она не примет чужого человека! — воскликнул Сергей, и в его голосе прозвучали знакомые нотки раздражения. — Ты что, не понимаешь? Ей нужно внимание. Семейное.
Он подошел к ней, пытался обнять. Но Аня стояла, как статуя.
— Сережа, — тихо начала она, подбирая слова. — Мы только начали… вот это. Нашу жизнь. Мы отремонтировали квартиру. У меня пошло в гору. Мы можем, наконец-то, дышать. Пожить для себя.
— И я хочу для себя! — вспылил он, отступая. — Я хочу, чтобы моя мать не падала в обморок в одиночестве! Это что, эгоизм?
— Нет, — холодно сказала Аня. — Это твоя ответственность. И я это уважаю. Но у нас с тобой теперь общая ответственность. Наша. И наш дом — это наша территория. Ты действительно хочешь, чтобы твоя мама переехала сюда? Хоть на время?
Он не ответил. Он просто смотрел на нее, и в его взгляде была пропасть. Пропасть между сыновним долгом, который ему вбили в голову с детства, и новой, еще такой хрупкой, жизнью, которую они строили.
— Я не говорю о переезде! — наконец выпалил он. — Я говорю о помощи! О внимании! Неужели это так сложно?
Телевизор в гостиной, черный и безмолвный, будто наблюдал за ними. Символ их общего успеха стал немым свидетелем первой трещины. Аня поняла, что битва только началась. И главное поле боя — не кухня, и даже не телефон. А голова ее мужа. Где сейчас боролись две правды. И она с ужасом чувствовала, какая из них пока побеждает.
— Давай поужинаем, — глухо сказала она, включая плиту. — И… подумаем. Вместе.
Но она уже знала, что думать они будут о разном. Он — о том, как удобнее разместить маму. Она — о том, как защитить свою только что отстроенную крепость.
***
Прошла неделя. Напряжение в квартире висело в воздухе, как запах гари после короткого замыкания. Сергей стал молчаливым, Аня — неестественно активной, сметая пыль с уже идеальных поверхностей.
Она застала его в гостиной. Он смотрел на черный экран телевизора, а в руках у него был телефон.
— Мам, ты только представь, — говорил он, и в голосе пробивалась гордость. — Диагональ — метр двадцать! Картинка как в кинотеатре. Аня купила, на свою первую большую премию.
Аня застыла в дверном проеме, чувствуя, как кровь отливает от лица. Он хвастается. Хвастается ее покупкой, их благополучием — именно тому, кому не следовало бы.
— Да, ремонт закончили. Ну, скромно, конечно, но со вкусом, — продолжал Сергей, не замечая ее. — Конечно, скучаем. Приезжай как-нибудь в гости, посмотришь.
Он повесил трубку и обернулся. Увидел ее лицо.
— Что? Я просто маму поддержал, развеселил немного. Ей же тоскливо одной.
— Ты пригласил ее в гости? — голос Ани прозвучал тихо и очень четко.
— Ну… в перспективе. Не конкретно. Так, чтобы было приятно.
— Сергей, ты что, не понимаешь? — она сделала шаг вперед. — Это не просто «приехать на чай». Это сигнал. Ты открываешь дверь. Показываешь, что здесь все хорошо, просторно и богато. Ты сам даешь ей крючок!
— Что за ерунда! — он отмахивался, но в глазах мелькнула тревога. — Мама просто порадуется за нас. Какие крючки?
Он так и не понял. Аня развернулась и ушла на кухню, чтобы не сказать лишнего. Счет был открыт.
***
В хрущевке Тамары Ивановны пахло лавандовым саше и старой пылью. За столом сидела Ольга, подруга по институту, с блюдцем в руке.
— Ну, я все видела своими глазами, — говорила Ольга, причмокивая. — Из лифта вышла, а дверь напротив открыта, ремонтники выносили мусор. Ну, я краем глаза…
— И что? — Тамара Ивановна старалась говорить небрежно, но в ее позе была жадная напряженность.
— Тамарочка, да там… не квартира, а картинка из журнала! Пол — темное дерево, блестит. Люстра — стеклянные сосульки. И телевизор… Ой, телевизор! На всю стену, как в кино. Я спросила у рабочих — случайно, мол, не в эту ли квартиру холодильник встраиваемый везли? Они подтвердили. Такой, знаешь, двухдверный, западный.
Тамара Ивановна молчала. Ее пальцы теребили край салфетки.
