Виктория разглядывала свой идеальный маникюр цвета «пыльная роза», сидя в глубоком бархатном кресле у панорамного окна. Двадцать пятый этаж элитного жилого комплекса позволял смотреть на город свысока во всех смыслах этого слова. Внизу, в муравьиной суете, спешили люди, толкались машины, кипела жизнь, от которой Вика была надежно отгорожена тройными стеклопакетами и банковским счетом мужа. На улице поднимался сильный ветер, гоняя по тротуарам пыль и сухие листья, но здесь, в царстве климат-контроля, царил вечный штиль.
На столике из натурального мрамора остывал латте на кокосовом молоке, который приготовила домработница Клава. Сама Вика к сложной кофемашине не подходила – техника была слишком мудреной, да и зачем, если есть специально обученные люди? Она сделала глоток, поморщилась – показалось недостаточно горячим – и отставила чашку.
Телефон на подлокотнике тихо завибрировал. Звонила Алина, её лучшая подруга и по совместительству главный идеолог красивой жизни.
— Викусь, ну что, ты сказала ему про Мальдивы? — голос Алины звучал требовательно, словно это она собиралась в отпуск, а не Виктория. — Сейчас самое время бронировать, там скидки на виллы с собственным бассейном, сезон начинается.
— Ещё нет, — лениво протянула Вика, поправляя полы шелкового халата. — Андрей вчера поздно пришел, мрачнее тучи. Сказал, что на фирме какие-то сложности, поставщики подвели, контракт сорвался. Не стала лезть под горячую руку, решила выждать момент.
— Ой, я тебя умоляю! — фыркнула в трубку подруга. — У мужиков вечно проблемы, когда речь заходит о тратах на жену. Это классическая манипуляция, милая. Если ты сейчас прогнешься и «войдешь в положение», завтра будешь отдыхать на даче в Подмосковье с граблями в руках. Ты же женщина-муза, ты должна вдохновлять на подвиги, а не учиться экономить!
Виктория вздохнула, накручивая локон на палец. Слова Алины падали на благодатную почву. В последнее время Андрей действительно стал каким-то прижимистым, раздражительным. То намекнет, что счета за спа-салон в этом месяце превысили разумные пределы, то спросит, почему она забросила курсы ландшафтного дизайна, которые он оплатил полгода назад и которые стоили целое состояние.
Вечером, когда муж вернулся домой, за окнами уже завывал настоящий ураган. Ветер бился в стекла, словно просился внутрь, создавая тревожный фон. Андрей, высокий, с заметной проседью на висках, выглядел не просто уставшим, а измотанным до предела. Галстук был ослаблен, под глазами залегли темные тени. Он молча снял пиджак, прошел на кухню и сам налил себе воды из графина. Виктория, сидевшая в гостиной с глянцевым журналом, даже не повернула головы. Она ждала, когда он подойдет первым, демонстрируя легкую обиду.
— Вика, нам надо серьезно поговорить, — Андрей встал в дверном проеме. Голос его был ровным, лишенным эмоций, но в глазах читалась какая-то новая, холодная решимость. — Ситуация в бизнесе критическая. Мне нужно, чтобы ты максимально урезала свои расходы в ближайшие месяцы. И еще... я думаю, тебе стоит найти работу. Хотя бы на полставки. Не ради денег, их это не спасет, а ради того, чтобы ты понимала цену тому, что мы имеем, и была при деле.
Журнал с глянцевым шелестом упал на пол. Виктория медленно поднялась, чувствуя, как внутри закипает возмущение, подогретое утренним разговором с Алиной. Кровь прилила к щекам.
— Что? — переспросила она, картинно вскинув брови. — Работу? Ты, наверное, шутишь, милый. Я вышла замуж не для того, чтобы стоять за прилавком или перекладывать бумажки в душном офисе за копейки.
— Я не предлагаю тебе стоять за прилавком. Ты талантливая, у тебя хороший вкус, ты могла бы заняться декором, консультациями...
— Я могла бы украшать твою жизнь, и я это делаю! — перебила она его, повышая голос, чтобы перекричать шум ветра за окном. — Я слежу за собой, я создаю атмосферу, я сопровождаю тебя на скучных встречах. Это и есть моя работа, и она тяжелее, чем ты думаешь.
