Знаете, есть такой оттенок красного — не вульгарный, не кричащий, а глубокий, как переспелая вишня. «Бургунди», кажется. Я смотрела на свои руки, лежащие на застиранной льняной скатерти, и чувствовала себя преступницей. Эти ногти стоили две с половиной тысячи рублей. Две с половиной тысячи. Для кого-то — пару раз кофе попить, для Галины Петровны — половина коммуналки за «двушку» в хрущевке на Уралмаше.
— Ты слишком много тратишь на себя, Лена, — проворчала свекровь, не поднимая глаз от тарелки с рассольником. — Лучше бы мужу машину обновила. У Олега стойки стучат, того и гляди колесо на повороте отвалится. А ты... когти красишь.
Я сжала пальцы в кулак, пряча этот проклятый «Бургунди». Внутри, где-то в районе солнечного сплетения, начал развязываться тугой узел обиды, который я затягивала последние два года. Я посмотрела на мужа. Олег сидел напротив, старательно вылавливая соленый огурец из супа. Ему сорок лет. У него широкие плечи, добрая улыбка и... абсолютная немота, когда мама начинает меня «воспитывать».
В этот момент я поняла: сегодня я не промолчу. Сегодня этот идеально ровный маникюр станет детонатором, который разнесет наш хрупкий семейный мир в щепки. Но иногда, чтобы построить что-то честное, нужно сначала разрушить красивую декорацию.
Часть 1: Обед с привкусом железа
Атмосфера на воскресных обедах у Галины Петровны всегда была одинаковой: запах жареного лука, старых книг и невысказанных претензий. Квартира у неё чистая, но какая-то замершая во времени. Сервант с хрусталем, который нельзя трогать, ковер на стене, поглощающий звуки, и портрет покойного свёкра в черной рамке, который словно следил за тем, сколько кусков хлеба я съела.
— Галина Петровна, — начала я мягко, стараясь держать голос ровным. — Это не просто прихоть. У меня должность обязывает выглядеть презентабельно. Я же с людьми работаю, с документами.
Свекровь фыркнула, откладывая ложку. Звук металла о фаянс прозвучал как выстрел.
— Презентабельно? — переспросила она, прищурившись. — Презентабельно — это когда у мужа рубашки накрахмалены и машина не глохнет. А ты, Леночка, эгоистка. Олег пашет как вол, приходит серый весь, а ты по салонам бегаешь. Думаешь, я не вижу?
Я перевела взгляд на Олега. «Пашет как вол». Ну да. Если считать «пахотой» лежание на диване с ноутбуком в поисках «достойных проектов» и редкие подработки в такси, о которых мама, конечно же, не знает. Мы же бережем её сердце. Мы же создаем легенду об успешном сыне.
— Мам, ну перестань, — буркнул Олег, не поднимая головы. — Нормальные ногти.
— Нормальные! — всплеснула руками Галина Петровна. — А сколько они стоят? Ты мне скажи, сынок, сколько ты за эту красоту отдал? Или ты думаешь, деньги с неба сыплются?
Она была уверена, свято уверена, что бюджет в нашей семье формирует он. Что это он дает мне, транжире, деньги на «женские штучки».
— Олег не платил за маникюр, — тихо сказала я.
— Конечно, не платил, — победно усмехнулась она. — Это из общего бюджета. А общий — значит, его. Ты-то у нас, прости Господи, бумажки перекладываешь в своей конторе. Много ли там платят?
Часть 2: Бухгалтерия лжи
Я работаю главным бухгалтером в крупной логистической компании. Мой день начинается в шесть утра с проверки почты от дальневосточных филиалов и заканчивается иногда в девять вечера, когда закрывается очередной налоговый период. «Бумажки перекладываешь», да.
Два года назад Олег потерял место начальника отдела продаж. Сокращение. Бывает. Сначала мы поддерживали его: «Отдохни, ты выгорел, найдешь лучше». Потом «отдохни» затянулось на полгода. Потом начались поиски «себя», курсы, стартапы, которые лопались, не успев начаться.