— И твой Сергей там? — наконец спросила она.
— Не видела. Наверное, на работе. А молодая твоя… — Ольга сделала многозначительную паузу. — Царит, значит. Я так думаю, раз такие траты, у нее дела огонь. Говорят, в элитном салоне звезд стрижет.
— В парикмахерской, — поправила ее Тамара Ивановна, и голос ее звучал плоско и сухо. — Парикмахершей работает.
Внутри у нее все перевернулось. Гордость за сына? Нет. Обида. Горькая, тошная обида. Они купаются в роскоши, живут, как князья, а она тут, в этой конуре, с больной спиной, доживает свой век. Сергей звонил, говорил о телевизоре. Но чтобы ТАК… Чтобы двухдверный холодильник…
— Ну что ж, — сказала она, вставая и отряхивая несуществующие крошки с колен. — Молодцы, конечно. Растут.
После ухода Ольги она долго сидела в тишине. Потом подошла к телефону. Не к сыну. К Ане.
— Анечка, это снова я. — Голос был слабым, надтреснутым. — Извини за беспокойство.
— Здравствуйте, Тамара Ивановна. Что-то случилось?
— Да нет… да… — она сделала паузу, чтобы Аня успела прочувствовать ее беспомощность. — Голова кружится жутко. В глазах темнеет. В поликлинику идти — не дойду. А вызывать «скорую»… Стыдно, с моими-то болячками несерьезными. Они ведь ругаются.
— Сергей на работе. Я могу вызвать вам платного врача, — быстро предложила Аня, и Тамара Ивановна уловила в ее голосе металлические нотки. Защита.
— Ой, нет, что ты, какие траты! Это же дорого. — Она снова помолчала. — Знаешь, Анечка, я тут думала… Вам там, в новой квартире, наверное, просторно? Светло? У меня тут окна на север, сырость. Врач говорил, что при моем артрите нужно сухое и теплое…
В трубке повисло молчание. Глухое, плотное.
— …Я бы не надолго. Пока окрепну. Помогала бы вам по хозяйству. Сил у меня, конечно, маловато, но суп сварю, пока вы на работе… Чтобы ты не уставала так, родная. А то смотришь на тебя — вся измотана, хоть и денег много стало.
Она сказала это. Прямо. Бросила перчатку. И услышала, как на том конце провода Аня сделала короткий, резкий вдох.
— Тамара Ивановна, — голос Ани был ледяным и очень четким, без «мам». — Это нужно обсудить с Сергеем. Только с ним. Я сейчас не могу разговаривать. Всего доброго.
Щелчок.
Тамара Ивановна медленно положила трубку. На ее лице не было ни обиды, ни злости. Было холодное, расчетливое удовлетворение. Крючок был не просто брошен. Он зацепился. Теперь дергаться будет сынок.
***
Сергей вернулся поздно. Аня ждала его в гостиной, в темноте, освещенная только холодным светом уличного фонаря из окна.
— Твоя мама звонила, — сказала она, не давая ему снять куртку.
Он замер.
— И что?
— Она предлагает переехать к нам. «На время». Пока не окрепнет. Говорит, у нас тут сухо и тепло. И хочет помогать по хозяйству.
Сергей медленно повесил куртку. Его лицо в полумраке было неразличимо.
— Ну… она же одна. Ей плохо. Может, и правда, на недельку? Чтобы отлежаться, давление пришло в норму…
— Недельку? — Аня вскочила с дивана. Голос ее сорвался. — Ты веришь в это? Это навсегда, Сергей! Она въедет, усядется на наш диван, и ее отсюда калачом не выманишь! У нее «спина заболит», как только мы заикнемся о ее отъезде!
— Не кричи! — резко оборвал он. — Это моя мать! Она не какая-то захватчица, она старый, больной человек!
— А я кто? — прошипела Аня, подходя к нему вплотную. — Я для тебя кто? Жена или временная помеха между тобой и мамочкой?
— Вот не надо истерик! — он отступил, провел рукой по лицу. — Ты всегда ее недолюбливала. С самого начала. А она старается, пытается сблизиться! Предлагает помочь!
— Помочь? — Аня засмеялась коротко и сухо. — Она хочет контролировать! Хочет снова стать центром твоей вселенной! Она ненавидит то, что у нас все хорошо! Ненавидит мой успех! Потому что теперь ты зависишь не только от нее!
