Часть 1. Геометрия чужой зависти
— Моя свекровь — весьма странная женщина, хочет мою квартиру, в которую не вложила ни копейки, — пожаловалась Лидия своей подруге, нервно помешивая ложечкой воздух над чашкой.
Они сидели в диспетчерской автобусного парка. Смена закончилась полчаса назад, но уходить в осеннюю мглу не хотелось. Здесь пахло старым пластиком, остывшим кофе и въедливой соляркой — запахами, которые составляли суть жизни Лиды последние семь лет. Она, администратор с железной хваткой, умевшая усмирять водителей, прокуренных до черноты пальцев, сейчас выглядела растерянной.
— Странная — это мягко сказано, — отозвалась Инга, перекладывая путевые листы. — Она хищная. Ты же говорила, у неё своя двушка есть. Зачем ей твои хоромы?
— Ей мало места. Ей скучно. Ей нужно контролировать, — Лида отставила чашку, звон фарфора о блюдце прозвучал неестественно громко в пустом кабинете. — Она считает, что раз я вышла замуж за её сына, то всё мое имущество автоматически становится «нашим». А «наше» в её словаре означает «её».
Лидия не была наивной девочкой. К тридцати годам она обладала тем, о чем многие лишь мечтали: просторная четырехкомнатная квартира в сталинском доме, доставшаяся от родителей. Те, устав от городской суеты, перебрались в деревню, оставив дочери квадратные метры и полную свободу. Отец разводил там огромных фландров — кроликов размером с собаку, а мать превратила участок в ботанический сад. Лида жила в своей крепости, пока не появился Юра.
Юра был плиточником. Мастером от бога, способным выложить мозаику так, что стыков не найдешь и под микроскопом. В жизни он был таким же, как его плитка: твердым, надежным и абсолютно немым. Слова из него приходилось вытягивать клещами. Это молчание поначалу казалось Лиде загадочным, потом — удобным, а теперь оно начинало пугать.
— Юра, конечно, молчит? — угадала Инга.
— Молчит. Он считает, что если не замечать мамины выкидоны, они исчезнут сами собой. А Тамара Павловна воспринимает его молчание как согласие. Вчера она заявила, что в большой комнате слишком много света для двоих, и там отлично бы смотрелся её фикус. И она сама рядом с фикусом.
Лида резко встала, поправила строгую юбку.
— Я НЕТ сказала. Громко. Но она смотрит на меня, как на пустое место, которое временно занимает жилплощадь её сына.
— Гони её, Лид. Такие не понимают вежливости. Их останавливает только шлагбаум, опущенный прямо на капот, — посоветовала подруга.
Лида кивнула, но внутри зрела тревога. Она привыкла решать проблемы открыто, жестко, как с водителями, пытающимися слить топливо. Но здесь враг действовал иначе. Тамара Павловна не воровала солярку. Она пыталась украсть саму жизнь.
Часть 2. Молчание камня и вопль жадности
Новость о беременности изменила расстановку сил. Лида, увидев две полоски, почувствовала, как мир обретает четкость. Финансовая подушка была плотной, квартира — готовой к детскому смеху. Она сообщила Юре вечером, когда он отмывал руки от затирки.
Муж замер, вода текла по его пальцам, смывая серую пыль. Он медленно вытер руки, повернулся и, сжав Лиду в объятиях, уткнулся носом ей в макушку. Он ничего не сказал, но его плечи расслабились, будто с них сняли мешок с цементом. Этого было достаточно.
А вот реакция свекрови оказалась другой.
Тамара Павловна явилась в субботу утром, без звонка, но с пирогом, который никто не просил. Она по-хозяйски прошла на кухню, оглядывая углы, словно искала плесень.
— Значит, внук, — произнесла она, не поздравляя, а констатируя факт. — Или внучка. Расходы пойдут.
— Мы справимся, Тамара Павловна, — сухо ответила Лида, ставя чайник.
— Справитесь... — свекровь прищурилась. — Квартира у тебя огромная, Лидочка. Не жирно ли вам троим будет в четырех комнатах? Коммуналка растет. А у меня пенсия не резиновая, помогать не смогу.
— Нам ваша помощь не нужна. И квартира — моя. Я сама решу, жирно мне или нет.
Свекровь поджала губы, превратив их в тонкую нить.
— Ты, деточка, не дерзи. Семья — это общий котел. А ты всё: «мое, мое». Эгоизм это. Кстати, раз уж ребенок будет, надо бы одну комнату переоборудовать. Детская нужна. А то у тебя там склад всякой ерунды.
