Первый раз Вениамин, этакий кудрявый весельчак, женился в 18 лет по «залёту». Как-то раз к ним домой явилась мать этой Нины (довольно скандальная особа), волоча за собой упирающуюся, зарёванную дочь, у которой выпирал заметный животик, как-будто она футбольный мяч проглотила. Будущая тёща орала, как потерпевшая:
-Моя дочь сразу мне призналась, что понесла от вашего оболтуса, больше не от кого!-
Родителям Вени стало неудобно перед будущей сватьей, они засуетились, приглашая гостей за стол:
-Как говорится, сядем кружком и поговорим ладком!-
Они позвали на допрос сына:
- Признавайся, твоих рук дело?-
Вениамин весь вспотел с головы до пят и признался:
-Один раз на сеновале мы с этой одноклассницей были, но помню, что я там был не первый, в этой очереди!-
Отец отвесил ему увесистый подзатыльник:
- У детина, вот в кого ты уродился? Делать нечего, сейчас тебе придётся жениться! Возражения не принимаются!-
В углу будущая жена слёзы лила в три ручья. После свадьбы молодого мужа сразу забрали в армию, Нина его ждала в семье свёкров. Родился Серёжа, сноха вела себя тише воды, ниже травы, как говорят, чем и нравилась родителям Вениамина.
После его демобилизации жизнь у молодых не заладилась, ведь Веня никогда не любил свою жену, родители его заставили жениться. Нина, забрав сына ушла жить к своей матери, но всегда навещала своих свёкров и оставляла у них ребёнка на выходные. Потом она родила ещё дочку от своего женатого соседа, этого ребёнка тоже нянчили родители Вени, они очень любили обоих детей бывшей снохи.
Тут Вениамин познакомился с Дашей, смуглой брюнеткой с яркими карими глазами. Она приехала к ним в посёлок, как молодой специалист-зоотехник. Ей дали квартиру в пятиэтажке, где молодые стали жить вместе после загса. Родители Вени встретили в штыки новую супругу сына, мать кричала на всю округу:
-На что тебе эта городская с высшим образованием? Она и делать-то ничего не умеет, только кудри накручивать! Она семью разбила, теперь бы жил да жил с Ниной!-
Хотя всем было известно, что когда Веня с бывшей расходился, Даши ещё в посёлке не было. Спасаясь от скандалов, сын стал редко посещать родной дом, а к нему в гости сколько ни звал, родители ни разу не пришли. Даже когда у него с Дашей родился сын, предки внука не признали, продолжая привечать у себя внука Серёжу с сестрой, как самых дорогих людей.
В посёлке, затерявшемся в их предгорьях Урала, бушевали страсти, жаркие и неукротимые, как зимняя пурга. Каждая встреча Дарьи со свекровью была для неё испытанием. Подходя к знакомому дому, она чувствовала, как сжимается горло, а пульс отдаётся тяжким звоном в висках. Свекровь, Мария Ивановна, женщина с лицом, изрезанным морщинами-трещинами, встречала её ледяным взглядом.
— Опять наша гулена пожаловала, — шипела она, нарочито громко, чтобы слышали соседи за забором. — Из города к нам, простым людям, с высшим образованием прикатила. Кудри-то накрутила, а борща сварить нормально не может!
Вениамин, пытался вступиться за жену, но его голос тонул в материнском гневе.
— Мам, хватит! Даша ни при чём! С Ниной мы разошлись за год до знакомства с ней! Её только потом по назначению к нам зоотехником послали!
— Молчи! — гремел отец, Иван Степанович, ударяя ладонью по столу. — Бросил семью, детей! И на какую? Чужих нам не надо!
Природа вокруг будто отражала эту непримиримость: суровые, поросшие тёмным лесом пригорки; холодная, быстрая река, несущая свои воды через каменные валуны; небо, часто затянутое свинцовыми тучами. И среди этой стылой мощи теплилась лишь одна любовь стариков — к внуку Серёже и его сестрёнке, детям Нины. Их они называли «кровинками», заваливали подарками, а маленького сына Даши и Вениамина будто не замечали.