— Замолчи! — крикнул он. Впервые за все годы. — Хватит! Не смей так говорить о моей матери! Ты просто эгоистка! У теперь есть деньги, и ты хочешь отгородиться от всех в своей золотой клетке! Даже от семьи!
Слова повисли в воздухе, острые и тяжелые, как ножи. Аня отшатнулась, будто от удара.
— Моя золотая клетка? — она говорила тихо, почти шепотом, но каждое слово било точно в цель. — Это наша клетка, Сергей. Наш общий дом, который я, между прочим, наполовину оплатила. И я не хочу, чтобы в нем поселился троянский конь в образе твоей матери. Она убьет все. Нашу личную жизнь. Наш покой. Нас.
— Ты с ума сошла, — прошептал он, глядя на нее с отвращением и ужасом. — Какая война? Она просто хочет пожить в нормальных условиях!
— Условия мы ей создадим! Нянечку, сиделку, курорт! — голос Ани снова поднялся. — Но не здесь! Пойми, здесь — наша территория! Единственное место, где мы можем быть просто мужем и женой, а не сыном и невесткой!
— Я не могу бросить ее! — выкрикнул Сергей в отчаянии. — Я обязан ей! Она меня одна вырастила, положила на меня жизнь! А ты требуешь, чтобы я закрыл перед ней дверь?
— Я требую, чтобы ты наконец-то выбрал! — закричала Аня в ответ. Слезы, горячие и ядовитые, хлынули из глаз. — Выбери, с кем ты строишь свою жизнь! С ней или со мной? Потому что в одной лодке мы все трое не поместимся! Она ее утопит!
Он молчал, тяжело дыша, сжав кулаки. Борьба на его лице была мучительной.
— Мне нужно подумать, — хрипло сказал он и, развернувшись, ушел в спальню.
Дверь не захлопнулась. Она осталась приоткрытой — символ незаконченного сражения. Аня не пошла за ним. Она опустилась на пол в гостиной, спиной к холодному экрану телевизора, и смотрела в темноту.
В голове проносились обрывки: как они красили эти стены, смеясь, в пятнах краски; как выбирали этот диван, споря о цвете; как в первую ночь после ремонта спали прямо на матрасе здесь, в гостиной, потому что кровать еще не собрали.
Теперь здесь, в этой самой комнате, он назвал ее эгоисткой. Из-за того, что она хочет сохранить их мир.
Из приоткрытой двери спальни доносился приглушенный голос. Он звонил ей. Маме.
— Да, мам… Нет, все нормально… Просто устали… Конечно, понимаю… Не плачь, пожалуйста… Да, я все улажу… Обязательно. Спи спокойно.
Аня закрыла глаза. Она проиграла этот раунд. Он уже улаживал. Без нее. Гладя по голове ту, чьи слезы для него были весомее ее крика.
***
Утро началось с ледяного молчания. Сергей пил кофе, уткнувшись в телефон. Аня понимала — он читал сообщения от Тамары Ивановны. Длинные, полные страданий и мольбы.
— Что у нее? — спросила она, не в силах терпеть.
— Ночь плохо спала. Говорит, шум в ушах, — он не поднял глаз. — Соседи сверху топают.
— В ее-то хрущевке слышно, как на пятнадцатом этаже иголка падает.
— Аня! — он посмотрел на нее, и в его взгляде было утомление. — Хватит. Просто хватит. Я уже договорился.
Она почувствовала, как пол уходит из-под ног.
— О чем?
— Что она приедет. На неделю-две. Посмотрит врачей здесь, отдохнет. Перемена обстановки. Я завтра съезжу, помогу собрать вещи.
— Ты… договорился, — повторила Аня, не веря своим ушам. — Со мной даже не обсудил.
— Мы вчера все обсудили! — он отставил кружку, и она грохнула по столу. — Ты была категорически против. Я выслушал. И принял решение. Как мужчина. Как сын.
— Как сын, — прошептала она. — Да. Именно так.
Она встала и вышла из кухни. Спорить было бесполезно. Решение принято. Ее мнение, ее чувства, ее страх — все было проигнорировано, объявлено «истерикой» и «эгоизмом».
Весь день на работе ее руки делали все автоматически. Она улыбалась клиенткам, обсуждала стрижки, а в голове крутилась одна мысль: «Завтра. Она приедет завтра».
Вернувшись домой, она застала Сергея за странным занятием. Он перекладывал вещи в прихожей, освобождая полку в шкафу.
