Лунный детектив. Дело о «Призраке в скафандре».

Запах кофе, настоящего, земного, арабики, боролся в кабинете со стерильным запахом рециркулированного воздуха. Лунная гравитация делала его движения плавными, почти ленивыми, но глаза, серые и холодные, как лунный реголит, сканировали отчет с патологической дотошностью.

Его звали Игнатий Павлович Волков. Бывший следователь Главка, уволенный за «непродуктивный метод работы и неуважение к статистике». Теперь он был частным детективом на Луне, вернее, в колонии «Селена-1», самом большом поселении в Море Дождей. Клиентов было мало. Луна — место для пионеров, авантюристов и корпораций. Первым не до детективов, вторые их боятся, а третьи решают проблемы своими методами.

Звонок раздался внезапно, разрезая тишину. Не внутренний коммуникатор, а старый спутниковый канал, зашифрованный и помехозащищенный. Волков взял трубку.

— Волков.

— Это Горшенин. Из шахты «Глубокая-12», — голос был напряженным, сдавленным, словно человек говорил, оглядываясь через плечо. Или боялся, что его услышат в вакууме. — Нужна встреча. Только с вами. Дело… о призраке.

Волков не шелохнулся. «Призраков» не бывает. Бывают люди, которые хотят, чтобы их боялись, или те, кому выгодна паника.

— Объясните.

— Не по каналу. Это… про вчерашнюю смену. Шесть человек ушло в лавовую трубку на южном участке. Вернулось пять. Шестого, Красильникова, нет. Искали. Следов нет. Система жизнеобеспечения в его скафандре… показывает, что он жив. Сигнал есть. Он где-то там. Но его нет. И… — голос сорвался на шепот, — те пятеро клянутся, что видели его. Мельком, в боковых туннелях. Его силуэт в скафандре. Он махал им рукой. А когда подбегали — никого. Как сквозь породу прошел.

Классика. Пропажа человека в замкнутом, опасном пространстве. Паника. Суеверия. Идеальная почва для того, чтобы скрыть преступление. Или для чего-то еще.

— Почему ко мне? — спросил Волков. — У «Селены» есть своя служба безопасности. У корпорации «Лунолит», которой принадлежит шахта, — свои.

— Их стражи… они не ищут. Они составляют акт. «Несчастный случай в результате нарушения техники безопасности». Тело не нашли — значит, погребен под обвалом. Конец дела. А сигнал… они говорят, что это глюк системы. Но я проверил. Это не глюк. Сигнал жив. И он… движется. По участкам, где человека быть не может.

Волков отпил глоток кофе. Вкус был горьким, земным, напоминанием о мире, где правила еще хоть как-то работали.

— Ваша должность, Горшенин?

— Сменный инженер. Я… я был его напарником. Красильников не был самоубийцей. И он не мог просто испариться. Я заплачу. У меня есть сбережения.

— Адрес шлюза «Глубокой-12». Я буду через три часа. Никому не говорите о нашем разговоре. Особенно корпоративным стражам.

Разъединившись, Волков еще минуту сидел в тишине. «Призрак в скафандре». Красильников. Шахта. Корпорация, которая предпочитает не расследования, а акты. Слишком много деталей, которые не сходятся в удобную для кого-то картину.

Он встал, потянулся, кости хрустнули с непривычно глухим звуком в лунной тишине. Затем подошел к сейфу, ввел код. Внутри лежал не бластер, а старый, но безупречно отлаженный сканер многоспектрального анализа, прибор для снятия микроследов и блокнот с ручкой. Его оружием были не пушки, а вопросы и наблюдения.

Надев утилитарный термокостюм без опознавательных знаков, он вышел. Коридор «Селены-1» был чистым, ярко освещенным, полным уверенных в завтрашнем дне людей. Но где-то под этим куполом, в тридцати километрах к востоку, в темноте и холоде лавовых трубок, пропал человек. И подавал сигналы с того света.

Игнатий Павлович Волков двинулся к шлюзовому отсеку. Охота начиналась. И первым делом нужно было понять, на кого он охотится: на человека, притворяющегося призраком, на преступника, скрывающего тело, или на нечто, что не укладывалось ни в один земной или лунный протокол.

Лавовые трубки «Глубокой-12» ждали.

Челнок «Ястреб» был арендованным, подержанным и ворчал на стыках, как старик. Волков сидел за штурвалом, автоматически сверяясь с маршрутом. За иллюминатором медленно проползала серая, изрытая равнина, усеянная кратерами. Впереди, на фоне абсолютно черного неба, выросла зубчатая тень горного хребта, а у его подножия — скопление огней и низких куполов: шахтерский поселок при «Глубокой-12».

Поселок напоминал унылый гриб, выросший в вакууме. Несколько жилых модулей, ремонтный ангар, оранжерейный купол, утыканный тусклыми лампами, и массивный шлюзовой комплекс, ведущий под землю — в лабиринт древних лавовых трубок, где добывали редкоземельные элементы.

Волков пристыковался к внешнему шлюзу поселка. Процедура проверки заняла минуты — корпоративный страж в форме «Лунолита», молодой парень с пустыми глазами, бегло глянул на его лицензию частного детектива, фыркнул и махнул рукой.

— К Горшенину? По коридору D, модуль 7. Только не задерживайтесь. У нас тут не экскурсии.

Атмосфера внутри была густой, пахла озоном, пылью и подавленной тревогой. Волков шел по узкому коридору, чувствуя на себе взгляды. Шахтеры в промасленных комбинезонах, собравшиеся у автомата с кофе, замолчали, когда он проходил. Их лица были усталыми, настороженными. Здесь уже знали о пропаже. И знали, что он приехал.