— Там мой кабинет и библиотека, — отрезала Лида. — И ремонт мы пока не планируем.
— Ну-ну, — Тамара Павловна обвела взглядом потолок. — Смотри, как бы штукатурка на коляску не упала. Юра! — крикнула она в коридор.
Юра появился в дверном проеме, виновато глядя то на мать, то на жену.
— Ты бы, сынок, занялся делом. Матери виднее, что нужно для ребенка.
Юра переступил с ноги на ногу, открыл рот, но не издал ни звука, лишь неопределенно пожал плечами. Лида почувствовала, как внутри начинает ворочаться злое, горячее существо. Муж снова выбрал тактику страуса.
— ТЕМА ЗАКРЫТА, — Лида произнесла это тоном, которым объявляла об отмене рейсов в снегопад. — Никаких ремонтов. Никаких переездов. Чай пить будем?
Свекровь отказалась от чая, ушла, гордо неся свою обиду, как знамя. Но в её глазах Лида успела заметить нечто пугающее — холодный расчет игрока, увидевшего слабое место в обороне противника.
Часть 3. Оккупация под видом заботы
Лето выдалось душным. Лиде требовался воздух. Родители звали за город — подышать, поесть свежей ягоды, посмотреть на кроликов. Она согласилась, решив провести неделю в тишине. Юра остался в городе — у него горел заказ на элитную ванную комнату.
— Присмотри за домом, — попросила Лида, садясь в такси. — И пожалуйста, не пускай маму с её идеями.
Юра кивнул, поцеловал её в щеку. Лида уехала, наслаждаясь мыслью о покое.
Неделя пролетела как один день. Сон, парное молоко, разговоры с отцом о политике, с матерью — о цветах. Телефон она включала редко, оберегая нервную систему. Юра писал короткие сообщения: «Работаю», «Ел», «Сплю».
Возвращалась она в приподнятом настроении, везя корзину яблок и банку меда. Ключ мягко повернулся в замке, дверь открылась, и в лицо ей ударил запах ремонта.
Не легкий аромат свежей краски, а густая, удушливая вонь грунтовки, пыли и сырого бетона.
Лида выронила корзину. Яблоки раскатились по паркету прихожей, но стук их падения заглушил визг дрели.
Она прошла в квартиру, не разуваясь. В той самой комнате, где были ее книги, царил хаос. Обои были содраны, пол застелен пленкой, посередине стояли мешки с ротбандом и стопки гипсокартона.
Юра, в рабочей робе, стоял на стремянке и крепил профиль. В кресле, замотанном полиэтиленом, восседала Тамара Павловна. Она руководила процессом, тыкая пальцем в угол.
— Вот здесь, сынок, розетку пониже надо. Для ночника.
— ВЫ ЧТО, ОГЛОХЛИ? — голос Лиды прозвучал не громко, но дрель в руках мужа мгновенно смолкла.
Юра чуть не свалился со стремянки. Тамара Павловна медленно повернула голову. На её лице не было и тени страха или вины. Только торжество.
— О, вернулась, гулена, — пропела свекровь. — А мы тут сюрприз готовим. Для внучка. Ты же сама не чешешься, пришлось взять инициативу в свои руки.
Лида посмотрела на мужа. Тот сжался, став меньше ростом. Его взгляд бегал, ища укрытия.
— Юра, я же просила, — прошептала Лида, чувствуя, как ярость подступает к горлу горьким комом.
— Мама сказала... материалы купила... я не мог... — пробормотал он.
— Именно! — перебила свекровь, вставая. — Я. Купила. Материалы. И не дешевые, между прочим. Итальянские обои, краска экологичная. Я вкладываюсь в будущее внука. И, кстати, Лидочка, нам надо серьезно поговорить.
Свекровь достала из сумки папку с бумагами.
— Раз уж я делаю здесь капитальный ремонт, вкладываю свои кровные сбережения, да еще и руковожу процессом... Я считаю справедливым оформить долю в этой квартире на меня. Или на Юру, а он потом мне дарственную напишет. Это гарантия моих инвестиций. Законы я знаю. Вложения в улучшение жилищных условий дают право собственности.
Лида замерла. Вот оно. Троянский конь из мешков со штукатуркой. Свекровь не просто хотела комнату. Она хотела юридически откусить кусок пирога, используя ремонт как повод для рейдерского захвата.