Перелом наступил, когда Серёже исполнилось четырнадцать. Вениамин, долгие годы плативший алименты, привез мальчика в город, в клинику. Молчаливая, как ущелье, была дорога обратно. Под колёсами машины только шумел мелкий гравий. А потом — вечер на родительской кухне, пропахшей пирогами и старой обидой.
Вениамин швырнул на стол бумагу. Листок лег белым пятном на выцветшую клеёнку.
— Глядите! ДНК! Нет моей там крови! Ни капли!
Тишина повисла густая, как туман в долине. Мария Ивановна побледнела, Иван Степанович тяжело опустился на стул.
— Так почему? — голос Вениамина сорвался, в нём клокотала годами копившаяся боль. — Почему вы чужих детей как родных пестуете, а своего кровного внука, моего сына, за человека не считаете? За что Дашу травите? Она-то здесь при чём?
Мать отвернулась к окну, за которым синели сумерки и темнели силуэты елей.
— Серёжка… он с пелёнок у нас. Душа к нему приросла, — прошептала она. — А та… она тебя увела.
— Да никуда меня никто не уводил! — вскричал Вениамин. — Вы сами меня заставили в восемнадцать лет жениться! К Нине-то я теперь вопросы имею!
Он нашёл бывшую у подъезда её дома. Нина, повзрослевшая, с ранней жёсткостью морщин вокруг глаз, курила, увидев его, лишь усмехнулась.
— Веничка, какой сюрприз. Алименты что ли принёс?
— Зачем ты это сделала? — перебил он её, с трудом сдерживая ярость. — Четырнадцать лет. Четырнадцать лет я платил за чужого сына! Ты знала!
Нина медленно выпустила дым из ноздрей, глядя куда-то в сторону леса, который виднелся за рекой.
— Знать-то знала. Но кто поверил бы мне тогда? Мамка моя вон какой спектакль закатила. Да и твои… Они так хотели внучка. Такие хорошие люди, душевные. Мне их жалко было разочаровывать.
— ЖАЛКО? — он шагнул к ней. — А меня не жалко? Ты жизнь мне исковеркала!
— Ты сам её исковеркал, когда на сеновал ко мне попёрся, — холодно парировала она. — Или думал, ты один там шлялся? Ребёнок мог быть от кого угодно. Но твои родители так рвались помочь… Они настояли на свадьбе. А потом… а потом было уже поздно говорить. Они так Серёжку полюбили.
— И решили, что я должен расплатиться, — с горечью закончил он. — А Даша и наш с ней ребёнок — ещё одна ошибка.
— Ну, это уж твои проблемы, — бросила Нина, туша осколком кирпича окурок. — Мои-то дети при дедушке с бабушкой любимые. И всегда ими останутся.
Вениамин смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью подъезда. Ветер с реки, резкий и пронизывающий, трепал его волосы. Он чувствовал странное опустошение. Гнев уходил, а на его месте оставалась только ледяная, горькая ясность. Ложь, посеянная много лет назад, пустила такие глубокие корни, что вырвать её, не уничтожив всё вокруг, было уже невозможно. Его родители выбрали ту правду, которая была им милее. Правду, в которой он был вечным должником, а дети Нины — единственным светом.
Он повернулся и пошёл прочь. К своему дому, где горел свет в окне, где ждала его Даша с их сыном — мальчиком, которого он наконец-то увидел по-настоящему: своего единственного, кровного, несправедливо отвергнутого. Уральские горы молчали, храня тысячи историй. Теперь и его история навсегда останется здесь, в этом суровом краю, — история о том, как чужая кровь оказалась роднее своей, и как слепая родительская любовь ослепила сердце.
***