Модуль 7 открыл худощавый мужчина лет сорока, с умными, но измученными глазами и нервным подергиванием щеки. Горшенин.

— Заходите, быстро.

Каюта была тесной. На столе голографически крутилась схема участка южных лавовых трубок с мигающей красной меткой — последним сигналом скафандра Красильникова.

— Рассказывайте по порядку, — сказал Волков, не садясь. — С самого начала смены.

Горшенин тяжело опустился на табурет.

— Обычная смена. Мы с Красильниковым, Мазур, Белов, Зимин и Ковшов. Задача — обследовать ответвление трубки 12-Г. Поиск новых жил. Красильников шел последним, вел картографирование. Связь была, все нормально. Примерно в трех километрах от базы связь с ним пропала — просто тишина. Мы развернулись, пошли назад. Его нигде не было. Скафандр оставляет следы на пыли, понимаете? Следы Красильникова просто… оборвались. Посреди ровного участка. Как будто он взлетел или провалился сквозь пол.

— Обвал? Провал грунта?

— Нет. Пол и потолок целые. Мы просканировали. Ничего.

— А «призрак»?

Горшенин сглотнул.

— Это было позже, когда мы уже метались, вызывали помощь. Мазур крикнул, что видит его. В боковом тоннеле, метров за сто. Стоит, спиной. Мы — к нему. И… он просто растворился. Не убежал — тоннель тупиковый. Исчез. А потом… сигнал его скафандра появился на наших датчиках. И движется. То там, то здесь. Но его нет!

Волков подошел к голограмме.

— Сигнал сейчас здесь?

— Да. В районе трубки 12-Ж. Это заброшенный участок. Там нечего делать.

Красная точка мерцала на схеме. Регулярно, как сердцебиение. Жизнеобеспечение в норме.

— Кто имеет доступ к системам скафандров? Кто может подделать сигнал?

— Технический отдел на поверхности. Но для этого нужно физическое вмешательство в чип скафандра, его замена или перепрограммирование. А скафандр… на Красильникове.

В дверь резко постучали. Не дожидаясь ответа, вошли двое. Первый — широкоплечий, с гладко выбритым черепом и холодными глазами, в дорогом корпоративном термокостюме с шевронами начальника безопасности «Лунолита». Второй — врач, судя по бирке, с лицом, выражавшим профессиональную усталость.

— Я Родион Кирсанов, начальник СБ участка, — сказал первый. Голос был ровным, без дружелюбия. — Вы здесь не уполномочены проводить расследование, детектив Волков. Происшествие расследует наша служба.

— Я здесь по просьбе родственника, — парировал Волков, даже не поворачиваясь к нему полностью, продолжая изучать голограмму. — Частный интерес. А вы какие выводы уже сделали?

— Предварительные. Нарушение техники безопасности со стороны Красильникова. Вероятно, исследуя боковой проход, спровоцировал микросейсм, остался под завалом. Сигнал скафандра — известная аномалия в этих трубках, магнитные помехи от породы. Все задокументировано.

— Удобно, — тихо произнес Волков. — Тело не нашли, виноватый есть. Дело закрыто.

Кирсанов сделал шаг вперед.

— Дело закрыто. И ваше присутствие сеет панику среди персонала. Я должен попросить вас покинуть поселок.

Волков наконец посмотрел на него. Их взгляды скрестились.

— Я уеду, — сказал Волков. — Как только поговорю с остальными членами той смены. По одному. Это не расследование, господин Кирсанов. Это… соболезнование коллегам. Вы же не будете мешать выразить сочувствие?

Кирсанов замер. Открыто запретить — значит показать, что что-то скрывает. Он кивнул, резко, как рубящее движение.

— Час. Не больше. Доктор Свешникова здесь, чтобы оказать психологическую помощь персоналу. Она присутствует при беседах.

Врач, хрупкая женщина с печальными глазами, молча кивнула.

Кирсанов развернулся и вышел. Волков перевел взгляд на Горшенина, потом на голограмму, где мерцала красная точка. Сигнал живого человека в мертвой зоне.

«Микросейсм. Магнитные помехи. Акты и отчеты», — подумал он. Слишком гладко. Слишком чисто. Настоящая жизнь, а особенно смерть, всегда оставляет зазубренные края, о которые цепляются вопросы.

— Ладно, Горшенин, — сказал Волков. — Пригласите первым… Мазура. Того, кто видел «призрака». Давайте послушаем, что он расскажет при корпоративном докторе.

Он сел, приняв расслабленную позу. Охота вступала в новую фазу. Теперь ему предстояло просеивать не лунную пыль, а человеческую ложь и страх. И где-то среди этого должен был затеряться острый, твердый камень истины.

Беседа с Мазуром ничего не дала. Крупный, потный мужчина с налитыми кровью глазами твердил одно и то же, как заведенный: «Видел его, клянусь матерью! Стоял. Потом — нет. Как сквозь камень ушел». Доктор Свешникова время от времени делала успокаивающие заметки на планшете, ее присутствие явно сковывала Мазура. Волков задал несколько уточняющих вопросов об угле, освещении, позе «призрака», но ответы были смутными, эмоциональными. Паника — плохой свидетель.

Белов и Зимин, взятые вместе, выглядели как перепуганные школьники. Их версии мелких деталей расходились: один утверждал, что сигнал пропал за пять минут до исчезновения, другой — что почти сразу. Оба нервно поглядывали на дверь, за которой, они знали, находился Кирсанов.