Андрей устало потер переносицу, закрыв глаза.
— Атмосферы я не вижу, Вика. Я вижу счета. И вижу полное равнодушие к моим проблемам. Я прошу о помощи. Временной. О партнерстве.
И тут Виктория произнесла ту самую фразу, которую мысленно репетировала перед зеркалом весь день:
— Работать я не буду! Твоя обязанность — меня содержать! Ты мужчина, ты добытчик. Если ты не справляешься, это твои проблемы, а не мои. Я не собираюсь снижать планку и менять образ жизни только потому, что у тебя временные трудности.
В просторной комнате повисла звенящая тишина. Андрей смотрел на неё долго, изучающе, словно видел перед собой незнакомку. В его взгляде не было злости, только какая-то безграничная, свинцовая усталость и разочарование. Казалось, внутри него в этот момент что-то щелкнуло и сломалось. Он медленно кивнул, будто соглашаясь с собственными мыслями.
— Хорошо, Вика. Я тебя услышал. Моя обязанность — содержать. Я понял.
Следующие две недели прошли странно. Андрей перестал спорить, перестал просить об экономии. Он уходил рано утром, пока Вика еще спала, и возвращался глубокой ночью. Виктория торжествовала, считая, что её жесткая позиция сработала и муж «взялся за ум». Она даже заказала пару новых платьев из новой коллекции, чтобы отпраздновать свою маленькую семейную победу.
Катастрофа разразилась во вторник. День был серым, ветреным, по небу неслись низкие, тяжелые тучи. Андрей вернулся домой в обед, что само по себе было нонсенсом. Он был бледен, руки, когда он доставал документы из портфеля, слегка дрожали.
— Собирай вещи, — сказал он сухо, не глядя ей в глаза. — Только самое необходимое.
— Куда? Мы летим на Мальдивы? Ты сделал сюрприз? — радостно встрепенулась Вика, откладывая телефон.
— Мы переезжаем. Квартира выставлена на продажу за долги. Машина тоже. Счета арестованы банком. Фирма банкрот, Вика. Полный ноль.
Виктория не поверила. Она сначала смеялась, потом кричала, потом обвиняла его в глупом розыгрыше, затем в бездарности. Она пыталась звонить Алине, но та, едва услышав про банкротство и арестованные счета, сухо посоветовала искать хорошего государственного адвоката и сослалась на важную встречу. Реальность обрушилась на Викторию бетонной плитой, когда в дверь позвонили чужие люди — представители кредиторов.
Спустя три дня они стояли на пороге однокомнатной квартиры в старой панельной пятиэтажке на окраине города. Лифта в доме не было, и чемоданы пришлось тащить на четвертый этаж пешком. В подъезде пахло застарелым табаком и сыростью, краска на стенах облупилась, обнажая бетон.
— Это... это здесь мы будем жить? — прошептала она, с ужасом глядя на обшарпанную дверь с древней дерматиновой обивкой, из которой торчал клок ваты.
— Здесь. Это единственное, что осталось от моей бабушки, и до чего не смогли добраться кредиторы, потому что недвижимость оформлена не на меня, — ответил Андрей, тяжело дыша и занося вещи.
Квартира была крошечной, особенно после их пентхауса. Кухня, где с трудом могли разминуться два человека, комната с выцветшими обоями в цветочек и старый, скрипучий диван, который помнил, кажется, еще распад Советского Союза. Из окна, сквозь грязное стекло, открывался вид на мусорные баки и серую стену соседнего дома.
— Я не смогу здесь, Андрей! Я задохнусь! У меня клаустрофобия! — у Вики началась истерика. Она села на свой дорогой чемодан и разрыдалась, размазывая тушь по лицу, не заботясь о том, как выглядит.
— Другого варианта нет, — жестко отрезал муж. В его голосе не было сочувствия, только сухая констатация факта. — Денег осталось ровно на месяц очень скромной жизни. Я буду искать работу, любую. А ты... ты теперь хозяйка этого дома. Привыкай.
