Утро началось не с аромата кофе, который Света обычно варила в медной турке, чуть присыпая корицей, а с тяжёлого, въедливого запаха пережаренного лука. Дмитрий поморщился, не открывая глаз. Странно. Света терпеть не могла жареный лук по утрам, они вообще завтракали йогуртами или тостами. Он лениво потянулся рукой на вторую половину кровати, чтобы привычно нащупать тёплое плечо жены, но пальцы глухо ударились о холодную стену.
Дмитрий резко открыл глаза. Сон как рукой сняло. Обои были другими. Не их благородные, нежно-бежевые, которые они клеили прошлым летом, до хрипоты споря из-за стыков, а какие-то тёмные, в мелкий, рябящий цветочек, словно из дешёвой гостиницы девяностых.
Сердце пропустило удар, а затем забилось где-то в горле. Он рывком сел. Комната была заставлена чужой, уродливой мебелью: громоздкий полированный шкаф, продавленное кресло, на котором горой лежало неглаженое, застиранное белье. На спинке стула висели мужские брюки огромного размера и растянутая майка-алкоголичка.
— Света? — позвал он. Голос прозвучал жалко и сипло.
В коридоре послышались тяжёлые, шаркающие шаги. Дверь распахнулась без стука. На пороге возникла грузная женщина в халате с пятнами жира, сжимая в руке половник, как оружие. Она уставилась на Дмитрия, её маленькие глазки округлились, а рот приоткрылся в немом крике.
— Вы кто? — растерянно спросил Дмитрий, инстинктивно подтягивая к подбородку одеяло, которое пахло не домом, а пылью и старостью.
Женщина набрала в грудь воздуха и завизжала. Так визжат, увидев крупную крысу на кухонном столе.
— Валерка! Валера, тут мужик! — заорала она, пятясь в коридор. — В спальне мужик! Грабят!
Через секунду в комнату влетел тот самый Валера — лысеющий, крепкий детина с багровым после вчерашнего лицом. Он даже разбираться не стал, просто подлетел к кровати.
— Ты кто такой? Откуда взялся? — рявкнул он, брызгая слюной.
— Я тут живу... — Дмитрий попытался встать, но ноги запутались в одеяле. — Это моя квартира. Улица Ленина, сорок два, квартира пятнадцать... Я собственник!
— Какой ты собственник, алкаш?! Я тут двадцать лет живу! — Валера схватил Дмитрия за грудки и рывком поставил на ноги.
— Подождите! — Дмитрий вцепился в руку нападавшего. — В тумбочке! В тумбочке мой паспорт и документы на квартиру! Пустите!
Он вырвался, дернул ящик прикроватной тумбочки. Но вместо его документов, аккуратно сложенных в синюю папку, там валялись какие-то кроссворды, пачки дешевых таблеток и зажигалки.
— Где документы? — прошептал он, чувствуя, как пол уходит из-под ног.
— Сейчас я тебе оформлю документы! — Валера, недолго думая, развернул его и с силой толкнул в спину. — Вали отсюда, пока ментов не вызвал! Дверь как открыл? Взломщик, что ли? Или наркоман?
Дмитрий едва не упал, ударившись плечом о косяк. Через минуту он оказался на лестничной клетке. Вслед ему вылетели его джинсы и ботинки, которые почему-то валялись в коридоре у самого входа, будто он и не разувался вчера, а просто рухнул там.
Дверь с грохотом захлопнулась, лязгнул замок, отрезая его от прошлой жизни.
Дмитрий стоял на холодном бетоне босиком, дрожащими руками натягивая штаны. Это розыгрыш? Сон? Скрытая камера? Он с силой ущипнул себя за предплечье. Больно. На коже остался красный след.
Снизу послышались шаги. Соседка, Анна Петровна, поднималась с тяжелой сумкой на колесиках. Добрая старушка, которая всегда угощала их со Светой яблоками с дачи.
— Анна Петровна! — кинулся к ней Дмитрий, едва успев зашнуровать один ботинок. — Анна Петровна, скажите им! Вы же меня знаете! Я Дима, из пятнадцатой! Скажите, что я там живу!
Старушка испуганно вжалась в стену, прижимая сумку к груди, словно щит.
— Иди, милок, иди, я тебя не знаю. Пьяный, что ли, с утра пораньше? Господи помилуй...
Она юркнула в свою дверь с неожиданной прытью. Дмитрий остался в тишине подъезда.