Я не упрекала. Правда. Я просто молча перехватила штурвал. Ипотека за нашу квартиру в новостройке, репетиторы для дочери, продукты, бензин, одежда — все это легло на мою карту «Мир». Олег приносил деньги — иногда пять тысяч, иногда пятнадцать. Этого хватало на бензин для его старой «Тойоты» и сигареты.
Но мы договорились: маме не говорим. Галина Петровна — гипертоник, старой закалки. Для неё мужчина без работы — это катастрофа, позор. «Олег работает над крупным проектом», — говорила я ей по телефону, оплачивая очередной счет за коммуналку её же квартиры (она забывала, а пенсия маленькая).
И вот теперь я сижу, смотрю на свои вишневые ногти, которые сделала вчера в обеденный перерыв, пожертвовав едой, чтобы хоть как-то почувствовать себя женщиной, а не ломовой лошадью, и слушаю, как я граблю «бедного мальчика».
— Галина Петровна, давайте сменим тему, — попросила я, чувствуя, как пульсирует висок.
— Нет уж, давай поговорим, — она встала и подошла к серванту. — Я тут буклет взяла в салоне. Смотри.
Часть 3: Буклет раздора
Она положила на стол глянцевую брошюру. Новый китайский кроссовер. Красивый, блестящий, хищный. Цена — как почка и еще половина печени.
— Вот! — торжественно объявила она. — Акция сейчас. В кредит — всего под двенадцать процентов. Первый взнос, конечно, нужен. Но если вы, Леночка, перестанете деньги на ерунду спускать, да если с твоей зарплаты хоть что-то откладывать, то Олег сможет взять. Ему по статусу положено. Он же начальник!
Я поперхнулась воздухом. Начальник.
Олег побледнел. Он знал, что на наших счетах сейчас «финансовая подушка» толщиной с наволочку. Мы только что закрыли страховку за квартиру и оплатили брекеты дочери.
— Мам, это дорого, — выдавил Олег. — Мы пока не планировали...
— Не планировали они! — передразнила свекровь. — А ты, Лена, почему молчишь? Тебе мужа не жалко? Он на своей развалюхе ездит, стыдно перед людьми. А ты сидишь, расфуфыренная. Эгоистка. Вот я в твои годы...
— А что вы в мои годы? — я подняла на неё глаза. Внутри стало холодно и ясно. — Вы работали на заводе, а свекор приносил зарплату. И вы знали, что завтра будет аванс.
— Да! И я берегла каждую копейку! А ты... Ты же его вампиришь!
Слово повисло в воздухе. Вампирю. Я, которая вчера заснула над балансом в два ночи, чтобы получить квартальную премию. Премию, которую мы планировали отложить на отпуск — первый за три года.
— Олежа, скажи ей! — требовательно повернулась мать к сыну. — Скажи, чтобы она прекратила транжирить твои деньги!
И Олег... он сделал то, что делал последние два года. Он вздохнул, взял кусок хлеба и промолчал. Он просто отвел глаза.
Часть 4: Точка невозврата
Это молчание сломало мне хребет. Не крики свекрови, не её нелепые обвинения. А его трусость. Он позволял матери унижать меня, лишь бы не признаваться в собственной несостоятельности. Он защищал свой образ «добытчика» ценой моего достоинства.
Мир вокруг замедлился. Я слышала, как тикают часы на стене. Как капает вода из крана на кухне. Я видела каждую морщинку на лице мужа.
— Значит, мои деньги? — переспросила я очень тихо.
— Конечно, его! — фыркнула Галина Петровна. — Не твои же копейки.
Я медленно полезла в сумку. Достала смартфон. Разблокировала экран. Я не хотела скандала. Я не хотела кричать. Я просто хотела правды.
— Лена, не надо, — вдруг сказал Олег. Он понял. В его глазах мелькнул испуг. — Лена, поехали домой.
— Нет, Олег. Мы не поедем домой, пока не разберемся с математикой. Галина Петровна любит считать. Давайте посчитаем.