Началась жизнь, которая раньше казалась Виктории сюжетом из чернушного фильма про социальное дно. Первым шоком стало отсутствие домработницы. Пыль, оказывается, имела свойство накапливаться буквально за сутки, а посуда не мыла сама себя и неприятно пахла, если оставить её в раковине на ночь. Стиральная машина была старой, громкой и требовала особого подхода — её нужно было придерживать при отжиме, иначе она начинала скакать по ванной, как одержимая.
Андрей устроился водителем в такси эконом-класса на арендованной машине. Он уходил в пять утра, приходил затемно, пахнущий дешевым бензином, усталостью и чужими проблемами. Он приносил продукты — самые простые: картошку, макароны, курицу по акции, хлеб. Никакого авокадо, никакой мраморной говядины, никакого безлактозного молока.
Виктория первые недели лежала на диване лицом к стене, жалея себя. Она ждала, что Андрей что-нибудь придумает, что это страшный сон, который вот-вот закончится. Но сон не заканчивался. Ветер за окном выл все злее, выстужая квартиру через щели в рассохшихся рамах. Голод — не тетка. Когда урчание в животе стало невыносимым, она впервые в жизни почистила картошку. Нож соскользнул, порезав палец, испортив остатки того самого маникюра цвета «пыльная роза». Она плакала над этой картошкой, проклиная всё на свете, но сварила её.
Через месяц у Вики закончились её любимые кремы и шампуни. Купить новые было не на что. Андрей отдавал ей деньги строго на продукты и коммуналку, каждую копейку записывая в потрепанную тетрадь.
— Мне нужен шампунь, — заявила она однажды вечером, когда муж сидел на кухне, подсчитывая расходы. — И не та гадость из супермаркета за сто рублей, а нормальный. У меня волосы как солома стали, кожа головы зудит.
— Вика, — Андрей поднял на неё тяжелый взгляд. — У нас осталось три тысячи до конца недели. Надо заправить машину, чтобы я мог работать, и купить еды. Если ты купишь свой профессиональный шампунь, мы будем есть пустые макароны. Выбирай.
Она выбрала шампунь. А потом три дня давилась слипшимися макаронами без масла и кетчупа, глядя, как Андрей молча ест то же самое, не упрекая её ни словом, хотя ему, работающему по двенадцать часов за рулем, нужна была нормальная еда. Ей стало стыдно. Впервые за много лет ей стало по-настоящему, жгуче стыдно перед этим человеком.
Осень вступала в свои права, холода наступали стремительно. Старые оконные рамы пропускали сквозняк, и по квартире гулял ледяной ветер. Виктория научилась заклеивать окна малярным скотчем и затыкать щели ватой. Она научилась жарить котлеты, добавляя в фарш побольше хлеба и лука, чтобы выходило сытнее.
Она продала свои брендовые сумки. Сначала хотела оставить их как память о прошлой жизни, как надежду на возвращение, но когда увидела, что Андрей ходит в осенних ботинках, у которых от сырости отклеилась подошва, решилась. Покупательница, хваткая дама с оценивающим взглядом, долго торговалась, сбивая цену за каждую царапинку, и Вике приходилось униженно кивать. На вырученные деньги она купила мужу крепкие ботинки на толстой подошве, а себе — простой теплый пуховик на рынке, потому что её норковая шуба в переполненном автобусе смотрелась бы нелепо и вызывающе.
— Откуда ботинки? — спросил Андрей, увидев коробку в прихожей.
— Продала кое-что из гардероба, — буркнула Вика, отворачиваясь к плите, чтобы он не видел её глаз. — Все равно пылились без дела.
В тот вечер он впервые за долгое время обнял её. Не страстно, а как-то бережно, по-родственному, словно боясь сломать. И Вика, всегда считавшая такие телячьи нежности лишними, вдруг прижалась к его колючей щеке и замерла. От него пахло улицей и холодом, но этот запах показался ей роднее, чем все нишевые парфюмы мира.
Перелом наступил в ноябре, когда ударили первые морозы. Денег катастрофически не хватало. Андрей приболел, пару дней не выходил на смену, и бюджет рухнул.