Выбежав на улицу, он первым делом схватился за карман. Телефон. Слава богу, мобильник был на месте. Пальцы, не слушаясь, набрали любимый номер по памяти.
Гудки шли долго, мучительно. Каждый гудок бил по нервам.
— Алло? — голос был женский, но чужой. Хрипловатый, усталый.
— Света? Светочка, это я, Дима! Тут какой-то бред происходит, в нашей квартире чужие люди, я не понимаю...
— Какая Света? — перебил голос. — Мужчина, вы куда звоните?
— Это номер моей жены, Светланы Морозовой! Позовите её! Немедленно!
— Слышь, мужик, — голос стал враждебным. — Этот номер мой десять лет. Никакой Светы тут нет. Ещё раз позвонишь — заявлю в полицию за хулиганство.
Связь оборвалась. Дмитрий смотрел на потухший экран. Обои на телефоне — просто стандартный синий фон. А ведь там была их фотография с отпуска в Сочи, где Света смеется, а у него нос обгорел.
Он лихорадочно открыл галерею. Пусто. Ни одной фотографии Светы. Только какие-то чертежи, снимки панельных домов, случайные кадры улицы. Словно телефон принадлежал чужому человеку.
Контакты. «Мама» — удален (маминого номера там не было уже пять лет). Имени «Света» в телефонной книге просто не существовало.
У него закружилась голова. Он осел на лавочку у подъезда, чувствуя тошноту. Мимо проходили люди, спешили на работу, где-то вдалеке выла сирена. Мир был таким же, как вчера, но из него хирургически точно вырезали всё, что составляло жизнь Дмитрия.
Работа. Там точно всё прояснится. Он ведущий архитектор в «СтройПроекте», его там каждая собака знает. У него пропуск, у него на столе лежит макет торгового центра, который они утверждали неделю.
Дмитрий вскочил и быстрым шагом направился к метро. Всю дорогу он бормотал себе под нос, как мантру: «Это ошибка, сбой, амнезия, чья-то злая шутка».
Охранник на проходной «СтройПроекта» был новый. Молодой парень, уткнувшийся в телефон.
— Пропуск, — буркнул он, не поднимая головы.
Дмитрий приложил пластиковую карточку к турникету. Красный сигнал. Ещё раз. Снова красный. Противный писк ошибки резал уши.
— Не срабатывает, размагнитился, наверное, — нервно улыбнулся Дмитрий, чувствуя, как по спине течет холодный пот. — Я Морозов, из архитектурного. Пустите так, я потом в кадрах разберусь.
Охранник наконец поднял глаза. Взгляд был стеклянным.
— Не положено. Звоните начальству, пусть заказывают пропуск. В списках вас нет.
Дмитрий набрал внутренний номер начальника отдела. Он помнил эти цифры лучше, чем свой день рождения.
— Алло, Сергей Павлович? Это Дима Морозов. У меня пропуск не работает, скажите охране...
— Кто? — в голосе начальника слышалось искреннее недоумение. — Какой Морозов? У нас нет таких сотрудников. Вы, наверное, ошиблись организацией.
— Сергей Павлович, прекратите! — заорал Дмитрий, срываясь на визг. — Мы вчера с вами макет фасада утверждали! Я работаю у вас семь лет! Я ведущий архитектор! Вы мне премию выписали в прошлом месяце!
— Молодой человек, — голос стал ледяным. — Ведущий архитектор у нас — Вениамин Львович. Я не знаю, кто вы, но если вы будете продолжать этот цирк, я вызову наряд.
Дмитрий выронил телефон. Он стоял посреди холла бизнес-центра, люди обтекали его, как река обтекает камень. Он был невидимкой. Призраком.
Он полез в задний карман за паспортом. Трясущимися пальцами открыл потрепанную книжечку. Фотография его. Фамилия, имя, отчество — Морозов Дмитрий Алексеевич. Дата рождения верная.
Страница «Семейное положение». Чисто. Никакого штампа. Никакой Светы.
Прописка. Город тот же, улица та же. Но дом... Дом 15, квартира 4. Не 42. Другой конец района, старая панельная пятиэтажка, где он жил с родителями... стоп. Родители умерли, эту квартиру они продали, чтобы купить ту, большую, общую со Светой.
Он поехал туда. В квартиру своего детства. Ключей у него не было, но домофон не работал. Поднялся на первый этаж, позвонил в обшарпанную дверь. Открыла старушка, совсем дряхлая, незнакомая.
— Вам кого?