— Что ты делаешь?
— Освобождаю место для маминых вещей, — ответил он деловито, без тени сомнения. — Ей нужно будет куда-то повесить халат, поставить тапочки.
Этот простой, бытовой жест стал последней каплей. Он уже не просто «принимал гостя». Он встраивал ее в их жизнь. Выделял ей место. Физическое. В их доме.
— А где она будет спать? — спросила Аня, и голос ее звучал отчужденно.
— На диване, конечно. Он раскладной. Или… — он замялся. — Может, мы на время переедем в спальню, а ей отдадим гостиную? Чтобы у нее была своя комната.
Своя комната. В их квартире.
— Нет, — просто сказала Аня. — Диван.
Она обошла квартиру, как по лабиринту. Каждый предмет вдруг обрел новый, зловещий смысл. Стеклянная полка — Тамара будет протирать ее, ворча на пыль. Кухонный остров — она засядет здесь с чаем, становясь центром притяжения. Диван… на нем будут лежать ее вязаные пледы, пахнущие нафталином.
Она остановилась перед телевизором. Черный, холодный экран отражал ее искаженное лицо. Этот телевизор был первым символом их новой, «взрослой» жизни. Теперь он станет главным развлечением для свекрови. Она будет смотреть по нему бесконечные сериалы, громко сопя, комментируя, захватывая пространство.
Она представила это со всей отчетливостью: Тамара Ивановна на ее диване, под ее пледом, в ее доме. На неделю. Которая растянется на месяц. А потом: «Куда мне одной, больной? Вы меня на улицу выгоните?»
И Сергей не сможет сказать «нет». Никогда.
Мысль пришла внезапно. Ясная, безумная и единственно возможная. Если дом — крепость, а телевизор — знамя на ее стене, которое манит врага… значит, знамя нужно уничтожить. Сделать крепость непривлекательной. Непригодной. Показать, что здесь не рай, а поле боя, где ломаются даже дорогие вещи.
Она положила ладонь на холодный черный экран. «Прости, — мысленно сказала она этому дорогому, бездушному предмету. — Но ты стал оружием против нас. И оружие нужно обезвредить».
Из спальни донесся голос Сергея. Он снова говорил с матерью. Весело, обнадеживающе.
— Да, мам, все готовим! Место тебе есть. Аня… Аня тоже рада. Нет, правда. Все будет хорошо.
Аня медленно отвела руку от телевизора. Решение было принято. Не в пылу ссоры. А холодно, четко и с отчаянием загнанного в угол зверя.
Она знала, что делать.
***
Сергей хлопал дверцами шкафов на кухне, собирая пустые коробки от завтрака. Аня наблюдала за ним, стоя в дверном проеме.
— Съезжу за мамой через час, — бросил он, не глядя на нее. — Ты… тут приберись. И телевизор протри, пыли много на экране.
Слово «телевизор» прозвучало как приговор. Этот черный прямоугольник на стене стал символом всего, что происходило. Магнитом для беды.
— Хорошо, — тихо ответила Аня. — А ты… перед отъездом заскочишь в гипермаркет? За продуктами? К приезду гостей.
Он обернулся, удивленный ее покладистым тоном.
— Да, наверное. А что нужно?
— Да все, что обычно. И сыр хороший возьми. И фруктов. Твоя мама любит.
Она составила ему в уме список подлиннее. Чтобы у него ушло минимум полтора часа.
Как только дверь захлопнулась за ним, Аня вытащила телефон. Не долго думая, она нашла в памяти номер Вадима, соседа сверху. Он работал мастером на стройке, несколько раз помогал им с полками.
— Вадим, привет. Срочно нужна помощь, — голос ее был ровным, деловым. — У меня… большая проблема с телевизором. Он упал со стены. Разбит вдребезги. Муж скоро вернется, а я не могу один такой груз и мусор убрать. Поможешь? Заплачу.
Через десять минут Вадим, широкоплечий и немного сонный, был в их гостиной. Он посвистел, увидев масштаб «катастрофы». Телевизор лежал на полу перед стеной, экраном вниз. Со стороны он выглядел целым.
— Блин, Аня, как так? Крепление отвалилось?
— Да, — коротко солгала она. — Мне нужно, чтобы ты вынес его. Совсем. На свалку. И… — она сделала паузу. — Нужно, чтобы он выглядел как можно более разбитым. Не просто треснувший. Чтобы было понятно — ремонту не подлежит. Ты же с инструментами?