Волков отпустил их, чувству легкое раздражение. Паника и давление сверху — идеальный коктейль для того, чтобы замутить воду.

Оставался последний из группы — Ковшов. Когда он вошел, Волков почувствовал перемену. Ковшов был старше других, лет пятидесяти, с лицом, изборожденным шрамами и морщинами, как лунная поверхность. Его движения были медленными, точными, а глаза, маленькие и глубоко посаженные, смотрели на Волкова без страха, с холодной, почти профессиональной оценкой.

— Игнат Ковшов, — отрекомендовался он, садясь без приглашения. Голос — низкий, хрипловатый, голос человека, который много курил в прошлом. — Вы — тот детектив.

— Тот самый, — кивнул Волков. — Расскажите, что вы видели.

— То же, что и все. Красильников был позади. Перестал отвечать. Мы его не нашли. Потом — эта беготня за тенями.

— А что вы думаете?

Ковшов посмотрел на доктора Свешникову, потом обратно на Волкова.

— Думаю, что парень погиб. А всё остальное — глюки сканеров и испуг. В трубках бывает. Глаза устают, мозг дорисовывает. Особенно под давлением.

Его ответ был слишком… правильным. Слишком логичным для человека, только что пережившего психотравмирующее событие.

— Вы с Красильниковым дружили? Конфликтовали?

— Работали. Он был тихий, в контур играл, в симуляторы. Конфликтов не было.

— А с кем-то из группы были конфликты?

Ковшов медленно покачал головой.

— Работа есть работа. Все взрослые люди.

Волков сменил тактику.

— Вы давно на «Глубокой-12»?

— Три года. Перевелся с «Восхода-7», после инцидента.

— Какого инцидента?

— Утечка в жилом секторе. Погибли двое. Не моя вина, но… захотелось сменить обстановку.

Волков запомнил это. Слишком гладкая биография с темным пятном.

— Вы осматривали место, где оборвались следы?

— Да. Ничего. Пыль, камень. Ни скрытых трещин, ни люков. Ничего.

— А что насчет сигнала его скафандра? Вы верите, что это магнитная аномалия, как говорит Кирсанов?

Ковшов на секунду задумался. Казалось, он взвешивал что-то.

— Сигнал… он странный. Он не просто «есть». Он движется. По схемам, которые знают только те, кто долго работает в этих конкретных трубках. По служебным туннелям, которые не на общей карте.

В каюте повисло молчание. Доктор Свешникова перестала писать.

— Вы хотите сказать, что сигнал ведет себя так, как будто им управляет тот, кто знает лабиринт? — медленно спросил Волков.

— Я ничего не хочу сказать. Я констатирую факт. Сигнал идет по кратчайшему логичному пути от точки А к точке Б, минуя основные ходы. Как будто… кто-то его ведет.

Волков почувствовал знакомый холодок у основания черепа. Первая зацепка. Не мистическая, а практическая.

— Эти служебные туннели, куда они ведут?

— К старому резервному шлюзу. Заброшенному. Еще со времен первых изысканий, лет двадцать назад. Он должен быть завален.

Должен быть. Волков кивнул.

— Спасибо, Ковшов. Вы намного спокойнее своих коллег.

— Возраст, — коротко бросил Ковшов, поднимаясь. — И опыт. Паника не вернет парня.

Он вышел. Доктор Свешникова закрыла планшет.

— Интересный человек. Слишком спокоен для ситуации. Возможно, шоковая стадия отрицания, — заметила она.

— Возможно, — согласился Волков, не веря этому ни на секунду.

Его час истекал. Кирсанов скоро появится, чтобы выпроводить его. Нужно было действовать. Он обратился к Свешниковой:

— Доктор, как вы оцениваете состояние группы? Реально ли, что все они могли одновременно испытать массовую галлюцинацию?

Она задумалась.

— В условиях стресса, усталости, в монотонной среде при слабом освещении… Да, возможно. Но чтобы все видели одно и то же с разных ракурсов… Маловероятно. Скорее, один крикнул, другие, в состоянии повышенной внушаемости, «дорисовали» картину. Эффект толпы.

Логично. Слишком логично. Волков встал.

— Благодарю вас за помощь, доктор. Кажется, мое время здесь вышло.

Он вышел в коридор. Кирсанов уже ждал, прислонившись к стене.

— Удовлетворили свое любопытство, детектив?

— Выразил соболезнования, — поправил его Волков. — Жаль, что ваше расследование так быстро упирается в «технику безопасности». Удобная формулировка.

— Оно упирается в факты, — холодно сказал Кирсанов. — Шлюз ждет. Не задерживайтесь.

Волков двинулся к выходу, но не к шлюзу, ведущему к его челноку. Он свернул в боковой коридор, якобы ошибаясь, и быстрыми шагами направился к указателю «Технический архив и картография».

Ему нужна была старая карта. Та, на которой были отмечены заброшенные шлюзы и служебные туннели. И, если повезет, он мог найти ее до того, как Кирсанов поймет, что детектив не спешит улетать.

Архив оказался крошечной комнатушкой с одним терминалом. Волков быстро ввел запрос на карты первоначальной разведки района. Система запросила авторизацию. Уровень доступа «Гость» был недостаточен.

Он обернулся, чтобы выйти, и почти столкнулся с Ковшовым. Тот стоял в дверях, блокируя выход. В руке у него был небольшой чип.

— Искали это? — тихо спросил Ковшов. На его лице не было ни дружелюбия, ни угрозы. Была лишь усталая решимость. — Полная съемка района. Включая то, что «Лунолит» предпочитает не афишировать.

