— Ты что, совсем обнаглела? — голос Оксаны прорезал вечернюю тишину квартиры, как нож по стеклу. — Думаешь, можешь просто так брать мои вещи?
Наташа замерла у порога своей комнаты, сжимая в руках тюбик крема для лица. Обычного крема, который стоял в ванной на общей полке. Она даже не сразу поняла, что это мачехино.
— Я не знала...
— Не знала! — Оксана шагнула ближе, и Наташа невольно отступила. Мачехе было тридцать два, она была на восемь лет младше отца, и в её глазах всегда читалось что-то хищное. — Ты никогда ничего не знаешь! Но отлично умеешь пользоваться тем, что я покупаю на свои деньги!
Наташе было семнадцать. Всего три месяца назад она закончила школу, собиралась поступать в университет, мечтала о собственной жизни. Но пока что она застряла здесь — в двухкомнатной квартире на окраине города, где каждый квадратный метр напоминал ей, что она нежеланный гость.
— Извини, я просто подумала...
— Вот именно что не подумала! — Оксана выхватила у неё крем, и Наташа почувствовала, как горячая волна стыда поднимается к горлу. — У тебя вообще мозги есть? Или папочка всю жизнь за тебя думал?
Отец. Игорь Сергеевич. Он сейчас на ночной смене, вернётся только утром. И Оксана это прекрасно знает. Последние недели Наташа замечала, что все крупные ссоры случаются именно в его отсутствие. Мачеха словно выжидала момент.
— Я куплю свой, — тихо сказала Наташа.
— На какие деньги? — Оксана усмехнулась, скрестив руки на груди. На ней была шёлковая домашняя пижама цвета бордо, волосы собраны в небрежный пучок, и от этой домашней роскоши веяло чем-то издевательским. — Ты хоть работаешь где-нибудь? Или так и будешь сидеть на шее у отца?
Наташа промолчала. Она искала работу. Уже две недели ходила по собеседованиям, но везде требовали опыт, образование, рекомендации. А у неё не было ничего — только аттестат и отчаянное желание вырваться из этого дома.
— То-то же, — Оксана повернулась, направляясь на кухню, и Наташа подумала, что скандал исчерпан. Но мачеха остановилась у двери. — И кстати, о деньгах. Завтра придёт коммунальщик считать счётчики. Твоя доля — полторы тысячи. Приготовь.
— Но... папа всегда...
— Твой папа! — Оксана развернулась так резко, что Наташа вздрогнула. — Твой драгоценный папа! Он тебя что, до тридцати лет содержать должен? Ты взрослая, между прочим! Пора бы уже понять, что в этой жизни никто никому ничего не должен!
Это была неправда. Отец никогда не просил с неё денег. Это Оксана начала вести свою бухгалтерию — сколько Наташа тратит воды, света, интернета. Сколько съедает продуктов. Всё подсчитывала с маниакальной точностью, словно речь шла не о падчерице, а о незваном постояльце.
— У меня нет полутора тысяч, — призналась Наташа.
— Тогда займи у бабушки, — холодно бросила Оксана. — Съезди к ней в деревню, поплачься в жилетку. Она же тебя так любит.
Бабушка Софья жила в ста километрах отсюда, в старом деревянном доме без удобств. Мать отца, добрая восьмидесятилетняя женщина с больным сердцем и пенсией в двенадцать тысяч. Наташа навещала её каждый месяц, помогала по хозяйству, но просить денег... это было за гранью.
— Я не буду беспокоить бабушку.
— Ну тогда как-нибудь сама разбирайся, — Оксана пожала плечами и исчезла на кухне.
Наташа закрылась в своей комнате — крохотной, шесть метров, куда с трудом помещались узкая кровать, старый комод и письменный стол. Раньше это была кладовка. Когда родители развелись, когда мама уехала в другой город и создала новую семью, Наташа осталась с отцом. Тогда у них была нормальная квартира, нормальная жизнь. А потом появилась Оксана.
