Рая Ярцева

Нина Ивановна шла по осеннему парку и загребала ногами жёлтые листья. Эта женщина небольшого роста, с короткой стрижкой каштановых волос, пятидесяти лет от роду, пребывала в хорошем настроении. Она на ходу вытащила из кармана телефон и решила позвонить подруге: -Люся, привет, я тебе говорила, что как мои ушли жить к сватье, так для меня началось золотое время. Что хочу, то и ворочу, и от получки сейчас деньги стала откладывать, может с тобой ещё на море съездим!- Нина поспешила в магазин за продуктами...

Перестройка. Время, когда воздух звенел от обещаний, а жизнь заставляла затягивать пояса до хруста рёбер. Правительство сыпало милостями, словно крупу голубям: вот тебе участок под дачу, вот право на гараж, вот — счастье собственной кооперативной квартиры. Мы, измученные теснотой «хрущёвки» с двумя смежными комнатами, мечтали об однокомнатной, чтобы потом выменять её на трешку. Мечтали наивно, по-советски. Но у судьбы, а точнее, у председателя нашего жилищного кооператива Людмилы Добровой, были на наш счёт иные планы...

Этот летний день на нашей базе отдыха начался с проблемы: по лугам ходили явно недоенные коровы, а их хозяин, Галимжан, спал непробудным сном в своей казарме. Тридцатилетний, гладкий и загорелый до черноты, он лежал на койке, как бревно, и на все попытки растолкать его лишь невнятно мычал. Под.лец. А ведь еще он любил рассуждать о вреде молока! Хотя его собственный отец, бодрый семидесятилетний старик, которого мы звали «абрек», был тому живым опровержением. Сидел на коне — султан султаном! Говорили, женился он раз девять...

История Лены была похожа на многие другие: ослепительная, но короткая вспышка летнего романа, оставившая после себя не только горькие воспоминания, но и самый дорогой след — сына Сашку. Мачо, покоривший её сердце, благополучно испарился, вернувшись в лоно своей семьи. Лена же не стала долго хоронить себя в слезах. Сжав волю в кулак, она приняла свой новый статус — матери-одиночки — не как клеймо, а как вызов. Слёзы высохли, уступив место упорству. С помощью родных, нянчивших малыша, и добрых людей, по знакомству устроивших её на радиозавод, она буквально вытащила себя сама...

Той весной Руслан был полон надежд. Он собирался жениться на Наденьке, которая ждала ребёнка. Их будущее виделось ему светлым и прочным, как фундамент. Но очень скоро романтика сменилась холодным расчётом. Узнав о беременности, Наденька вместе с Русланом увидела возможность — бабушкину квартиру, в которой на тот момент жила его двоюродная сестра. Квартира стала яблоком раздора, а брак — разменной монетой. Попытка «отжать» жилплощадь провалилась, и вместе с ней испарился и всякий интерес Наденьки к грядущему материнству...

Пожелтевшая фотография 1935 года хранит в себе целый мир, вывернутый наизнанку. В центре — глава семьи, мой дед. Его большие серые глаза, словно две печальные монеты, прямо и безропотно смотрят в объектив. Модная нынче щетина тенью ложится на усталое лицо. Рукава пиджака обтрепались до бахромы, в рабочих руках-лопатах зажата потрёпанная кепка. На нём — заплатанные яловые сапоги и косоворотка, когда-то белая в полоску. Рядом сидит бабушка, и даже в этот торжественный момент чулки на её ногах безвольно спущены на грубые галоши...

В сибирском селе, раскинувшемся на берегу широкой реки, жизнь текла по заведенному исстари порядку. В семье зажиточного земледельца подрастал сын Яков, парень девятнадцати лет, светлоглазый и могучий, «косая сажень в плечах». Как-то раз мать подозвала его к себе, усевшись на дубовую лавку. — Давай-ка, Яша, я у тебя в голове поищу, — сказала она. Он послушно прилег, возложив голову с буйными вихрами на ее колени. Под мерные движения гребешка мать завела разговор, тихий и не терпящий возражений: — Мы с отцом решили...

Это было ещё при Советской власти. Северный ветер обжигал лица молодожёнов, встречая их не гостеприимным холодом, а предупреждением: выжить здесь непросто. Николай и Лена ступили на промёрзлую землю Заполярья с одним чемоданом на двоих и бесшабашной надеждой, что молодость и любовь всё преодолеют. Лена быстро устроилась дворником — единственная вакансия, сулившая хоть какое-то жильё. Им стала комната в бараке, за стеной которой копошилась такая же чуждая и уставшая жизнь. Николай, крепкий и молчаливый, нашёл себя на стройке, а по вечерам брал в руки метлу у местного магазина...

Урал дышал осенью. Воздух, прозрачный и холодный, словно резал грудь. Я мчалась в электричке на день рождения к сестре, в посёлок при гигантской тепловой электростанции. За окном, на фоне бесконечно-голубого сентябрьского неба, мелькали золотые берёзы и кровавые гроздья рябин. В вагоне пахло дымом сигарет, мокрыми рюкзаками и яблоками. Моей случайной попутчицей оказалась женщина лет семидесяти. Седина не портила её, а, казалось, добавляла величия. Я подумала, что в молодости она была поразительно красива...

Перед самым Новым годом Наташу вызвал к себе начальник. Сердце упало в каблуки, в горле пересохло. «В чём ошиблась? — лихорадочно листала она в памяти отчёты. — Где прокололась?» От волнения ладони вспотели, а ноги стали ватными. Новый руководитель, недавно назначенный из центра, был окружён ореолом загадочности и власти. Ходили слухи о его столичных связях, красивой жене и двоих детях, оставшихся «на материке». Он был воплощением уверенности: высокий, со спортивной осанкой, правильными чертами лица, тёмными волнистыми волосами и пронзительными, холодными синими глазами...

Тень Жанны скользила по старым доскам перекидного моста, сливаясь с наступающими сумерками. Под ногами грохотали вагоны, увозящие в ночь грузы угля и чужие судьбы. Она почти бежала, прижимая к боку беспокойный, извивающийся комок под своим плащом. Оттуда доносилось приглушённое, утробное ворчание, а острые когти уже успели прописать на её боку кровавые полосы агонии. «Молчи, тварь безрогая!» — прошипела она, с силой ударяя кулаком по бугрившейся ткани. Вот и середина моста. Ритмичный стук колёс снизу казался отсчётом последних мгновений...

Тень от былой жизни настигла Степана там, где он меньше всего ожидал — в коридоре цеха, пахнущем машинным маслом и металлом. Три года тишины, три года спокойной жизни с Яной — и вот она, Жанна, его бывшая жена. Она возникла будто из ниоткуда, но своим видом кричала, что эта «случайная» встреча — дело тщательно продуманное. Макияж был наложен с тяжеловесной театральностью: густые, как щётки, ресницы, губы, накачанные до неестественной пухлости, а из глубокого декольте так и рвалось наружу то, что она, видимо, считала своим главным козырем...