Галина смотрела на Марию с брезгливостью, прямо как в детстве — так смотрят на кошку, которая сходила в туалет мимо лотка. Не зло, а просто… фу.
— Знаешь, я тебе, конечно, денег подкину, — Галина отодвинула чашку, словно боялась, что Мария до нее дотронется. Они сидели на кухне — на идеальной, начищенной кухне, которую Галина выдраила после смерти матери. Это Галина въехала в однушку. Мария, как и всегда, осталась «на подхвате».
— Мне эти твои деньги… — начала Мария, но Галина ее оборвала, даже не подняв голоса. Чем спокойнее сказана гадость — тем больнее.
— Не нужны? Ну конечно. Тебе теперь «любовь» нужна. Этот твой… сантехник. Как его? Илья?
Мария сжала руки под столом. Руки дрожали так, что она не могла застегнуть пуговицу, когда только собиралась к нему, к Илье, после смены. Он ждал ее у подъезда, и это было впервые за все ее тридцать пять лет, когда кто-то ждал именно ее.
— Он не сантехник. Он… строитель. Мастер.
Галина выгнула бровь, и это было хуже любого крика.
— Не суть. Ты, Маша, не тянешь. Ты всегда была обузой для мамы. Тихонько сидела в своей комнате, потом тихонько пошла в «Пятерочку»… А теперь хочешь стать лучше меня?
Она подвинула к Марии договор.
— Вот. Отказная по наследству. Ты, конечно, можешь оставить себе эту комнату, эту развалюху в Орехово. И жить в ней с этим… мастером. И знаешь что? Я буду давить. Я буду звонить, настраивать соседей. А могу предложить тебе вот что.
Мария не могла дышать. Не боль — пустота. Именно так умирают внутри.
— Пятьсот тысяч, — Галина назвала сумму буднично, будто это цена за килограмм картошки. — Плюс я оплачу тебе половину съемной квартиры на год. Но только если ты за него замуж не выйдешь.
— Что? — это был только выдох.
— Ты правильно поняла. Мне не нужен зять-сантехник, который будет рассказывать всем, что он «брат жены Галины». Моя репутация. А тебе не нужна эта квартира. И этот мужик, который тебя просто использует.
— Он меня не использует!
— Он увидел продавщицу из магазина, которой тридцать пять лет, и которая впервые надела не форменный фартук. Ты думаешь, он там увидел личность? Он увидел пустоту, которую можно заполнить. А я вижу, что ты опять все усложняешь. Другие терпят. Я же не бью.
Галина поднялась. Она была в модном, дорогом костюме, и вся ее поза говорила: Я — Победитель. Ты — Проигравший.
— Ты подумай. Деньги — это свобода. А этот твой Илья… Ты от него зависишь.
И вдруг стало ясно: дальше — нельзя. Да, Мария всегда молчала, когда надо кричать. Всегда оставалась, когда надо было уходить. Но сейчас на кону был не просто угол в квартире, а вот это чувство, с которым Илья на нее смотрит. Ее единственное спасение.
— Я подумаю, — сказала Мария, и голос ее дрожал.
— Думай быстро, — бросила Галина, даже не удостоив ее взглядом. — Завтра в обед жду ответа.
***
Мария пошла на смену как на Голгофу. Тело отреагировало сразу: дрожь в руках была такая, что она не могла ровно расставить йогурты. Илья ждал ее вечером — с букетом, маленьким, простым, но это был Его букет. А в голове сидело Галинино: «Он увидел пустоту, которую можно заполнить».
Надо было сказать ему сразу. Вчера. Но как? — Привет, Илья, знаешь, моя сестра только что предложила мне денег, чтобы я тебя бросила. — Бред.
— Маш, ты чего, бледная такая? — он обнял ее у подъезда, крепко, и это тепло было единственным, что держало ее от падения. — Ты же не развалишься, правда?
Она вздрогнула от этой фразы. Ты же не развалишься. Это что, общее место у всех подлецов?
Они поднялись к ней. Квартира, «развалюха в Орехово», где каждый угол напоминал ей о том, как она всегда была меньше, тише, хуже.
— У меня что-то для тебя есть, — сказал Илья, но по лицу его она поняла, что что-то не так. Ком в горле стоял, не давая спросить первой.
— Что?
Он не смотрел на нее. Он смотрел на грязный обойный шов, на который она давно не обращала внимания.
— Звонила твоя сестра. Галина. — Илья опустил голову, и от этого жеста Мария почувствовала холод по спине. — Она… предложила мне денег.
Тишина. Вот это был удар, не контекст — а конфликт в чистом виде.
— Что… что она сказала? — Мария не могла говорить. Просто обрывки мыслей.