Сначала всё было прилично. Отец светился от счастья, Оксана изображала понимание и доброту. Свадьба, скромная, но красивая. Тосты за новую семью. Наташа даже поверила, что у них получится.
Перемены начались через месяц после свадьбы.
Сначала Оксана стала делать замечания — мол, Наташа слишком громко разговаривает по телефону, мешает отдыхать. Потом появились претензии к порядку в ванной. К грязной посуде. К тому, как Наташа складывает полотенца. Мелочи, но они множились, как бактерии в питательной среде.
— Твоя дочь меня не уважает, — заявила однажды Оксана отцу за ужином.
Игорь Сергеевич растерялся. Он работал охранником, брал дополнительные смены, чтобы содержать семью, и дома бывал редко. Конфликты выматывали его.
— Наташка, ну постарайся как-то... — беспомощно попросил он.
И Наташа старалась. Она убирала квартиру до блеска, мыла посуду сразу после еды, старалась быть незаметной. Но это не помогало. Чем больше она пыталась угодить, тем изощрённее становились придирки.
— Ты купила хлеб не той марки!
— Ты опять включила свет в коридоре!
— Ты дышишь слишком громко, когда я смотрю сериал!
А сегодня, кажется, Оксана решила перейти на новый уровень.
Наташа легла на кровать, уставившись в потолок с жёлтыми разводами от старой протечки. За стеной слышались звуки телевизора — мачеха смотрела какое-то шоу, время от времени смеялась. Как будто ничего не произошло.
Телефон завибрировал. Сообщение от подруги Риты: "Как дела? Может, завтра встретимся?"
Наташа посмотрела на экран и не стала отвечать. Как объяснить Рите, что она не может просто так выйти погулять? Что у неё нет денег даже на кофе в кафе? Что дома её ждёт женщина, которая с каждым днём всё больше превращает её жизнь в ад?
Где-то в глубине души Наташа всё ещё надеялась, что отец заметит. Поймёт. Вступится. Но Игорь Сергеевич словно не видел происходящего. Или не хотел видеть. Оксана была хитрой — при нём она становилась милой, заботливой, почти идеальной женой. А когда они оставались вдвоём...
— Пусть эта выскочка заткнется! — раздалось из кухни. Оксана говорила по телефону, но голос был таким громким, что Наташа слышала каждое слово. — И пусть идёт к своему папане, пусть он её содержит! А дом этот — мой!
Наташа замерла. Мачеха говорила о ней. Со своей подругой или матерью — неважно. Важно другое: дом — мой.
Но это была неправда. Квартира была куплена на имя отца ещё до свадьбы. Оксана не имела к ней никакого отношения. Но она говорила так уверенно, так убеждённо, словно это было очевидным фактом.
— Нет, ну ты представляешь? Сидит тут, ничего не делает, а я должна её кормить! — продолжала Оксана. — Я ему прямо сказала: либо она, либо я. Пусть выбирает!
Сердце Наташи ухнуло вниз. Ультиматум. Значит, дело зашло так далеко.
Она представила, как отец придёт утром усталый, измождённый ночной сменой. Как Оксана встретит его нежным поцелуем, приготовит завтрак. А потом, между делом, скажет: "Игорь, нам нужно поговорить. Твоя дочь..."
И что он выберет? Молодую красивую жену, которая дарит ему иллюзию счастья? Или семнадцатилетнюю дочь, которая напоминает ему о прошлом, о неудавшемся браке, об ответственности?
Наташа закрыла глаза. В висках стучало. Где-то внутри росла тяжёлая, липкая тоска — предчувствие того, что худшее ещё впереди.
Утро началось с хлопка двери. Отец вернулся со смены, Наташа услышала его тяжёлые шаги в прихожей, потом приглушённые голоса на кухне. Оксана что-то говорила, быстро, настойчиво. Игорь Сергеевич отвечал односложно, устало.