— Вика, я не знаю, как мы заплатим за квартиру в следующем месяце, — признался он, кашляя в кулак.
Виктория посмотрела на свои руки — без маникюра, с коротко остриженными ногтями, огрубевшие от воды и чистящих средств. Она вспомнила слова Алины про «женщину-музу» и горько усмехнулась. Муза замерзла бы здесь в первый же день. Осталась просто женщина, которой нужно выжить и помочь своему мужчине.
На следующее утро, пока Андрей в забытьи спал после жаропонижающего, она надела свой рыночный пуховик и пошла искать работу. Ветер пронизывал до костей, швырял в лицо колючую снежную крошку. Она заходила во все магазины района подряд. Ей отказывали: нет опыта, нет возраста, слишком «интеллигентный» вид.
Удача улыбнулась в небольшом цветочном павильоне у метро. Хозяйка, полная, добрая женщина по имени Татьяна Ивановна, посмотрела на замерзшую Вику поверх очков.
— Флористом не возьму, учить надо, дело тонкое. А вот помощницей — полы помыть, цветы обработать, воду в вазонах поменять, витрину протереть — это можно. Плачу каждый день. Работа грязная, тяжелая. Пойдешь?
— Пойду, — выдохнула Вика, растирая онемевшие пальцы.
— Вода ледяная, руки испортишь, — предупредила хозяйка. — И хлоркой пахнет. Не сбежишь через час?
— Нет, — твердо ответила Виктория. — Есть хочется больше, чем руки беречь.
Работа оказалась адом. Вода в огромных баках действительно была ледяной — цветы любят холод. Руки мгновенно краснели и теряли чувствительность. Шипы роз, даже через перчатки, царапали кожу. Запах хлорки въедался в одежду и волосы. Нужно было таскать тяжелые вазоны, выносить мусор, мыть пол, по которому топтались сотни людей с улицы, занося снежную жижу. К вечеру спина гудела так, что хотелось выть, а ноги наливались свинцом.
Но когда Татьяна Ивановна отсчитала ей полторы тысячи рублей, Вика сжала эти купюры в кулаке, как величайшее сокровище. Это были ее деньги. Заработанные потом и кровью в буквальном смысле — на пальце снова открылась царапина.
Она зашла в магазин, купила творог, сметану, лимоны и кусок свежего мяса для бульона.
Когда Андрей проснулся, на кухне пахло наваристым супом.
— Откуда? — он удивленно смотрел на накрытый стол. — Ты снова что-то продала?
— Я устроилась на работу, — просто сказала Вика, наливая ему бульон. — В цветочный, тут рядом. Помощницей.
Андрей закашлялся от неожиданности. Он смотрел на жену, на её уставшее лицо, на котором не было ни грамма косметики, на её руки с царапинами и покрасневшей кожей. В его глазах что-то блеснуло.
— Ты? Полы мыть? Таскать ведра?
— Ну а что такого? Корона не упала, проверила, крепко держится, — она криво улыбнулась. — Зато мясо купила. Ешь давай, тебе силы нужны, выздоравливать надо.
Прошло еще три месяца. Зима выдалась снежной и суровой. Виктория втянулась. Татьяна Ивановна, заметив, что у новой сотрудницы отменный вкус, начала доверять ей составление простых букетов. Вике это нравилось. Она вдруг поняла, что создание красоты своими руками приносит больше удовлетворения, чем пассивное созерцание этой красоты в салоне. Запах цветов начал перебивать запах хлорки.
Отношения с Андреем изменились кардинально. Исчезли претензии, исчезли капризы. Они стали командой, выживающей на тонущем корабле. Вечерами они сидели на крошечной кухне, слушали, как ветер свистит в вентиляции, пили горячий чай с дешевым печеньем и разговаривали. Обо всем. О детстве, о школьных годах, о книгах, которые читали когда-то. Раньше, в той, богатой жизни, они почти не говорили — каждый сидел в своем смартфоне, уткнувшись в ленту новостей. А теперь, когда телефоны были старыми, а интернет медленным, они заново узнавали друг друга.
