Часть 1. Аромат ферментированной обиды
День в кафе начинался не с кофе, а с проверки заготовок. Наталья лично контролировала процесс ферментации овощей — основы её авторского меню. Огромные стеклянные ёмкости, выстроившиеся вдоль стены подсобного помещения, напоминали лабораторные образцы, в которых зарождалась новая жизнь. Здесь пахло пряным рассолом, укропом и едва уловимой кислинкой, от которой у неподготовленного человека начинало щекотать в носу. Наталья любила этот запах. Он был честным. В отличие от людей, бактерии делали ровно то, что от них ожидалось: превращали обычную капусту или морковь в сложный, многогранный продукт.
Она провела пальцем по стеклу банки с квашеной репой. Пять лет. Ровно столько прошло с тех пор, как её жизнь, подобно этой репе, была помещена в среду с высокой кислотностью, чтобы переродиться во что-то иное.
Телефон на металлическом столе издал резкий звук, разрушая медитативную атмосферу. На экране высветилось имя, которое Наталья не удалила лишь из вежливости: «Елена Сергеевна». Бывшая свекровь.
Наталья вытерла руки о фартук, вдыхая глубоко, чтобы выровнять дыхание. Никакой сентиментальности. Только сухой этикет.
— Слушаю, Елена Сергеевна.
— Наташенька, здравствуй, дорогая! — голос в трубке сочился патокой, но сквозь неё проступали нотки тревоги. — Я тут у твоего дома стою, хотела с Новым годом поздравить, пирожков занесла, а консьержка говорит, не живёт тут такая больше. Как же так?
Наталья прикрыла глаза. Она съехала три месяца назад. Продала ту двушку, где каждый угол напоминал о браке, закончившемся унизительным фарсом.
— Я переехала, Елена Сергеевна. Жизнь не стоит на месте.
— Ох, а я ведь с гостинцами… И подарок у меня. Неужели старуху на морозе бросишь?
Это была их старая игра. Елена Сергеевна никогда не была монстром в классическом понимании, но обладала удивительным талантом навязывать своё общество, маскируя любопытство под заботу. После развода она звонила раз в месяц, рассказывала о «сложной судьбе» Романа, словно Наталья была его лечащим врачом, обязанным выслушивать анамнез.
— Записывайте адрес, — сухо произнесла Наталья.
Она продиктовала улицу. Спустя секунду на том конце повисла пауза. Это был район старой застройки, где фасады домов украшала лепнина, а подъезды охраняли не сонные вахтёры, а массивные дубовые двери.
— Ого… — выдохнула бывшая свекровь. — Это же центр. Далековато, но я доберусь. Жди, милая.
Наталья нажала отбой. Ей не хотелось гостей. Ей хотелось тишины и запаха рассола. Но где-то в глубине души, там, где ещё тлели угольки уязвлённого самолюбия, шевельнулось мрачное удовлетворение. Пусть приедет. Пусть посмотрит.
История с квартирой была похожа на сюжет плохой мелодрамы, ставший реальностью. Тётка Агата, сестра матери, была женщиной крутого нрава. Она владела огромной четырёхкомнатной квартирой, доставшейся ей ещё от мужа-академика. Все знали: жильё ждёт её сына, двоюродного брата Натальи. Но алкоголь не умеет ждать. Он забрал брата быстро, жёстко, оставив Агату наедине с горем и артритом.
Полгода Наталья мыла полы в этих гулких комнатах, меняла бельё, готовила диетические супы и слушала рассказы тётки о молодости. Не ради наследства. Просто больше некому было. Агата угасала, как свеча на ветру, и, уходя, переписала всё на племянницу.
«Ты единственная, кто не смотрел на меня как на живой кошелёк», — сказала она тогда, подписывая бумаги трясущейся рукой.
Наталья сняла фартук. Придётся ехать домой раньше времени. Встречать гостью из прошлого.
Часть 2. Гофрокартонные замки и дубовый паркет
Елена Сергеевна стояла в прихожей, и её глаза бегали по пространству, как два маленьких сканера, оценивающих стоимость лота. Высокие потолки, лепнина, сохранившаяся с прошлого века, но бережно отреставрированная, тяжёлая люстра, отбрасывающая на стены сложные геометрические тени.
Она мяла в руках пакет с дешёвыми конфетами, и этот шуршащий звук казался здесь чужеродным, как звук пенопласта по стеклу.