Часть 4. Арифметика ярости
Лида ожидала от себя слез. Ожидала крика, битья посуды. Но вместо этого на неё накатило ледяное, кристальное спокойствие. Это была злость, дистиллированная до состояния чистого спирта, сжигающая эмоции и оставляющая только голый разум.
Она медленно прошла в центр комнаты, наступая каблуками на рассыпанные саморезы.
— Значит, инвестиции? — переспросила она, глядя прямо в водянистые глаза свекрови. — Вы считаете, что пара банок краски и рулон обоев стоят доли в квартире в центре города?
— Не пара банок! — взвизгнула Тамара Павловна. — Тут на двести тысяч материала! И работа Юры! Мой сын работает, я плачу за материал. Это существенное улучшение! Любой суд подтвердит. Либо ты переписываешь долю добровольно, либо мы будем судиться, и тогда я отсужу половину. Ты же не хочешь нервничать в твоем положении?
Шантаж. Грязный, примитивный шантаж здоровьем будущего ребенка.
Лида повернулась к мужу. Юра стоял, опустив руки, с шуруповертом, похожим на бесполезный пистолет.
— Юра, дай мне чеки.
— Чеки у мамы, — тихо сказал он.
Лида протянула руку к свекрови.
— Чеки. Сюда. ЖИВО.
В её голосе было столько угрозы, что Тамара Павловна, на мгновение растерявшись, протянула папку.
— Смотри, смотри, там все подсчитано, до копейки! Я не позволю себя обманывать! Я требую уважения и своей доли!
Лида открыла папку. Аккуратные стопки чеков, накладных. Она быстро пролистала их. Сумма действительно была внушительной. Свекровь не поскупилась, явно выбирая самое дорогое, чтобы раздуть "вклад".
— 215 тысяч 400 рублей, — холодно констатировала Лида. — Это цена вашей совести, Тамара Павловна?
— Это цена моего вклада! И теперь я имею право...
— Вы имеете право МОЛЧАТЬ, — рявкнула Лида.
Она достала телефон, зашла в банковское приложение. Пальцы летали над экраном, не дрожа, а выбивая ритм приговора.
— Номер карты? — спросила она.
— Что? — не поняла свекровь.
— Номер вашей карты. ДИКТУЙТЕ.
Тамара Павловна, сбитая с толку напором, продиктовала цифры.
— Операция выполнена, — Лида повернула экран телефона к лицу свекрови. — Двести шестнадцать тысяч. С процентами за "беспокойство".
— Ты... ты что делаешь? — пролепетала Тамара Павловна. — Мне не нужны деньги! Мне нужна гарантия! Мне нужна доля!
— Сделка аннулирована, — Лида швырнула папку с чеками на пол. Листы разлетелись белыми птицами. — Вы не вкладывали ничего. Я выкупила ваши материалы. Теперь это мои обои, моя штукатурка и мои проблемы. А теперь...
Лида набрала в грудь воздуха. Её лицо не покраснело, оно стало белым, как мрамор.
— УБИРАЙТЕСЬ. Вон из моего дома. Сию секунду. И заберите свой мусор с собой.
— Ты не имеешь права! Юра, скажи ей! Юра! Она выгоняет твою мать! — свекровь взвизгнула, пытаясь найти поддержку у сына.
Юра смотрел на жену. Он видел её разной: веселой, уставшей, спящей. Но такой — страшной в своем гневном расчете, превратившейся в карающий меч, — он не видел её никогда. И вдруг до него дошло.
Он понял, что это не скандал двух женщин. Это война за его семью. За ту семью, которая еще не родилась, но которую его мать уже была готова расчленить и продать за квадратные метры. Он посмотрел на развороченную комнату, на пыль, на перепуганную, но несгибаемую жену. Его молчание, его пассивность привели к этому. Он позволил матери превратить их дом в полигон.
Часть 5. Финальная калькуляция
Юра слез со стремянки. Он подошел к матери, которая уже открыла рот для новой тирады про неблагодарность и сыновний долг. Он взял её под локоть. Жестко. Не как сын, а как конвоир.
— Мама, пошли, — сказал он. Голос его был скрипучим, как несмазанная петля, но в нем не было и намёка на сомнение.
— Куда? Юра, ты что? Она же мне деньги бросила, как собаке! Она...