— Она сказала, что ты «устала» и «нуждаешься в покое». Что ты добрая, а я тебя использую. И что она готова оплатить мне… отступные. Чтобы я больше не мешал тебе спокойно жить.
Илья наконец поднял глаза. Они были обижены, но не на нее — на мир.
— Она тебя продает, Маша. Ты поняла? Она сказала: «Ты же не бьешь ее, так что не переживай. Все так живут».
Руки Марии больше не дрожали. Они онемели. Внутри что-то сжалось. Не боль — пустота.
— Илья, я… я сама хотела тебе сказать. Она предложила мне, чтобы я отказалась от наследства, за деньги.
— Наследство? Да какая разница! — Он махнул рукой. — Ты главное скажи: ты что выбрала? Ты решила согласиться? Ты хочешь денег, чтобы от меня не зависеть?
Она смотрела на него. Вот он, ее единственный шанс на счастье. А ее сестра превратила это счастье в сделку.
— Нет! Я не хочу денег. Мне не нужна ее подачка. Я не хочу… быть обузой. Ни для нее, ни для тебя.
Илья подошел, взял ее за руки, за те самые, которые дрожали в «Пятерочке».
— Ты не обуза. Ты… ты женщина, которая впервые начала жить. Но ты должна решить, Маша. Потому что я не хочу, чтобы она меня купила. Мне эти деньги не нужны. Но если ты выберешь покой, я пойму. Я не хочу быть твоей проблемой. Ты сама все усложняешь, — добавил он, и это прозвучало не как упрек Галины, а как вопрос.
Молчание. Мария должна была закричать, что любит его. Но она молчала. Стыдилась.
— Я не знаю, как мне теперь жить, — прошептала Мария, чувствуя тяжесть в животе.
— Тебе не нужно знать, как жить, — твердо сказал Илья. — Тебе нужно знать, кто ты. И чего ты стоишь. А стоишь ты не пятьсот тысяч.
***
Мария сидела на полу в той самой «развалюхе» и смотрела на Илью. Он ждал. Ждал ее, новую, сильную Марию, которая пойдет воевать с сестрой и за него, и за свою долю. А Мария чувствовала ватные ноги. Она устала.
— Илья, — она обняла колени, — я… я возьму деньги.
Тишина. Теперь уже Илья не мог говорить.
— Ты выбрала покой? — в его голосе не было злости, только боль.
— Я выбрала себя, — это была ложь, но Мария говорила ее твердо. — Я не хочу бороться с Галей за этот кусок грязи. Я не хочу, чтобы ты был моим поводом стать лучше. Она права. Я всегда была обузой. И я устала, Илья. Устала тянуть.
— Но ты же не развалишься! — он почти кричал.
— Развалюсь, — прошептала Мария. — Все так живут, ты сам сказал. Но я так не хочу. Я не хочу, чтобы ты меня спасал.
Илья понял. Он понял, что она не слаба, а сломлена. Сломлена настолько, что единственный способ выжить — это выйти из игры.
— Хорошо, Маша, — он встал. — Ты сама все усложняешь. Но это твой выбор. И я его уважаю.
Он ушел. Не хлопнул дверью, не сказал громких слов. Просто ушел.
Мария не плакала. Ей было пусто. В обед позвонила Галина:
— Ну что, клуша? У нотариуса жду. Надеюсь, ты оделась прилично. Деньги переведу сразу после отказа.
Мария спокойно пошла. Впервые она не чувствовала стыда или вины. Только холод по спине. Она подписала отказ. Галина, довольная, тут же скинула ей обещанные пятьсот тысяч на карту.
— Вот видишь? Ты же не развалилась. Теперь живи спокойно. И да, я же не бью тебя.
Мария вышла на улицу. Пятьсот тысяч — это много для продавщицы из «Пятерочки». Это шанс. Но шанс на что?
Она зашла в ближайший банкомат, сняла все наличные. Большой, плотный конверт. Села на скамейку, рядом с какой-то пьяной компанией. И открыла его.
Посмотрела на купюры. Деньги, купленные ценой ее единственного шанса на любовь.
Мария не рвала их, не сжигала, не кидала в сестру. Она просто достала телефон, открыла приложение банка и набрала номер.
— Алло? Мне нужен взнос. На счет приюта для бездомных животных. Пятьсот тысяч. Да, это пожертвование.
Она закрыла телефон. Деньги ушли.
Мария встала. Впервые за долгие годы она не чувствовала тяжесть в животе. Она не осталась с Ильей. Она не осталась с деньгами. Она не дала сестре победить и купить ее счастье.
Она пошла на автобусную остановку, чтобы ехать домой. На работу. В свою «Пятерочку».
Мария закрыла дверь «развалюхи». И впервые не оглянулась.
Спасибо что читаете мои истории каждый день.
Особая благодарность за ваши донаты и подписку на канал!