— Господи, Наташа… — выдохнула она, снимая пальто. — Это же… хоромы.
— Проходите, Елена Сергеевна. Чай будете? Травяной, сама собирала.
Наталья провела её в гостиную. Здесь не было модной мебели из опилок. Только массив, бархат и книги. Много книг. Они занимали стеллажи от пола до потолка, создавая плотную звукоизоляцию. Тётка Агата ценила знания больше золота.
Бывшая свекровь присела на край дивана, словно боялась испачкать обивку своим существованием.
— Откуда это всё? — не выдержала она.
— Наследство, — коротко ответила Наталья, расставляя фарфоровые чашки. — От тёти Агаты.
— Той самой, у которой сынок спился? — припомнила Елена Сергеевна, и в её голосе проскользнула нотка зависти, которую она тут же попыталась прикрыть сочувствием. — Бедная женщина. А я думала, государство заберёт.
— Не забрало.
Елена Сергеевна отхлебнула чай, поморщилась — видимо, не хватало сахара — и начала свой привычный монолог.
— А Рома-то мой… Эх. С той, с Ленкой-то, не ладится у них. Она ж ничего делать не умеет, только ногти красить. Дома бардак, еда из доставки. Он похудел так, осунулся. Всё вспоминает, как у вас чисто было, уютно.
Наталья слушала, сохраняя на лице маску вежливого безразличия. Пять лет назад Роман кричал ей в лицо, что она «холодная рыба», что с ней он задыхается, что ему нужна страсть, огонь. Ушёл к молодой, яркой, пустой, как картонная коробка. Роман занимался производством упаковки, гофрокартона. Видимо, профессиональная деформация заставила его полюбить форму больше, чем содержание.
— Он ведь тогда глупый был, — продолжала свекровь, осматривая старинный буфет. — Кризис среднего возраста. А сейчас понял, что потерял. Такая женщина… И квартира какая. Четыре комнаты?
— Четыре, — подтвердила Наталья.
— И всё на одну тебя? Скучно ведь, поди?
— Мне не скучно. Мне спокойно.
Елена Сергеевна поставила чашку. В её глазах зажёгся огонёк какой-то лихорадочной мысли. Она быстро прикинула рыночную стоимость квадратного метра в этом районе и, кажется, у неё перехватило дыхание.
— Рома ведь тоже твою тётку знал. Помнишь, мы к ней заезжали как-то? Он ей ещё полку в коридоре прибил.
Наталья нахмурилась. Она помнила тот визит. Роман тогда полчаса ныл, что потратил выходной на «старую перечницу», а полку прибил так криво, что она упала через два дня.
— Помню, — сухо ответила она.
— Вот! — обрадовалась свекровь. — Значит, не чужие люди.
В этот момент в дверь позвонили. Наталья никого не ждала. Она вопросительно посмотрела на свекровь. Та отвела взгляд, начав суетливо поправлять скатерть.
— Это, наверное, Рома. Я ему адрес скинула, пока в такси ехала. Сказала, что у тебя тут… новости. Он как раз хотел поздравить.
На дне души Натальи поднялась муть. Это была не случайность. Это была разведка боем.
Часть 3. Наглость как стиль жизни
Роман изменился. Он не столько постарел, сколько поблёк. Некогда густые волосы поредели, под глазами залегли тени, а дорогое пальто сидело на нём как на вешалке. Но одно осталось прежним — выражение лица. Смесь высокомерия и обиды на весь мир, который недооценил гения упаковочных материалов.
Он вошёл в квартиру, не разуваясь, прошагал по дубовому паркету, оставляя влажные следы.
— Ну, здравствуй, — бросил он, даже не пытаясь изобразить улыбку.
Его взгляд мгновенно оцепомнил пространство. Он смотрел на стены, на высокие потолки, на антикварную мебель не как гость, а как прораб, прикидывающий смету на демонтаж.
— Разуйся, — холодно произнесла Наталья. — Здесь не склад.
Роман хмыкнул, но обувь снял. Прошёл в гостиную, кивнул матери, которая сидела тихо, как мышь под веником, и плюхнулся в кресло напротив Натальи.
— Неплохо устроилась, — сказал он, обводя рукой комнату. — Тётка Агата, значит, преставилась?
— Умерла, — поправила Наталья. — Имейте уважение.