Наташа не вышла к завтраку. Лежала, уткнувшись лицом в подушку, и пыталась придумать план. Найти работу. Скопить денег. Съехать. Всё просто, если не думать о том, что на это уйдут месяцы, а жить здесь становилось невыносимо.
В десять отец ушёл спать. Дверь их спальни закрылась, и Наташа решилась выйти на кухню. Нужно было хоть что-то поесть.
— О, проснулась наконец, — Оксана сидела за столом с чашкой кофе и листала ленту в телефоне. — Между прочим, уже почти обед. Хорошо живёшь.
Наташа молча открыла холодильник. Там стояли йогурты, сыр, колбаса — всё аккуратно разложено по контейнерам. Она потянулась к йогурту.
— Это моё, — отрезала Оксана, даже не поднимая глаз.
— Но в холодильнике же...
— Я покупала на свои деньги. Хочешь есть — купи своё. Или попроси отца. Хотя он и так тебя всю жизнь кормил. Может, хватит уже?
Наташа закрыла холодильник. В желудке сосало от голода — вчера она почти ничего не ела, но сейчас любой кусок встал бы комом в горле.
— Знаешь что, — Оксана отложила телефон и посмотрела на неё в упор, — мне вчера Игорь кое-что рассказал. Оказывается, твоя мамаша предлагала тебя к себе забрать. А ты отказалась. Почему?
Наташа опустила глаза. Да, мама предлагала. Полгода назад. Но там был её новый муж, двое маленьких детей, однокомнатная квартира. Мама сама сказала: "Понимаешь, Наташенька, у нас тут тесновато, но если совсем невмоготу..."
Это не было настоящим приглашением. Это была вежливая формальность.
— Не твоё дело, — тихо ответила Наташа.
— Ещё как моё! — Оксана вскочила, стул со скрипом отъехал назад. — Потому что ты тут живёшь! В моём доме! Дышишь моим воздухом! И я имею полное право знать, почему ты не убралась к своей матери!
— Это не твой дом!
Слова вырвались раньше, чем Наташа успела их остановить. Она сама испугалась своего голоса — громкого, резкого, незнакомого.
Оксана замерла. На её лице промелькнуло что-то хищное, торжествующее. Словно она ждала этой вспышки.
— Повтори-ка, — медленно произнесла она, подходя ближе.
— Это квартира отца. Не твоя.
— Но я жена твоего отца. А значит, у меня здесь больше прав, чем у тебя. И если я скажу ему, что ты мне хамишь, что ты превращаешь нашу жизнь в кошмар своим присутствием, как думаешь, что он выберет?
Наташа молчала. Внутри всё дрожало — от страха, злости, бессилия.
— Вот именно, — усмехнулась Оксана. — Он выберет меня. Потому что я даю ему то, чего не могла дать твоя мать. Я делаю его счастливым. А ты... ты просто напоминание о его неудаче.
Это было подло. Жестоко. И, возможно, правдиво.
— Так что давай договоримся по-хорошему, — продолжала Оксана уже спокойнее, почти дружелюбно. — Ты собираешь вещи и едешь к бабульке. Там тебе будет хорошо, свежий воздух, деревня. Помогать старушке по хозяйству — самое то для тебя.
— Я не поеду, — Наташа сжала кулаки.
— Тогда будет по-плохому. И поверь, тебе не понравится.
Следующие три дня превратились в изощрённую пытку.
Оксана будто сняла все маски. Она убрала продукты Наташи из холодильника, сложив их в отдельный пакет на балконе. Отключила ей интернет — просто сменила пароль. Стала специально шуметь по вечерам, когда Наташа пыталась уснуть — включала музыку, звонила подругам и громко хохотала в трубку.
А главное — она травила Наташу отцу.
— Игорь, твоя дочь опять нахамила мне.