Волков не двинулся с места.

— Почему?

— Потому что Красильников не был самоубийцей. И потому что я не верю в призраков, — сказал Ковшов, протягивая чип. — А Кирсанов верит только в отчеты. Найдите, куда ведет этот сигнал. Но смотрите сами. И не по связи.

Он сунул чип Волкову в руку и шагнул в сторону, растворяясь в полумраке коридора так же бесшумно, как появился.

Волков сжал чип в кулаке. Теперь у него был ключ. И проводник в лице загадочного шахтера, у которого были свои счеты с системой. Охота усложнилась. Но стала интереснее.

«Ястреб» отстыковался от поселка «Глубокой-12» с показной неспешностью. Волков сделал вид, что улетает. На радарах, он знал, его челнок мелькнул как удаляющаяся метка, а затем растворился за грядой низких холмов. Там, в радиотени, он совершил рискованный маневр: заглушил основные двигатели, включив лишь маневровые, и, используя рельеф как укрытие, начал медленное, бесшумное скольжение обратно, но не к поселку, а к предгорьям, где, согласно старой карте, должен был находиться заброшенный шлюз «Резерв-3».

Чип, переданный Ковшовым, оказался кладезем информации. Помимо детальных геологических съемок, там были схемы первых, еще пробных выработок, нанесенных тонкими, почти стершимися линиями. И среди них — тоннель, ведущий от южного участка трубок 12-Ж прямо к небольшому, замаскированному природным выступом шлюзу. Шлюз числился «деактивированным и запечатанным» двадцать лет назад. Сигнал скафандра Красильникова, если верить последним данным, пульсировал всего в нескольких сотнях метров от него.

Волков посадил «Ястреба» в узкой расселине, в полукилометре от расчетных координат. Надевая скафандр старого, но надежного образца — без корпоративной маркировки, с матовым, не отражающим свет покрытием — он проверял оборудование. Сканер, анализатор атмосферы, револьвер-перфоратор для экстренных случаев, не требующий кислорода для выстрела. И самое главное — портативный трекер, настроенный на частоту маячка скафандра «Лунолит». Красная точка все так же мерцала на экране, неподвижная, будто застывшая. Или ждущая.

Выход в вакуум был всегда моментом истины. Тишина, наступающая после откачки воздуха, была не земной, а абсолютной, давящей. Под ногами хрустел реголит, словно снег, но снег, не тающий никогда. Звезды, без искажения атмосферы, горели ядовито-яркими иглами.

Волков двинулся к скальному выступу, ориентируясь по навигационному трекеру. Лунная гравитация делала каждый шаг легким, но прыжки в скафандре требовали точности. Через двадцать минут он увидел его: почти незаметный металлический люк, вваренный в скалу, покрытый толстым слоем космической пыли. «Резерв-3». Никаких следов свежей деятельности. Казалось, его действительно не открывали десятилетия.

Но когда Волков поднес ручной сканер к стыковочному шпангоуту, прибор тихо запищал. Микроскопические частицы абляционного покрытия, осыпающиеся при открытии герметичного люка. Совсем свежие. Не старше нескольких дней.

Кто-то был здесь. Совсем недавно.

Стандартные коды доступа, естественно, не сработали. Волков достал универсальный дешифратор — устройство серого рынка, нелегальное, но эффективное. Пять минут тикающего ожидания, и люк с глухим стуком, неслышным в вакууме, разомкнул свои замки. За ним зияла чернота шлюзовой камеры.

Волков вошел внутрь, задраил люк за собой и активировал цикл наполнения. Шипение воздуха, поступающего в камеру, было долгожданным звуком жизни. Датчики показали: атмосфера пригодна для дыхания, но бедна кислородом, словно ее давно не обновляли. Сняв шлем, он вдохнул холодный, затхлый воздух, пахнущий металлом и пылью.

Внутренний люк шлюза поддался после ручного сброса давления. За ним открылся короткий туннель, освещенный тусклыми аварийными светодиодами, встроенными в пол. Туннель вел вниз. И здесь Волков увидел то, что заставило его остановиться.

На пыльном полу явно читались следы. Не один набор, а несколько. Следы стандартных шахтерских ботинок, идущие в обе стороны. Но среди них был еще один след — одна-единственная цепочка отпечатков, идущая только внутрь. Отпечатки были иными — чуть больше, с другим рисунком протектора. След скафандра иного типа. Не корпоративного образца.

Сердце Волкова забилось чаще. Он двинулся по туннелю, сканер в руке, фиксируя все. Температура поднималась по мере спуска, приближаясь к той, что поддерживалась в основных шахтах. Туннель вывел в небольшую пещеру, явно природного происхождения, но укрепленную балками. И в центре этой пещеры стояло то, чего Волков никак не ожидал увидеть.

Мобильная лаборатория. Компактные анализаторы породы, хроматограф, спектрометр. Все — современные модели, не из арсенала «Лунолита». И все — покрытые тонким слоем той же пыли, что и люк снаружи. Недавно использовались, но сейчас мертвы.

А на небольшом столе рядом лежал планшет. Волков включил его. Батарея была на исходе, но экран вспыхнул, показав последний открытый файл. Это был не геологический отчет. Это была медицинская карта. Сканы мозга, биохимические показатели, записи психологических тестов. И в графе «Идентификатор субъекта» стоял номер и фамилия: Красильников, Д.И.