Вадим смотрел на нее с немым вопросом, но кивнул. Деньги есть деньги, а соседская драма — не его дело.
— И я хочу сама, — добавила Аня неожиданно резко. — Дай мне молоток.
Она взяла тяжелый слесарный молоток из его сумки. Подошла к лежащему плазмовому экрану. Подняла его. И с холодным, сосредоточенным лицом нанесла первый удар в центр тыльной стороны. Глухой удар. Второй. Третий. Раздался тот самый, сухой, сокрушительный треск лопающегося дорогого стекла.
Вадим отпрянул.
— Эй, осторожно! Осколки!
— Я знаю, — сказала Аня и ударила еще раз. Она била методично, без злобы, с каким-то леденящим спокойствием. Каждый удар был по надеждам свекрови. По манипуляциям мужа. По ее собственному страху.
Через пять минут от телевизора осталась груда пластика, стекла и скрученного металла. Аня тяжело дышала, отпустив молоток. Ладонь болела.
— Теперь вынеси, пожалуйста. И… осколки убери тщательно. Домочадцы не должны пораниться.
Пока Вадим работал пылесосом, она зашла в ванную и увидела в зеркале свое лицо — бледное, с лихорадочным блеском в глазах. Она не плакала. Она готовилась к войне.
Час спустя вернулся Сергей, загруженный пакетами.
— Мамка уже звонила, выезжает, — крикнул он из прихожей. — Ты там как? Приберись в гости…
Он вошел в гостиную и замолчал. Его взгляд упал на пустую стену, где еще утром висел телевизор. Потом скользнул по идеально чистому полу. Потом — на Аню, сидевшую на диване со стаканом воды в абсолютно спокойных руках.
— Где… телевизор? — выдавил он.
Аня медленно подняла на него глаза.
— Его нет.
— Что значит «нет»? — голос Сергея стал выше. — Он куда делся?!
— Сломался. Безнадежно. Я его выбросила.
— Ты ВЫБРОСИЛА? — он подскочил к ней. — Дорогущую вещь? Просто взяла и выбросила? Как он мог сломаться? Ты что, уронила?
— Нет, — отрезала Аня. — Он упал сам. Со стены. Крепление не выдержало. А когда упал… разбился вдребезги. Внутренняя панель. Вадим помог вынести и убрать.
— Вадим? Сосед? Ты постороннего позвала, а мне не позвонила?!
— А что бы ты сделал? — спросила она ледяным тоном. — Побежал бы чинить? Стал бы склеивать осколки? Он не подлежал ремонту. Это факт. Я устранила последствия. Чтобы к приезду твоей мамы здесь не было опасного мусора.
Сергей смотрел на пустую стену, словно не веря своим глазам. Его лицо исказила гримаса боли, утраты и полного непонимания.
— Но как же мы… Мама хотела фильмы смотреть… — пробормотал он глупо.
Звонок в дверь заставил обоих вздрогнуть. На пороге, сияя улыбкой и с сумками в руках, стояла Тамара Ивановна.
— Ну, вот я и добралась! — весело воскликнула она, переступая порог. — Сыночек, забери вещички! Анечка, родная, как я по вам соскучилась!
Ее взгляд, привычно скользнувший по комнате в поисках предметов для восхищения, наткнулся на пустую, чистую стену. Улыбка замерла.
— Ой, а где же ваш шикарный телевизор, про который ты, Серёженька, рассказывал? Уже в другую комнату перевесили?
Аня встала. Она была невероятно спокойна.
— Его нет, Тамара Ивановна. Сломался. Сегодня утром рухнул со стены и разбился вдребезги. Пришлось выбросить. — Она сделала маленькую паузу, глядя прямо в глаза свекрови. — Видите, как у нас тут бывает? Кажется, все надежно, а на самом деле — нет. Совсем. Очень неуютно получилось. И даже опасно.
***
Тишина в гостиной стала густой, звенящей. Тамара Ивановна стояла на пороге, не снимая пальто, как будто ее впустили в чужой подъезд по ошибке. Ее глаза метались от пустой стены к лицу сына, который был бледен, как полотно, и к Ане — неподвижной, с каменным лицом.
— Разбился? — наконец выдавила она. — Как… так?