— Ты продала наши отношения за эти деньги, — перебил Юра. Он впервые говорил так много и так ясно. — Ты хотела не внуку комнату сделать. Ты хотела кусок квартиры оттяпать. Ты думала, я дурак? Я молчал, да. Но я не слепой.
Он потащил упирающуюся мать к выходу.
— Материалы останутся здесь. Лида за них заплатила. А тебе здесь больше делать нечего.
В коридоре Тамара Павловна попыталась уцепиться за косяк.
— Я подам в суд! Вы меня не выгоните! Мне некуда идти!
И тут она проговорилась.
Лида, стоявшая в дверном проеме комнаты, прищурилась.
— Стоп, — сказала она. — Юра, подожди. Что значит "некуда идти"? У вас двухкомнатная квартира на проспекте Мира.
Тамара Павловна осеклась. Она поняла, что ляпнула лишнее, но пути назад не было. Злость исказила её лицо, сорвав маску заботливой бабушки.
— Нет у меня квартиры! — выплюнула она. — Нету! Я её Соньке подарила! Дочери! Она там с мужем живет, в тесноте в однушке мучались. А я думала... я думала, здесь у вас места много, я ремонт сделаю, обоснуюсь, буду помогать с ребенком... А Сонька обещала мне помогать деньгами с аренды той однушки...
В прихожей повисла густая, звенящая пауза.
Вот в чем был план. Афера века. Свекровь добровольно отдала свое жилье дочери (любимице, о которой в этом доме предпочитали не говорить из-за её наглости), рассчитывая вероломно захватить плацдарм у "богатой" невестки. Она сожгла свои мосты, уверенная, что Лида — интеллигентная мямля, а Юра — безвольный телок.
— Вы бомж, Тамара Павловна, — безжалостно констатировала Лида. — По собственной воле.
— Юрочка, — тон свекрови мгновенно сменился на плаксивый. — Сынок, ну куда же я? Сонька меня не пустит, у них там тесно, муж этот её... Я же мать твоя. Не выгонишь же ты меня на улицу?
Она смотрела на сына глазами побитой собаки, хотя минуту назад была волком.
Юра смотрел на мать. В его взгляде что-то умерло. Умерла детская привязанность, умер страх обидеть, умерла иллюзия семьи. Осталась только брезгливость к предательству. Она отдала всё дочери, а к сыну пришла грабить, считая его ресурсы своими по праву рождения.
— К Соне иди, — сказал Юра, открывая входную дверь.
— Она не пустит!
— Это твои проблемы. Ты свой выбор сделала. Ты квартиру отдала ей? Отдала. Вот с ней и живи. А здесь — дом моей жены и моего ребенка. Здесь предателям места нет.
— Юра!
— УХОДИ! — гаркнул он так, что с вешалки упала куртка.
Он вытолкнул мать на лестничную площадку. Тамара Павловна попыталась вставить ногу в проем, но Юра, тот самый тихий Юра, неумолимо закрыл дверь. Щелкнул один замок. Второй. И лязгнула задвижка, ставя жирную, несмываемую точку.
За дверью раздался вой, переходящий в проклятия, удары в металл.
Лида прислонилась к стене, чувствуя, как адреналин уходит, оставляя слабость в ногах. Юра стоял у двери, прижавшись к ней лбом.
— Деньги, — глухо сказал он, не оборачиваясь. — Те, что ты ей перевела.
— Что? — не поняла Лида.
— Она дала тебе карту Сони. Я запомнил последние цифры, когда она диктовала. Это карта сестры.
Лида начала смеяться. Это был нервный, немного истерический смех.
— Значит, деньги ушли Соне?
— Да. И зная мою сестру... Мама их не увидит. Соня скажет, что это подарок за квартиру или оплата долгов. Мать осталась без жилья, без денег и без нас.
Юра повернулся. Подошел к жене, осторожно взял её за плечи.
— Прости меня. Я тормоз. Я просто... не верил, что она может так.
— Теперь веришь? — Лида посмотрела ему в глаза.
— Теперь верю. Завтра я сменю замки. И начну ремонт. Нормальный ремонт. Для нашего сына.
За дверью стихло. Лифт гулко загудел, увозя вниз человека, который хотел слишком многого, а получил ровно то, чего заслуживал — пустоту.
Лида обняла мужа, вдыхая запах пыли и штукатурки. Теперь этот запах не раздражал. Это был запах очищения. Война закончилась. Победа была за ними, добытая не смирением, а гневом и холодным расчетом.
Автор: Елена Стриж ©