— Здесь живут Морозовы?
— Какие Морозовы? — прошамкала она. — Я тут живу, Козлова я. А до меня пьяница жил, помер он года три назад.
Дмитрий вышел на улицу, прислонился лбом к шершавой, ледяной стене дома и тихо завыл.
Следующие недели превратились в один серый, липкий кошмар. Он ночевал на вокзалах, пока его не начинала гонять полиция, потом снял койку в какой-то дешевой ночлежке на деньги, которые чудом оказались на карте. Карта работала. Счёт был его, но денег там было ровно столько, чтобы не умереть с голоду месяц.
Он ходил по врачам. Платная клиника, государственный диспансер. Везде одно и то же.
— Бредовое расстройство, — устало констатировал психиатр, пожилой мужчина с добрыми, но бесконечно печальными глазами, протирая очки краем халата. — Вы описываете жизнь, которой у вас не было, Дмитрий Алексеевич. Это защитная реакция психики. Возможно, была травма, сильный стресс. Мозг придумал вам «счастливую гавань» — жену, карьеру, квартиру.
— Я помню родинку у неё на лопатке! В форме полумесяца! — кричал Дмитрий, стуча кулаком по столу. — Я помню, как мы собаку завели, спаниеля, назвали Бимом! Я помню вкус её борща! Нельзя придумать вкус!
— Можно, голубчик, можно, — мягко возражал врач, выписывая рецепт. — Фантомные боли бывают, почему не быть фантомным воспоминаниям? Вы одинокий человек, работаете фрилансером, перебиваетесь мелкими заказами. Вот ваша реальность. Примите её, и лечение пойдёт быстрее.
Дмитрий пил таблетки. От них мир становился ватным, мысли текли медленно, как остывающий кисель. Но воспоминания не уходили. Они были ярче, чем эта серая реальность. Он помнил, как Света смеялась, запрокидывая голову, когда он щекотал её. Помнил запах её волос — ваниль и что-то цветочное.
Он перестал пытаться доказывать кому-то свою правду. Он просто существовал. Устроился разнорабочим на стройку — ирония судьбы, архитектор таскал мешки с цементом. Руки огрубели, взгляд потух. Но каждый вечер, сидя в своей каморке на скрипучей койке, он закрывал глаза и возвращался домой. В свой настоящий дом.
Прошло полгода. Грязная зима сменилась робкой весной.
Дмитрий спускался в метро на станции «Парк Культуры». Толпа несла его к эскалатору. Люди, люди, тысячи лиц, и ни одного родного.
И вдруг он увидел её.
Она стояла на противоположной платформе, ожидая поезда. В светло-бежевом пальто, которое они покупали вместе в Милане три года назад. Или не покупали?
— Света! — крик вырвался из груди прежде, чем он успел подумать.
Он рванул против потока людей, расталкивая недовольных пассажиров, получая тычки в спину. Перепрыгнул через ограждение, не слыша свистков дежурной. Бежал по переходу, задыхаясь, боясь упустить, потерять, снова провалиться в небытие.
Он вылетел на платформу. Она всё ещё стояла там. Она читала книгу.
Дмитрий подбежал к ней, схватил за рукав пальто, разворачивая к себе.
— Света! Господи, Света, я нашел тебя!
Она вздрогнула и выронила книгу. Подняла на него глаза. Те самые глаза. Зеленовато-карие, с золотыми искорками. Родные. Любимые.
Но в них не было узнавания. Только животный страх и брезгливость. Она увидела перед собой не мужа, а небритого мужчину в рабочей куртке с безумным взглядом.
— Вы что делаете?! — взвизгнула она, пытаясь вырвать руку. — Отпустите! Помогите!
— Света, это же я, Дима! Твой муж! — он тряс её за плечи, пытаясь разглядеть хоть тень понимания. — Ну посмотри на меня! Мы живем на Ленина, мы в Крым собирались летом! Бим, собака наша... Света, хватит, умоляю!
К ней подбежал высокий мужчина в дорогом пальто, уверенный, холеный. Он с силой оттолкнул Дмитрия плечом, закрывая женщину собой.
— Отошел от неё! Быстро!
— Дима, он сумасшедший! — она прижалась к своему спутнику, и этот жест — такой доверчивый, такой интимный, и то, что она назвала «Димой» другого, — резануло настоящего Дмитрия больнее ножа.
— Света... — прошептал он, отступая на шаг. — Ты не узнаешь меня? Совсем?