Волков быстро пролистал файл. Испытуемый. Серия тестов на когнитивные функции в условиях изоляции и пониженной гравитации. Проект «Адаптант». Заказчик — не «Лунолит», а что-то зашифрованное. Официального разрешения Лунного Протектората на такие эксперименты на людях не значилось.

Значит, Красильников был не просто шахтером. Он был подопытным. И его исчезновение не было несчастным случаем.

В этот момент его сканер, настроенный на сигнал маячка, резко запищал. Красная точка на экране, до этого неподвижная, вдруг ожила и с огромной скоростью стала приближаться к его позиции. Откуда-то из глубин туннеля, ответвляющегося от пещеры.

Кто-то или что-то несло на себе скафандр Красильникова. И теперь стремительно двигалось прямо на него.

Волков выключил планшет и сунул его во внутренний карман скафандра. Револьвер-перфоратор оказался в руке сам собой. Он отступил в тень у стены, гася свой фонарь, и замер, вслушиваясь в далекие, приглушенные шаги, отдающиеся в металлических балках.

Шаги были нечеловечески быстрыми и легкими, отдаваясь эхом в пустом туннеле. Волков прижался к шероховатой стене, пальцы на спуске перфоратора. Свет фонаря заколебался на повороте, бросив на противоположную стену гигантскую, искаженную тень в скафандре. Фигура появилась.

Это был не призрак. Это был человек в стандартном скафандре шахтера «Лунолита», но с модификациями — дополнительные крепления на бедрах и плечах, следы самодельной герметизации на стыках. Скафандр двигался с непривычной для лунной гравитации стремительностью, почти скользил по полу. Волков знал эту походку — результат долгой адаптации к низкой грави, когда мышцы и нейронные связи перестраиваются для эффективности, а не для силы. Так ходили ветераны-лунатики, проработавшие на спутнике десятилетия.

Фигура промчалась мимо его укрытия, не заметив его, и замерла у стола с лабораторным оборудованием. Человек в скафандре что-то быстро проверил, его движения были резкими, почти паническими. Он заметил, что планшет пропал. Замер на секунду, потом резко обернулся, свет фонаря прошелся по стенам пещеры.

— Выходи, — раздался в радиоканале голос. Голос был напряженным, сдавленным, но Волков его узнал. Это был голос Ковшова. — Я знаю, что ты здесь. Ты взял планшет.

Волков медленно вышел из тени, но револьвер не опускал.

— Ковшов. Интересный поворот. Значит, «призрак» — это ты. Ты носишь скафандр Красильникова.

Ковшов (если это был он) не стал отрицать. Он лишь слегка наклонил голову, его забрало отражало тусклый свет диодов.

— Не носишь. Использую его маячок. Чтобы сбить с толку их системы. Чтобы отвести внимание от этого места.

— От лаборатории, где ставили опыты на твоем напарнике, — уточнил Волков. — Ты знал об этом. И ты не просто шахтер, переведшийся после «инцидента».

Ковшов сделал шаг вперед. Волков поднял перфоратор.

— Стреляй, — хрипло сказал Ковшов. — Но тогда ты никогда не узнаешь, куда делся Красильников. И почему «Лунолит» так хочет забыть это дело.

Волков не опустил оружие, но палец ослабил нажим на спуске.

— Говори. Коротко.

— Красильников был одним из «Адаптантов». Добровольцем, — начал Ковшов, его голос звучал устало и горько. — Программа по ускоренной адаптации к долгосрочным миссиям в глубоком космосе. Психостимуляторы, нейроимпринтинг, сенсорная депривация. «Лунолит» проводила ее в тайне от Протектората, нанимая отчаявшихся людей вроде него. Большие деньги, полное стирание личности из баз, новая биография после «успешного завершения».

— Что пошло не так?

— Не «не так». Все шло по плану. Он менялся. Становился… другим. Быстрее. Холоднее. Переставал нуждаться в долгом сне. Его когнитивные функции зашкаливали. А потом, во время одного из тестов здесь, в изоляции, он просто… отключился. Не физически. Его сознание. Оно ушло. Осталось пустое тело, дышащее, с работающим сердцем, но личность стерта. Овощ.

— И «Лунолит» решила списать его как несчастный случай в шахте.

— Да. Но тело нельзя было просто выбросить в шахту. Слишком много вопросов от официальной медицины. Его нужно было… утилизировать. Чисто. А я… — Ковшов замолчал. — Я был его куратором. Наемным смотрителем от подрядчика. Моя задача — наблюдать, докладывать, в критической ситуации — ликвидировать следы. В том числе и его.

— Почему ты этого не сделал?

— Потому что я видел, как он меняется. И потому что я сам был таким же «Адаптантом» десять лет назад. На «Восходе-7». Тот «инцидент» с утечкой… это был мой срыв. Я выжил. Они стерли мне память, дали новое имя, новую работу. Но осколки… остаются. Я увидел в нем себя. И когда он «отключился», я не смог. Я спрятал его тело. А его скафандр… использовал, чтобы создать легенду о призраке. Чтобы Кирсанов и ему подобные боялись сюда соваться, списывая все на аномалии. Чтобы выиграть время.

— Куда ты его спрятал? — спросил Волков, наконец опуская оружие.

— В криокапсулу. Старую, аварийную. В соседней пещере. Она поддерживает биостазис. Он жив, технически. Но его нет.

Волков переваривал информацию. Картина складывалась, но была чудовищной. Корпоративные опыты, стертые личности, люди-призраки в буквальном смысле.

— А что с сигналом? Как ты заставлял его двигаться?