— Крепление не выдержало, — ровно повторила Аня, как заученную формулу. — Рухнул и разлетелся вдребезги. Стекло везде. Пришлось соседа звать, чтобы вынес и все убрал.
— Но ты же говорил, он на надежных кронштейнах! — обратилась она к Сергею, и в ее голосе зазвучала первая нота не просто разочарования, а паники. Паники человека, который увидел, что его «тихая гавань» оказалась с подмоченными трюмами.
— Я… думал, что они надежные, — пробормотал Сергей, не в силах отвести взгляд от зияющей пустоты. Это была не просто пустота на стене. Это была пустота в его картине мира, где все должно было быть крепким и надежным, особенно то, что куплено на деньги жены.
— Это знак, — тихо, но очень отчетливо сказала Аня. Она не сводила глаз со свекрови. — Знак, что не надо торопиться переезжать в неустоявшийся дом. Где техника сама собой падает. Где ремонт, может, и красивый, а фундамент — кривой. Ты же, Тамара Ивановна, хотела подлечиться? А тут сквозняки от щелей, наверное. И энергетика после такой поломки… тяжелая.
— Что за ерунду ты несешь? — взорвался Сергей, но в его взрыве уже не было прежней уверенности. Была растерянность. — Какая энергетика? Произошел несчастный случай!
— Один? — Аня медленно обвела рукой комнату. Ее жест был театральным, но от этого не менее убедительным. — А если завтра люстра упадет? Или полка? Ты хочешь подвергать риску свою мать? Она же приехала поправлять здоровье, а не спасаться от падающих предметов.
Тамара Ивановна молчала. Ее первоначальный энтузиазм таял на глазах, как лед под паяльной лампой. Она смотрела на идеальный ламинат, на дорогой диван, на стильные бра. Но все это теперь казалось ей бутафорским, ненадежным декорацией. Главный атрибут богатства и комфорта — телевизор — лежал на свалке. И кто знает, что сломается следующим?
— Может… может, он на гарантии был? — слабо попыталась она найти опору.
— Гарантия не покрывает падения с высоты из-за неправильного монтажа, — безжалостно констатировала Аня. — Это полностью наши потери. И моральные, и материальные.
Сергей схватился за голову. Материальные. Эти слова ударили по нему больнее всего. Он ощутил всю глубину потери. Деньги. Их общие, тяжело заработанные деньги.
— Мам, — сказал он, и голос его был усталым и пустым. — Может… может, правда, не стоит сейчас? Пока мы тут не разберемся. Я же тебе говорил, что ремонт свежий, могли где-то накосячить строители… Лучше тебе в своей квартире, в привычной обстановке.
Это была не просьба. Это было констатация. Он вдруг увидел их дом ее глазами: не крепость, а аварийное здание, где падают дорогие вещи.
Тамара Ивановна окинула его долгим, тяжелым взглядом. Взглядом, в котором было горькое прозрение. Ее манипуляция, ее тонкий шантаж — все разбилось вдребезги вместе с этим телевизором. И ее сын, ее слабый, любящий сын, не звал ее остаться, не уверял, что все прекрасно. Он предлагал ей уехать.
— Да… — выдохнула она, и ее плечи сгорбились по-настоящему, без игры. — Наверное, ты прав. Мне и дома дела есть. А тут… да, неуютно как-то стало. После такого.
Она повернулась и медленно пошла к прихожей, к своим так и не распакованным сумкам.
— Мама, подожди, я тебя провожу, — сказал Сергей, кидая на Аню взгляд, полкий мучительной смеси из упрека, вопроса и страха.
— Не надо, сынок. Доеду одна. Ты тут… разберись.
Дверь закрылась за ними. Аня осталась одна посреди безупречно чистой гостиной. Она подошла к стене, прикоснулась к тому месту, где еще утром висел черный экран. Ладонь была холодной.
Она не чувствовала победы. Она чувствовала ледяную пустоту. Как после взрыва. Взрыва, который она инициировала, чтобы спасти то, что могло быть уничтожено тихой, ползучей оккупацией. Цена была огромна. И не только в деньгах.
Теперь им предстоял самый тяжелый разговор. Разговор о доверии. О том, что сломалось между ними сильнее, чем любой телевизор. И будет ли это можно починить — она не знала.
Понравился рассказ? В таком случае вы всегда можете поблагодарить автора за труд ДОНАТОМ, жмите черный баннер ниже:
Другие наши рассказы доступны по ссылкам и на канале:
Если не затруднит, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!
Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)