Вика поняла, что любит мужа. Не за деньги, не за статус, а за то, что он не бросил её, не сбежал, что он тянет эту лямку ради них двоих. И за то, как он смотрит на неё теперь — с безграничным уважением.
Ближе к весне, в день рождения Виктории, Андрей пришел домой раньше обычного. За окном звенела капель, и воздух пах талым снегом. Он был в костюме. В том самом, дорогом итальянском костюме, который Вика когда-то заставила его купить, и который, как она думала, давно продан или съеден молью.
В руках он держал огромный букет белых тюльпанов — её любимых.
— С днем рождения, Вика, — он протянул ей цветы и небольшой плотный конверт.
Виктория растерянно вытерла руки о передник. Она только пришла со смены и собиралась разогревать ужин.
— Андрей, ты с ума сошел? Такие траты... Тюльпаны сейчас дорогие... Мы же откладываем на ремонт машины...
— Открой конверт, — мягко попросил он.
Внутри лежали ключи. Не от машины, и не от их старой квартиры. Это были ключи с брелоком нового жилого комплекса, который только достроился в центре.
— Что это? — прошептала она, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
— Это наш новый дом. Ну, или старый, если захочешь вернуться в тот пентхаус, я его не продал, просто сдал в аренду знакомым.
Виктория ошарашенно смотрела на мужа. Мысли путались, сердце колотилось где-то в горле.
— Сдал в аренду? Но ты же сказал... Банкротство... Такси... Мы голодали, Андрей!
Андрей вздохнул, взял её за руки — грубые, обветренные руки флориста — и усадил на табуретку.
— Послушай меня внимательно, Вика. Фирма действительно подошла к опасной черте. Нужно было срочно менять стратегию, вкладываться в новый, очень рискованный проект. Мне нужны были все свободные средства, каждая копейка. Я мог бы оставить часть денег нам на жизнь, но тогда риск провала вырос бы в разы. Деньги были, но они были «заморожены» в деле. Вытащить их на твои спа-салоны и поездки означало бы убить бизнес окончательно.
Он сделал паузу, глядя ей в глаза.
— Но было и другое. В тот вечер, когда ты сказала, что твоя обязанность — только тратить, а моя — содержать... Я понял, что если сейчас, на фоне реальных проблем, я продолжу обеспечивать тебе люкс, мы рухнем. И я потеряю тебя. Не как жену, а как человека. Ты превращалась в красивую, но холодную куклу. И если бы я действительно разорился по-настоящему, без «подушки безопасности», ты бы ушла. Я был в этом уверен.
Вика опустила глаза. Да, та Вика, полугодовой давности, ушла бы. Сбежала бы при первых признаках бедствия, проклиная мужа-неудачника.
— Я решил пойти ва-банк, — продолжил Андрей. — Я перевел все активы в работу, оставив нас на подножном корму. Я действительно работал в такси, Вика, потому что трогать оборотные средства было нельзя. Я не жил в роскоши, пока ты страдала. Я был здесь, с тобой, ел те же макароны. Мне нужно было понять, кто со мной рядом. Женщина, которая будет подавать патроны, когда кончатся патроны, или та, что выстрелит в спину при первой опасности.
— Ты рисковал всем, — тихо сказала она. Голос дрожал. — И деньгами, и семьей.
— Да. Но проект выстрелил. Неделю назад мы закрыли сделку. Мы выкарабкались. И даже приумножили.
— Ты мог сказать мне правду! Когда я продала сумки, когда я порезала палец...
— Мог. Но тогда ты не стала бы той, кем стала сейчас. Посмотри на себя, Вик. Ты живая. Ты настоящая. Ты научилась ценить труд, свой и чужой. Ты перестала смотреть на людей свысока. Ты стала потрясающей. Я влюбился в тебя заново, когда увидел, как ты чистишь эту чертову картошку.
Виктория молчала. Внутри бушевала буря. Обида на жесткий урок смешивалась с облегчением и... пониманием. Она оглядела убогую кухоньку, вспомнила свои истерики, свою спесь. Вспомнила Татьяну Ивановну, которая учила её не бояться ледяной воды.