— Дистанционный маячок-дроид. Маленький, ползает по служебным тоннелям. Взломал систему его скафандра, перенаправил сигнал на него. Чтобы создать движение.

— И Горшенин? Он в курсе?

— Нет. Он просто честный парень, который волновался за напарника. Я использовал его, чтобы вызвать тебя. Частный детектив, не связанный с корпорацией. Последняя надежда.

Волков тяжело вздохнул. Он оказался пешкой в чужой игре. Но пешкой, которая теперь видела всю доску.

— Кирсанов знает о лаборатории?

— Догадывается. Его задача — не расследовать, а обеспечивать информационную гигиену. Если ты нашел это место, он уже знает о твоем не-отлете. И скоро будет здесь.

Как в воду глядел. В этот момент на внешнем канале связи раздался резкий, официальный голос:

— Неопознанное судно в районе координат… это «Ястреб». Детектив Волков. Вы нарушаете режим закрытой территории. Немедленно ответьте и подготовьтесь к досмотру. Это Кирсанов.

Они вышли на его челнок.

Ковшов резко дернул головой.

— Понимаешь? У тебя есть доказательства, — он кивнул на планшет в кармане Волкова. — Доберись до Протектората. До настоящих властей. Я задержу их здесь. У меня… есть чем их занять.

В его тоне прозвучала та самая решимость, которая бывает у людей, у которых не осталось ничего, кроме последней цели.

— А ты?

— Я давно живу в тени, Волков. Может, пора и посветить немного, — сказал Ковшов, поворачиваясь к выходу из пещеры. — Используй восточный туннель. Он выведет тебя к поверхности в трех километрах отсюда. Доберешься до своего «Ястреба» пешком. И помни: ты везешь не просто дело о пропаже. Ты везешь труп целой программы. И за ним придут по-крупному.

Не дожидаясь ответа, Ковшов шагнул в темноту туннеля, ведущего к шлюзу, его фигура быстро растворилась в черноте.

Волков не стал тратить время на раздумья. Он схватил со стола еще несколько образцов данных — кристаллы с записями, бумажные журналы (архаика, которая не может быть взломана удаленно) — и бросился в указанный Ковшовым восточный туннель.

Сзади, через несколько минут, донесся приглушенный грохот, отдавшийся вибрацией по балкам. То ли взрыв, то ли обвал. Ковшов начал свою диверсию.

Бежал Волков, отталкиваясь от стен в узком туннеле, сжимая в руке планшет с медицинской картой человека, которого официально не существовало. Он больше не просто искал пропавшего. Он бежал с уликой против одной из самых могущественных корпораций на Луне. И где-то впереди, на поверхности, его ждал не только его челнок, но и люди Кирсанова.

Охота только что превратилась в войну.

Восточный туннель оказался не туннелем, а естественной трещиной в базальте, едва расширенной инструментом. Он вился змеей, то поднимаясь, то резко обрываясь вниз. Волков двигался на ощупь, экономя заряд фонаря скафандра. Сзади, сквозь толщу породы, доносились приглушенные, низкочастотные вибрации. Ковшов вел свою войну.

Наконец, впереди брезжил слабый свет — не искусственный, а отраженный солнечный. Выход был замаскирован нагромождением булыжников. Волков с трудом протиснулся наружу и замер, вжимаясь в скалу.

Он оказался на противоположном склоне низкого хребта. Его «Ястреб» виднелся внизу, в расселине, но теперь возле него копошились две фигуры в корпоративных скафандрах с маркировкой СБ «Лунолит». Они обыскивали челнок. И это были не простые сторожа. Их движения были слаженными, профессиональными. Один прикрывал другого, осматривая стыки и панели.

Перехватить связь на открытом канале было бы безумием. Волков переключился на пассивный сканер. Он зафиксировал еще один источник энергии — легкий корпоративный катер, замаскированный за скалой в трехстах метрах от его «Ястреба». Значит, Кирсанов был здесь не просто с парой охранников. У него была мобильная группа.

Прямое столкновение было проигрышным вариантом. Даже если бы он нейтрализовал двоих, катер с подкреплением накроет его за минуты.

Нужно было думать.

Волков отполз обратно в тень скалы и активировал планшет. Карта района, загруженная с чипа Ковшова, показала не только старые туннели, но и геологические аномалии. В полукилометре к северу был участок с сильными магнитными помехами — остатки древнего вулканического купола. Помехи были настолько сильны, что глушили навигацию и связь. Именно их Кирсанов списывал на «аномалии», объясняя сигнал Красильникова.

Это был риск. Но другого выхода не было.

Волков снова двинулся в путь, теперь огибая хребет, оставаясь в радиотени. Магнитная аномалия ощущалась даже сквозь скафандр — легкое гудение в костях, искажение показаний компаса. Он нашел узкий каньон, ведущий прямо в эпицентр. Стены его были из странной, почти черной, блестящей породы.

Здесь, в самой гуще помех, он остановился. Достал из аварийного запаса челнока (который всегда носил с собой в походах) миниатюрный ретранслятор. Примитивное устройство, но с одной функцией — усиливать и повторять заданный сигнал. Он подключил его к своему сканеру, настроенному на частоту маячка скафандра Красильникова, и выставил на максимальную мощность. Затем спрятал устройство в расщелине.

Эффект был почти мгновенным. На его собственном сканере, настроенном на ту же частоту, вспыхнул яркий сигнал — прямо здесь, в каньоне. Но это был не Ковшов с его дроидом. Это был его ретранслятор, имитирующий сигнал.