Она выглянула из-за спины своего защитника. Посмотрела на него внимательно. На секунду, всего на долю секунды, в её глазах мелькнуло что-то странное. Тень дежавю? Но страх тут же перекрыл всё.
— Я вижу вас первый раз в жизни, — дрожащим голосом произнесла она. — И меня зовут не Света. Я Елена. Уходите, или мы вызовем полицию.
В этот момент к ним подбежали двое детей — мальчик и девочка, лет пяти и семи.
— Мама, папа, поезд едет! — закричала девочка, дергая мужчину за руку.
— Всё хорошо, солнышко, — «Света»-Елена поспешно отвернулась от Дмитрия, обнимая детей.
Подошел поезд. Двери открылись. Счастливая семья вошла в вагон. Дмитрий стоял на платформе, не в силах пошевелиться. Через стекло он видел, как мужчина что-то говорит ей на ухо, успокаивая, а она кивает, с опаской косясь на платформу.
Она была счастлива. По-настоящему счастлива. Но не с ним. И звали её не Света. И жизнь у неё была другая, в которой ему не было места даже в сноске.
Поезд тронулся, унося их в туннель, в темноту.
Дмитрий остался один. Гул уходящего состава затихал, и вместе с ним затихала надежда, которой он жил эти полгода.
Психиатр был прав.
Дмитрий понял: он проснулся в жизни, которая никогда не была его. Но самое страшное было не в том, что он потерял всё. Самое страшное было в осознании, что в этой реальности он — лишняя деталь. Пазл сложился без него, и картинка получилась идеальной.
Он медленно побрел к выходу. Поднялся на улицу. Весеннее солнце слепило глаза, капель стучала по жестяным карнизам, воробьи чирикали о чем-то своем, жизнерадостном, совершенно не замечая чужого горя.
Дмитрий сел на скамейку в сквере. Достал из кармана рекламную листовку, которую ему сунули у метро, перевернул её чистой стороной. Руки сами потянулись к нагрудному карману, где лежал огрызок простого карандаша — привычка со стройки.
Он начал рисовать. Штрих за штрихом. Линии складывались в арку старинного дома, который стоял напротив. Он рисовал, чтобы не сойти с ума окончательно.
— Красиво, — раздался голос рядом. — У вас отличная штриховка.
Дмитрий повернул голову. Рядом присела женщина. Обычная, в простой куртке, с усталым лицом, но с очень живыми, внимательными глазами.
— Спасибо, — хрипло ответил он.
— Вы художник?
— Был. Архитектор.
Она кивнула, достала пачку сигарет.
— Будете? Вижу, что хотите курить. Руки дрожат.
— Не откажусь.
Они закурили. Дым был горьким, но он приводил в чувство.
— Меня Оля зовут, — сказала она просто.
Дмитрий помолчал. Света... Лена... Оля. Имена — это просто звуки. Важны люди, которые сидят рядом с тобой здесь и сейчас.
— Дима, — сказал он.
— Слушайте, Дима, — Оля кивнула на его рисунок. — Раз вы архитектор... У меня на даче крыльцо покосилось. Всю голову сломала, как укрепить, чтобы не рухнуло. Не подскажете? Я нарисую схему.
Дмитрий посмотрел на неё. В её глазах не было узнавания, не было той магии, что была со Светой. Но там было тепло. Простое человеческое участие. Она видела в нем не сумасшедшего, не бомжа, а человека, который умеет рисовать.
— Подскажу, — сказал он и впервые за полгода почувствовал, как внутри разжимается ледяная пружина. — Рисуйте свое крыльцо. Только карандаш у меня один.
Он не знал, почему так произошло. Почему вселенная решила сыграть с ним эту злую шутку. Может быть, он умер там, в той жизни? Или здесь ему дали второй шанс, чтобы прожить жизнь иначе, без иллюзий?
Та жизнь — со Светой, с квартирой, с должностью — была прекрасным сном. Но сейчас, сидя на скамейке с незнакомой Олей, обсуждая балку и фундамент, он чувствовал вкус табака, холод ветра и тепло солнца на щеке. Это было реально.
Он аккуратно сложил листовку с наброском арки и убрал в карман.
— Ну, смотрите, — Дмитрий перевернул листок и уверенной рукой провел линию. — Если грунт глинистый, то сваи нужно ставить вот так...
Он не забыл Свету. Он будет помнить её всегда. Но жить нужно там, где ты проснулся. И Дмитрий сделал первый штрих в чертеже своей новой реальности.