Если бы Андрей просто объяснил ей тогда про «замороженные активы», она бы не поверила. Она бы требовала, ныла, скандалила, заставляла бы его вытащить деньги. И, возможно, погубила бы его дело.
Она встала и подошла к окну. Ветер стих, небо было чистым и высоким.
— Ты жестокий человек, Андрей, — наконец сказала она, не оборачиваясь.
— Знаю. Прости меня. Если ты не сможешь простить этот эксперимент, я пойму. Квартира твоя, деньги на счете тоже. Ты можешь жить, как хочешь. Без меня.
Виктория резко повернулась. Андрей стоял, опустив плечи, готовый к приговору. Он ждал.
Она посмотрела на свои руки. Посмотрела на мужа, которого полюбила заново в этой нищете.
— Дурак ты, — сказала она, и по щекам потекли слезы. — Какой же ты дурак, Андрюша. Куда я без тебя? Мы же команда.
Он шагнул к ней, сгреб в охапку, уткнувшись лицом в её волосы, которые теперь пахли не дорогим салоном, а простым цветочным мылом и свежестью.
— Прости, — шептал он. — Прости меня. Я так боялся, что перегнул палку.
— Ты перегнул, — всхлипнула Вика, обнимая его за шею. — Но, наверное, я это заслужила. Я была ужасной, да?
— Ты была... заколдованной. А теперь расколдовалась.
Вечером они не поехали смотреть новую квартиру. Они остались в хрущевке. Вика варила бульон из того самого мяса, а Андрей резал овощи. Они открыли бутылку вина, которое купили по дороге, и смеялись, вспоминая, как Вика в первый день пыталась включить газовую колонку и чуть не спалила брови.
— А знаешь, — задумчиво сказала Виктория, вертя в руках бокал. — Я не брошу работу. Сразу, по крайней мере.
— В цветочном? — удивился Андрей. — Вика, у нас теперь достаточно средств. Ты можешь открыть свой салон, если хочешь.
— Может быть, позже. Но завтра у меня смена. Татьяна Ивановна просила помочь с большим заказом на юбилей, там сложные корзины. У нее спина болит, я не могу её подвести, она хорошая тетка. Да и нравится мне. Я там чувствую, что я... полезна.
Андрей улыбнулся и накрыл её руку своей.
— Как скажешь. Только давай договоримся: тяжести больше не таскать. Наймем грузчика.
— Договорились. И еще одно условие.
— Какое?
— На Мальдивы мы все-таки полетим. И я буду там лежать звездой неделю и ничего не делать. Я заслужила.
— Договорились, — рассмеялся он.
В новую жизнь они переезжали не спеша. Виктория тщательно упаковывала свои скромные пожитки, нажитые за эти полгода. Старый пуховик она решила не выбрасывать — пусть висит в гардеробной рядом с мехами, как напоминание о том, что тепло не там, где деньги, а там, где есть поддержка.
Перед тем как навсегда закрыть дверь обшарпанной квартиры, Вика задержалась в коридоре. Она посмотрела на тусклую лампочку под потолком, на отклеившийся уголок обоев. Здесь было тесно, бедно и холодно. Но именно здесь она стала взрослой.
— Вика, ты идешь? — позвал Андрей с лестничной площадки.
— Иду! — отозвалась она.
Она вышла, дважды повернула ключ в замке и начала спускаться по лестнице навстречу весне. Телефон в кармане звякнул сообщением. Это была Алина, которая внезапно вспомнила о подруге спустя полгода молчания: «Привет, пропащая! Слышала от общих знакомых, у твоего дела в гору пошли, новый проект выстрелил? Слушай, мне тут срочно нужно перехватить крупную сумму, а то мой жмется, может, встретимся, кофе попьем?»
Виктория достала телефон, прочитала сообщение. Никакого «как ты», никакого «прости, что пропала». Только холодный расчет. Она усмехнулась, нажала кнопку «Заблокировать» и удалила чат. Ей больше не нужны были советы о том, как правильно жить.
Впереди был новый дом, любимая работа и муж, с которым можно пережить любой шторм. И Виктория знала точно: какой бы ветер ни дул завтра, она выстоит.