Если система слежения Кирсанова была хоть немного чувствительна, она должна была засечь эту вспышку. Сигнал «призрака» неожиданно переместился на несколько километров.

Волков затаился, вжавшись в выступ скалы. Ждать пришлось недолго. Через семь минут над каньоном, с шумом выброса реактивной струи, завис корпоративный катер. Десантный люк открылся, и трое людей в скафандрах, вооруженных уже не перфораторами, а компактными импульсными карабинами, на тросах спустились вниз. Они двигались к месту, откуда шел сигнал.

Пока они обыскивали каньон, натыкаясь на его ретранслятор, Волков уже полз обратно, к своему «Ястребу». У челнока оставался, судя по всему, один страж — второй, вероятно, отправился с группой на катере.

Подойти вплотную незамеченным было невозможно. Волков использовал другую тактику. Он нашел небольшой, но устойчивый валун и, используя лунную гравитацию, покатил его по склону в сторону, противоположную от челнока. Валун, подпрыгивая, с грохотом (передававшимся через грунт) покатился вниз. Страж у «Ястреба» резко развернулся, подняв оружие, и сделал несколько шагов в сторону шума.

Этих секунд хватило. Волков выскочил из-за укрытия и закрыл расстояние до челнока несколькими мощными прыжками. Страж, услышав сзади хруст реголита, начал поворачиваться, но было поздно. Волков не стал связываться — он ударил его рукоятью перфоратора по шлему, не повреждая скафандр, но вызвав резкую дезориентацию. Охранник грузно осел на колени.

Волков вскочил в открытый шлюз «Ястреба», захлопнул его и, не тратя время на полную процедуру, активировал аварийный старт. Двигатели взревели, челнок рванул с места, подняв облако пыли. На радаре он видел, как катер, бросив группу в каньоне, резко развернулся и начал преследование.

«Ястреб» был стар, но моторы Волков давно тюнинговал на свой страх и риск. Он не взял курс на «Зарю» или другую станцию Протектората — это были бы ожидаемые векторы. Вместо этого он нырнул в глубь Моря Дождей, к зоне активных метеоритных бурь, где радары ослепляла постоянная электромагнитная рябь от ударов микрометеоритов о магнитное поле Луны.

Погоня длилась недолго. Корпоративный катер был быстрее и маневреннее, но его пилот явно не решался лезть в опасную зону. Через несколько минут метка преследователя дрогнула и исчезла с экрана.

Волков выровнял курс, дал двигателям остыть. Тишина в кабине была оглушительной. Он снял шлем, провел рукой по лицу. В кармане его скафандра лежал планшет. Доказательство. Но что с ним делать?

Кирсанов теперь знал, что Волков в курсе. И что у него есть улики. «Лунолит» не остановится перед одним частным детективом. Добраться до официальных властей Протектората будет почти невозможно — корпорации имели там своих людей, а его история покажется бредом сумасшедшего без вещественных доказательств и свидетелей. Ковшов, вероятно, уже мертв или схвачен. Горшенин и другие шахтеры ничего не знают.

Нужен был союзник. Не внутри системы, а на ее обочине. Кто-то, у кого были свои счеты с «Лунолитом» и свои рычаги влияния.

И тут Волков вспомнил имя. Одно имя, которое мелькало в сводках подраздела «Корпоративные конфликты». Человек, бывший аудитор «Лунолита», уволенный с позором после того, как попытался обнародовать данные о нарушениях на одном из астероидных рудников. Его дискредитировали, но не сломали. Теперь он владел маленьким независимым информагентством на станции «Серпий», славящимся разоблачительными материалами.

Его звали Артем Боголюбский.

«Серпий» был нейтральной станцией, контролируемой не корпорациями, а гильдией независимых шахтеров и торговцев. Добраться туда будет сложно, но возможно.

Волков ввел новые координаты в компьютер. «Ястреб» мягко развернулся, взяв курс на дальний пояс малых кратеров, за которым, как за щитом, пряталась станция «Серпий».

У него были доказательства. И теперь у него была цель. Но между ними и целью лежало пол-Луны, и «Лунолит» уже спускала с поводка всех своих псов. Он выиграл первый раунд, переиграв Кирсанова на местности. Но настоящая битва только начиналась. И следующим полем боя будет информационное пространство, где правду можно не только найти, но и похоронить.

Станция «Серпий» не сверкала надутой под куполами роскошью, как корпоративные поселки. Она была похожа на колонию стрижей, слепленную из обломков. Десятки старых модулей, стыкованных впритык и кое-как, образовывали хаотичную гроздь, прилепившуюся к склону кратера. Над ней постоянно сновали малые грузовые челноки и тускло мигали предупредительные огни нелегальных стыковочных портов. Здесь царил свой закон — закон гильдии вольных добытчиков.

«Ястребу» потребовалось двое суток, чтобы добраться окольными путями, лавируя между зонами корпоративного влияния и метеоритными полями. Волков не рисковал выходить на связь. Он спал урывками, проверял радары и чистил собранные улики. Планшет с данными по «Адаптантам» был ключевым, но одного его было мало. Нужны были свидетели, материальные доказательства. Тело Красильникова в криокапсуле осталось в «Глубокой-12», и доступа к нему теперь не было.

Он пристыковался к «Серпию» через один из незарегистрированных портов, заплатив скромную мзду диспетчеру, который даже не взглянул на его документы. Воздух внутри пах старой смазкой, грибами из гидропоники и человеческой теснотой.

Агентство «Лунный свет», которым владел Боголюбский, ютилось в одном из нижних «этажей», куда не доходил даже искусственный свет имитаторов. Дверь была обшарпанной, с табличкой, нацарапанной от руки. Волков постучал.