Я открыла банковское приложение. Зеленый логотип банка весело мигнул, загружая историю операций.
— Смотрите, — я положила телефон на стол, прямо поверх буклета с машиной. Экран светился ярко в полумраке кухни. — Это история поступлений за последний месяц. Видите зеленые цифры с плюсом?
Галина Петровна недоверчиво покосилась на экран, но любопытство взяло верх. Она нацепила очки, висевшие на груди.
— Ну и что? Цифры какие-то.
— Читайте отправителя. ООО «Логистик-Групп». Зарплата. Сто двадцать тысяч рублей. Это — мне. А вот это, — я пролистала вниз, — ООО «Логистик-Групп». Премия. Семьдесят тысяч. Это тоже мне.
— И что? — она всё еще не понимала. — Олег наверняка больше получает.
— Отлично. Давайте найдем поступления от Олега.
Я нажала фильтр «Переводы от других лиц».
Часть 5: Голая правда
На экране высветился список.
«Олег В. — 3 000 руб. Сообщение: на продукты».
«Олег В. — 5 000 руб. Сообщение: коммуналку заплати».
За последний месяц — восемь тысяч рублей.
В кухне повисла тишина. Такая плотная, что её можно было резать ножом. Галина Петровна переводила взгляд с телефона на сына, потом на меня, потом снова на телефон. Её губы беззвучно шевелились.
— Это... ошибка какая-то? — прошептала она. Голос дрогнул. — Олег?
Олег сидел, обхватив голову руками. Его уши пылали пунцовым огнем.
— Галина Петровна, — мой голос звучал устало, без торжества. — Олег не работает начальником уже два года. Его сократили. Сейчас он таксует и берет разовые заказы.
— Два года?.. — она осела на стул, словно из неё выпустили воздух. — Но вы же говорили... Машина... Проекты...
— Мы врали, — жестко сказала я. — Мы врали, чтобы вы гордились. Чтобы вы не волновались. А я пахала. Я закрывала ипотеку, я оплачивала репетиторов Маше, я покупала продукты, из которых вы готовили этот рассольник, когда приезжали к нам. И да, я сделала этот маникюр. За свои деньги. Потому что я заслужила эти чертовы красные ногти!
Свекровь выглядела так, будто я её ударила. Весь её мир, построенный на патриархальной гордости за успешного сына, рухнул за минуту. Она смотрела на Олега, ожидая, что он сейчас вскочит, ударит кулаком по столу и скажет, что я вру. Что это ошибка банка. Что у него есть миллионы в сейфе.
Но Олег молчал.
Часть 6: Осколки эго
— Ты... ты жила за счёт жены? — голос свекрови стал скрипучим, чужим. Она обращлась к сыну, впервые не используя уменьшительно-ласкательные суффиксы.
Олег поднял голову. В его глазах стояли слезы. Не от жалости к себе, а от стыда. Наконец-то.
— Мам, у меня не получалось, — хрипло сказал он. — Я пробовал. Везде отказы. Возраст, квалификация не та... А Лена... она тянула.
— И ты позволял мне её пилить? — Галина Петровна вдруг выпрямилась. В ней проснулась та самая жесткость, с которой она когда-то воспитывала его одна после смерти отца. — Я сижу тут, распинаюсь про машину, попрекаю её маникюром, а ты сидишь и жуешь огурец?
Это был неожиданный поворот. Я думала, она начнет защищать его, найдет оправдание: «Жена подавляет», «Не вдохновляет». Но старая закалка сработала иначе. Для неё ложь и трусость оказались страшнее бедности.
— Я думал, так лучше, — пробормотал Олег.
— Кому лучше? — она швырнула буклет с машиной в мусорное ведро под раковиной. — Мне? Что я старая дура, которая невестку поедом ест, не зная правды? Ей? Которая тебя кормит?