— Игорь, она меня не уважает.
— Игорь, я не могу так жить.
Отец пытался разобраться, но он был измучен, растерян. Он работал по двенадцать часов, приходил домой и видел красивую жену, которая встречала его с ужином и улыбкой. И угрюмую дочь, которая пряталась в своей комнате.
— Наташа, ну что происходит? — спросил он однажды вечером, зайдя к ней. — Оксана говорит, ты к ней плохо относишься.
— Папа, это она...
— Я понимаю, тебе трудно принять новую жену. Но она старается! Она готовит, убирает, заботится обо мне. Неужели ты не можешь пойти навстречу?
Наташа посмотрела на него. На усталое лицо, седеющие виски, потухшие глаза. Он и правда ничего не видел. Или не хотел видеть, потому что правда была слишком страшной.
— Ладно, пап, — сказала она.
Но внутри что-то окончательно сломалось.
На четвёртый день, когда отец снова ушёл на смену, Оксана зашла в её комнату без стука.
— Собралась уже?
— Нет.
— Тогда я помогу.
Она подошла к комоду и начала выдвигать ящики, вытаскивая вещи Наташи и бросая их на пол. Футболки, джинсы, нижнее бельё — всё полетело кучей на линолеум.
— Что ты делаешь?! — Наташа вскочила с кровати.
— Помогаю собираться. Завтра ты уедешь. Утром я вызову такси, и ты поедешь к бабке. Всё просто.
— У меня нет денег на такси!
— Не моя проблема. Иди пешком, попроси подвезти. Мне всё равно. Главное — чтобы тебя здесь не было.
Наташа смотрела на кучу своей одежды на полу. На довольное лицо мачехи. На стены этой крохотной комнаты, которая никогда не была её настоящим домом.
И что-то внутри не выдержало.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Я уеду.
Оксана удовлетворённо кивнула и вышла.
А Наташа села на пол среди разбросанных вещей и наконец заплакала — впервые за все эти месяцы. Тихо, судорожно, зажимая рот ладонью, чтобы мачеха не услышала.
Она не стала дожидаться утра.
В три ночи, когда Оксана спала, Наташа бесшумно собрала рюкзак. Взяла только самое необходимое — документы, телефон, зарядку, сменную одежду. Всё остальное оставила. Пусть мачеха торжествует свою победу.
Перед выходом она остановилась у двери родительской спальни. Хотела зайти, разбудить отца, всё рассказать. Но что это изменит? Он сделал свой выбор. Может, даже не осознавая этого, но сделал.
Наташа написала записку на листке из блокнота: "Пап, я уехала к бабушке. Не волнуйся. Всё нормально". Положила её на кухонный стол и тихо вышла из квартиры.
Ночной город встретил её пустынными улицами и холодным ветром. Декабрь, мороз, но Наташа почти не чувствовала холода. Внутри была какая-то странная пустота — не злость, не обида, просто усталое облегчение.
До автовокзала она добралась за час. Первый автобус на Красноярск уходил в шесть утра. У Наташи было ровно триста рублей — последние деньги, которые она откладывала. На билет не хватало. Она села на жёсткую скамейку в зале ожидания и задумалась.
Можно было позвонить бабушке, попросить перевести деньги. Но тогда Софья Ивановна испугается, начнёт расспрашивать, что случилось. И Наташа не знала, как объяснить. Как сказать, что родной отец выбрал чужую женщину вместо собственной дочери.
— Девушка, вы чего тут сидите? — охранник посмотрел на неё подозрительно. — Билет есть?
— Пока нет.
— Тогда идите, здесь нельзя просто так находиться.
Наташа вышла на улицу. Села на лавочку у остановки. Достала телефон — батарея почти села, но она успела открыть карты. До бабушкиной деревни сто двенадцать километров. Пешком не дойти. Попутки? Она никогда не ловила машины, но выбора не было.