— Да ладно тебе, — отмахнулся он. — Все там будем. Слушай, я тут подумал… Мы ведь с тобой не чужие люди были. Пять лет брака — это не кот чихнул.
— Ты ушёл к другой женщине, Роман. Обвинил меня во всех смертных грехах и хлопнул дверью. Мы — абсолютно чужие люди.
Роман наклонился вперёд. От него пахло несвежим табаком и какой-то резкой туалетной водой, призванной маскировать запах неудачи.
— Это детали. Эмоции. А есть факты. Я в этой семье тоже присутствовал. Тётке твоей помогал. Помнишь, полку вешал? А ещё я её на дачу возил один раз. Бензин тратил, время своё.
Наталья почувствовала, как внутри неё начинает натягиваться невидимая струна. Это была не та дрожь, что от страха. Это было предвкушение боя.
— И к чему ты клонишь?
— К справедливости, Наташ. К справедливости. Тётка эта наша общая была, считай. Я тратил на неё ресурсы. Моя мать с ней общалась, поддерживала. А квартира тебе одной? Не жирно будет?
На кухне звякнула ложечка. Елена Сергеевна замерла, делая вид, что она — часть интерьера.
— Ты сейчас серьёзно? — Наталья говорила тихо, но в её голосе уже звенел лёд. — Ты пришёл в мой дом, спустя пять лет молчания, чтобы требовать долю за криво прибитую полку?
— Не утрируй! — голос Романа стал громче. — Я вкладывался в этот брак! Я терпел твой характер, твою холодность! Я имею моральное право на компенсацию! Эта квартира должна быть поделена. Четыре комнаты! Продадим, мне хватит однушки, остальное твоё. Я считаю, это честно.
Наглость была настолько монументальной, что на секунду Наталья даже восхитилась. Это надо уметь — быть настолько оторванным от реальности.
— В тебе говорит не справедливость, Рома. В тебе говорит жадность и банкротство. Твоя любовница вытрясла из тебя всё, а бизнес по производству коробок не приносит миллионов?
Лицо Романа пошло красными пятнами. Он терпеть не мог, когда били по больному.
— Не смей говорить о моих делах! — рявкнул он, вскакивая с кресла. — Ты, фригидная мышь! Ты получила всё это на халяву! Просто горшки выносила полгода! А я пахал! Я требую свою долю! Я пойду в суд, я докажу, что ухаживал за ней! Найду свидетелей!
Часть 4. Увесистый аргумент
Наталья медленно поднялась. Она не дрожала. Наоборот, её тело налилось какой-то звенящей силой. Гнев, который она подавляла годами, трансформировался в холодную, расчётливую энергию. Сейчас не было места истерике жертвы. Была только ярость хищника, защищающего свою территорию.
— ВОН ОТСЮДА, — сказала она. Не крикнула. Произнесла так, что воздух в комнате стал плотным.
— Чё? — Роман сделал шаг к ней, нависая. — Ты меня не гони. Я тут прописаться могу, если захочу, у меня юристы такие, что ты без штанов останешься. Ты мне должна! За потраченные годы, за нервы! Делись, сука, по-хорошему!
Он протянул руку, словно хотел схватить её за плечо. Наталья среагировала инстинктивно. Под рукой, на журнальном столике, лежал увесистый том «Истории искусств» в твёрдом переплёте. Килограмм пять плотной мелованной бумаги.
Её движение было быстрым и точным. Она не замахивалась театрально. Просто взяла книгу и с разворота, используя инерцию всего тела, впечатала её угол прямиком в лицо бывшего мужа.
Раздался отвратительный хруст.
Роман взвыл, схватившись за рот. Книга с грохотом упала на пол. Сквозь пальцы Романа брызнула кровь, капая на тот самый дубовый паркет, о котором он так мечтал. На ковёр вылетел зуб — белый, с длинным корнем.
— ТЫ ЧТО ТВОРИШЬ?! — заорал он, его речь стала шепелявой и булькающей. — Ты мне зуб выбила! Дура психованная!
Боль мгновенно сбила с него спесь, превратив агрессора в побитую собаку. Но Наталья не собиралась останавливаться. Холодный расчёт в её голове диктовал: врага нельзя жалеть, его нужно уничтожить морально, чтобы он забыл дорогу к этому дому.
— Я сейчас полицию вызову! — визжал Роман, пятясь к выходу. — Нападение! Снятие побоев! Я тебя посажу!
Это была его ошибка. Угроза стала катализатором.