Галина Петровна встала, подошла ко мне. Я инстинктивно напряглась, ожидая подвоха. Она взяла мою руку — ту самую, с вишневым маникюром. Её пальцы были шершавыми, сухими. Она посмотрела на мои ногти, потом мне в глаза.
— Красивый цвет, — сказала она глухо. — Бургунди?
— Да.
— У меня в молодости помада такая была. Только носить некуда было.
Она отпустила мою руку и отвернулась к окну. Плечи её вздрагивали.
Часть 7: Дорога домой
Мы ехали домой молча. Екатеринбург за окном был серым, мокрым и равнодушным. Дворники смахивали капли дождя со стекла старой «Тойоты», ритмично отсчитывая секунды.
Я чувствовала опустошение. Никакой радости победы. Только горечь от того, что пришлось макнуть близких людей в грязь реальности.
— Прости, — сказал Олег, не отрывая взгляда от дороги.
— За что? — я смотрела на огни встречных машин.
— За то, что не заткнул её сразу. За то, что спрятался за твою спину. Я... я чувствовал себя таким ничтожеством эти два года, Лен. И когда она хвалила меня, придумывала эти успехи... это было как наркотик. Я хотел в это верить.
— А теперь? — спросила я.
— А теперь ломка. — Он криво усмехнулся. — Зато дышать легче. Правда. Словно плиту с груди сняли.
Он нащупал мою руку и сжал её.
— Я завтра же пойду в таксопарк оформляться официально, на полную смену. И резюме отправлю, не на начальника, а хоть менеджером. Плевать. Главное, чтобы не врать больше.
Я посмотрела на него. Впервые за долгое время я увидела не испуганного мальчика, который боится маму, а мужчину, который готов принять удар.
— Машина пока подождет, — сказала я.
— Да какая к черту машина. Сцепление бы поменять, и ладно.
Часть 8: Свет в конце
Прошел месяц.
Субботнее утро. Я сидела на кухне, пила кофе и проверяла почту. Звонок в дверь заставил вздрогнуть. На пороге стояла Галина Петровна. В руках — сумка с банками.
— Здравствуй, Лена. Я не вовремя?
— Проходите, Галина Петровна.
Она прошла на кухню, поставила сумку на стол.
— Вот, огурцы соленые. Олег любит. И варенье малиновое, Машке. Ты сама-то не варишь, некогда тебе... — она запнулась, поймав мой взгляд, но тут же исправилась: — Работаешь много, я понимаю.
В её голосе не было яда. Была какая-то новая, непривычная сдержанность. Уважение? Возможно.
— Спасибо, — искренне сказала я. — Садитесь, кофе налью.
Она села. Оглядела кухню.
— Я тут подумала, Лена... У меня пенсия скапливается. Я же мало трачу. А вы ипотеку платите. Может, я буду вам подкидывать немного? Ну, хоть на коммуналку вашу. Или Маше на репетиторов.
Я замерла с туркой в руке.
— Не нужно, Галина Петровна. Мы справляемся. Олег устроился логистом, пока на полставки, но перспектива есть. Всё хорошо.
— Ну, смотрите, — она вздохнула. — Если что — говорите. Не молчите больше. Не люблю я, когда из меня дуру делают.
Она взяла чашку, отхлебнула и кивнула на мои руки.
— Маникюр обновила?
— Да. Френч сделала.
— Тоже хорошо. Аккуратно. — Она помолчала и добавила, глядя в окно: — Женщина должна за собой следить. Даже если лошадь ломовая. Особенно если лошадь.
Мы переглянулись и впервые за десять лет моего брака улыбнулись друг другу по-настоящему. Без масок.
Олег вошел на кухню, заспанный, в домашней футболке. Увидел нас — мать и жену, мирно пьющих кофе. Напрягся было, но потом выдохнул.
— О, огурцы! — сказал он, цапнув банку.
Жизнь не стала идеальной мгновенно. Денег всё еще не хватало, машина всё еще скрипела, а работа всё еще выматывала. Но в доме исчез липкий туман лжи. И этот воздух стоил дороже любого маникюра.