Через двадцать минут какой-то мужчина на старой "Ниве" остановился.
— Куда едешь? — спросил он, приоткрыв окно.
— В Красноярск. Вернее, в деревню за ним.
— Садись. Я как раз в ту сторону.
Всю дорогу Наташа молчала, глядя в окно. Мужчина пытался разговорить её, но быстро понял, что девушке не до разговоров, и включил радио. Играла какая-то старая песня про расставание, и слова впивались в сознание: "Отпусти меня, забудь меня, не зови..."
Бабушка встретила её в шестом часу утра. Наташа просто постучала в калитку, и через минуту на крыльце появилась маленькая сгорбленная фигура в ватном халате.
— Наташенька? — Софья Ивановна прищурилась, всматриваясь в полутьму. — Это ты?
— Я, бабуль.
— Господи, что случилось? Ты чего в такую рань?
Наташа хотела ответить, но горло перехватило. Она просто шагнула вперёд и обняла бабушку — крепко, отчаянно, как обнимают единственного близкого человека на свете.
— Ну что ты, что ты, — Софья Ивановна гладила её по голове. — Заходи, замёрзла совсем. Сейчас чай поставлю.
В доме пахло деревом и печным теплом. Бабушка усадила Наташу за стол, укутала пледом, поставила греться чайник на плите. И только потом спросила:
— Рассказывай.
И Наташа рассказала. Всё. Про Оксану, про придирки, про унижения. Про отца, который не замечал или не хотел замечать. Про то, как мачеха выкинула её вещи и велела убираться. Говорила тихо, сбивчиво, иногда делая паузы, чтобы справиться с подступающими слезами.
Софья Ивановна слушала молча. Только морщинистые руки сжимали край платка всё сильнее.
— Дура эта Оксана, — наконец сказала она. — И сын мой дурак. Как можно было такое допустить...
— Бабуль, он просто устал. Он работает без выходных.
— Усталость — не оправдание. Ты его дочь. Родная кровь. И никакая баба не должна была встать между вами.
Наташа обхватила горячую чашку руками. Впервые за много дней ей стало спокойно. Страшно, непонятно, что будет дальше, но спокойно.
— Живи здесь, — твёрдо сказала бабушка. — Сколько нужно. Дом большой, места хватит. Работу найдём какую-нибудь в посёлке. А там видно будет.
— Спасибо, — прошептала Наташа.
Телефон завибрировал. Сообщение от отца: "Наташа, ты где? Почему уехала? Позвони срочно!"
Она убрала телефон в карман, не ответив. Потом будет. Потом, когда она сама поймёт, что чувствует и что хочет сказать. А сейчас ей просто нужно было побыть здесь, в этом старом доме, где её никто не гнал и не унижал.
Где она могла просто быть.
Прошло две недели
Отец звонил каждый день, но Наташа брала трубку через раз. Разговоры были короткими, напряжёнными. Он просил вернуться, говорил, что всё уладит, что поговорит с Оксаной. Но Наташа слышала в его голосе неуверенность. Он и сам не знал, как это сделать.
Оксана ни разу не позвонила. Ни разу не написала. Словно Наташа для неё никогда и не существовала.
Но Наташа не жалела о своём решении. Здесь, в деревне, она устроилась продавцом в местный магазин. Зарплата смешная, но хватало на еду и мелкие расходы. Бабушка научила её печь хлеб, топить печь, ухаживать за курами. Жизнь была простой, размеренной. И впервые за долгое время Наташа чувствовала себя не лишней.
Однажды вечером, когда они сидели на кухне за ужином, Софья Ивановна сказала:
— Знаешь, Наташенька, иногда уйти — это не слабость. Это сила. Сила признать, что ты достойна большего, чем место, где тебя не ценят.
Наташа кивнула. Она ещё не простила отца. Может, никогда не простит. Но она точно знала одно: её жизнь только начинается. И она сама выберет, какой ей быть.