— Вызывай! — гаркнула Наталья. В ней проснулась такая дикая сила, что она сама от себя не ожидала. — Давай! Расскажи им, как ты ворвался в чужую квартиру, вымогал деньги и угрожал хозяйке! Я заявлю о попытке ограбления! Кто поверит бывшему мужу, который не платит алименты, потому что у нас детей нет, но долги по бизнесу у тебя есть, я проверяла!
Она схватила его за воротник пальто, которое он так и не снял.
— УБИРАЙСЯ!
Наталья толкала его к двери. Роман упирался, скулил, размазывая кровь по подбородку, но шок от боли лишил его воли к сопротивлению. Удары сыпались на него один за другим — Наталья пинала его ногами, жёстко, метко, по голеням, по бёдрам.
— Вон! Чтобы духу твоего здесь не было! Нищеброд! Альфонс!
Она вышвырнула его на лестничную площадку как мешок с мусором. Роман рухнул на колени, пачкая кровью бетонный пол.
— Ты пожалеешь… — просипел он.
Наталья стояла в дверях, тяжёлая, страшная в своём гневе, и улыбалась.
— Я уже пожалела. О том, что не сделала этого пять лет назад.
Часть 5. Кровные узы на лестничной клетке
Дверь в квартиру ещё была открыта. Наталья тяжело дышала, поправляя растрепавшиеся волосы. И тут из гостиной, словно тень, выплыла Елена Сергеевна.
Маска доброй тётушки сползла с её лица, обнажая истинную сущность — злобную, расчётливую фурию. Она видела, как её «мальчика» унизили, как его кровь капает на пол. И виноват в её глазах был не он, ворвавшийся с бредовыми требованиями, а эта… эта выскочка, посмевшая дать отпор.
— Ты… чудовище! — прошипела бывшая свекровь. Голос её дрожал от ненависти. — Он же к тебе по-людски пришёл! Попросил помощи! А ты, тварь неблагодарная, покалечила его?!
Она бросилась на Наталью, растопырив пальцы с наманикюренными ногтями, метя в лицо.
— Прокляну! Чтоб тебе эта квартира поперёк горла встала! Чтоб ты сдохла здесь одна!
Наталья перехватила её руку. В этот момент она поняла: никаких тормозов больше нет. Никакого уважения к возрасту. Эти люди — паразиты. А с паразитами в её кафе разговор был короткий: санобработка.
— Пошла вон, — процедила Наталья и, не дожидаясь реакции, вцепилась рукой в пышную причёску бывшей свекрови. Холодно, жёстко, наматывая крашеные волосы на кулак.
Елена Сергеевна взвыла, но Наталья уже тащила её к выходу. Бывшая свекровь упиралась ногами, царапала руки Натальи, сыпала проклятиями, переходя на визг, но Наталья была неумолима, как асфальтовый каток.
— К сыночку! Все претензии к нему! — приговаривала Наталья, выволакивая упирающуюся женщину в коридор.
Она дотащила её до порога и с силой вытолкнула наружу. Елена Сергеевна споткнулась о ноги Романа, который всё ещё пытался встать, и повалилась рядом с ним.
Картина была эпическая. Мать и сын, два сапога пара, сидели на грязном полу подъезда. У Романа распухала губа, а изо рта текла струйка крови. У Елены Сергеевны причёска превратилась в воронье гнездо, а пальто перекосилось.
Они оба подняли на Наталью глаза, полные животной злобы.
— Будь ты проклята! — крикнула свекровь. — Стерва! Воровка! Это мы должны были здесь жить!
— НЕТ, — отрезала Наталья. — Вы заслужили ровно то, где сейчас находитесь. В коридоре.
Она посмотрела на них сверху вниз — на эти жалкие, перекошенные от злости и жадности лица. И захлопнула тяжёлую дубовую дверь. Звук замка, щёлкнувшего на два оборота, прозвучал для неё как самая прекрасная музыка.
В квартире стало тихо. Но это была не пустая тишина одиночества. Это была тишина очищения. Наталья посмотрела на книгу «История искусств», лежащую на полу. На обложке, прямо на репродукции картины Рембрандта, осталась маленькая вмятина.
«Искусство требует жертв», — подумала она, поднимая том. И впервые за этот вечер искренне, свободно рассмеялась.
Автор: Елена Стриж ©
Рекомендуем Канал «Семейный омут | Истории, о которых молчат»