Открыл сам Боголюбский. Он оказался невысоким, сухопарым мужчиной с живыми, острыми глазами и седыми висками. Он носил простой вязаный свитер, выглядевший анахронизмом на Луне.

— Волков, — произнес Боголюбский, не выражая ни удивления, ни радости. — Слухи уже ползут. Про «Глубокую-12» и детектива, который влетел в осиное гнездо «Лунолита». Входи.

Кабинет был завален серверами, излучавшими тихое тепло. На стенах висели распечатанные схемы корпоративных структур, соединенные красными нитями.

— Я не за слухами, — сказал Волков, доставая планшет и кладя его на единственный свободный угол стола. — Я за правдой, которая похоронена здесь.

Боголюбский молча включил планшет. Его лицо оставалось непроницаемым, пока он листал медицинские записи, сканы, заключения. Минут через десять он отложил устройство.

— «Адаптант». Я слышал шёпот. Но так близко… не видел. И где субъект?

— В криокапсуле. В заброшенном шлюзе. Его куратор, бывший такой же подопытный, спрятал его. Теперь этот куратор, вероятно, мертв. А корпорация хочет замести следы. Очень быстро и очень тщательно.

— Кирсанов, — кивнул Боголюбский. — Родион «Чистильщик». Его специализация. Почему пришли ко мне?

— Потому что вы пытались их остановить. И проиграли. Но не сдались. Мне нужен не просто голос. Мне нужен доступ к вашим источникам внутри «Лунолита». К тем, кто боится, но ненавидит.

Боголюбский задумался, постукивая пальцами по столу.

— Это опасно. Для вас и для моих людей. Если я опубликую это, — он ткнул в планшет, — они засыпят меня исками о клевете, взломают серверы, найдут «улики» на моих информаторов. А вас просто ликвидируют по дороге куда угодно.

— Значит, нужно опубликовать так, чтобы это нельзя было игнорировать, — сказал Волков. — Не как разоблачение. Как факт. С приложением всех исходных данных, координат, кодов доступа к лаборатории. Разбросать по всем независимым сетям, гильдейским чатам, черным доскам объявлений. Сделать это вирусом, который уже не остановить удалением одного источника.

— «Стратегия мема», — усмехнулся Боголюбский. — Рискованно. Но… возможно. Есть одна деталь. Координаты лаборатории. Они у тебя есть?

— Да. И данные о перемещениях сигнала. И образцы породы из пещеры с уникальным химическим составом, который совпадает только с тем участком.

— Хорошо. Но нужен крюк. Человеческая история. Этот Красильников… у него есть родственники? На Земле?

Волков замер. Он не проверял. В суматохе преследований и побега он думал о нем как о «субъекте», «подопытном».

— Не знаю. Но можно найти.

— Найди. Если есть мать, отец, сестра… их голос, их запрос в официальные инстанции вместе с нашими данными создаст критическую массу. Корпорация может заткнуть рот мне, но не тысячам людей на Земле, задающим вопросы. Особенно если мы укажем, что программа, вероятно, продолжалась, и «Адаптантов» может быть больше.

Волков понял. Боголюбский мыслил категориями информационной войны. Он был не журналистом, а партизаном.

— Я найду, — пообещал Волков. — Но мне нужна крыша. Здесь, на «Серпии». И безопасный канал для поиска.

— У тебя будет. Модуль 44-Г. Заброшенный склад. Я дам тебе коды. Связь только через защищенные ретрансляторы, которые мы роем последние два года. Не идеально, но лучше, чем ничего.

Боголюбский записал что-то на клочке бумаги и протянул Волкову.

— И еще. Будь готов к тому, что твое лицо уже в розыске. Не официальном, а в корпоративных черных списках. На «Серпии» ты в относительной безопасности, но высовываться за его пределы — самоубийство.

Волков взял бумажку. У него не было выбора. Он кивнул и направился к выходу.

— Волков, — окликнул его Боголюбский. — Зачем тебе это? Ты же не родственник. Не идеалист, судя по всему.

Волков остановился в дверях, не оборачиваясь.

— Потому что кто-то должен сложить кусочки в целое. И потому что они думают, что могут все стереть. А я не люблю, когда мусорят.

Модуль 44-Г оказался именно тем, что обещал Боголюбский: холодным, пыльным помещением, пахнущим металлом и озоном. Зато здесь было электричество, воздух и экранирование от сканеров. Волков принес свои нехитрые пожитки с «Ястреба» и первым делом начал рыть.

Используя анонимные прокси и алгоритмы, которые он сам когда-то разрабатывал для ЛСБ, он начал поиск. Дмитрий Игоревич Красильников. Возраст — 28 лет. Место рождения — Земля, Уральский федеральный округ, г. Первоуральск.

Через три часа он нашел. Отец — умер пять лет назад. Мать — Лидия Петровна Красильникова, проживает в том же городе. Работала инженером-технологом, на пенсии. Сестер и братьев не значилось.

Он нашел ее общедоступные профили в земных соцсетях. Последнее фото — годовалой давности: женщина с усталыми, но добрыми глазами, на фоне земного леса. Последний пост: «Жду весточки от Димы. Уже три месяца как связь прервалась. Говорят, на Луне бывают перебои. Верю, что все хорошо».

Волков откинулся на стуле. Комок подступил к горлу. Он смотрел на строку «Верю, что все хорошо» и на прикрепленное к посту фото — улыбку в земном лесу. Но перед его мысленным взором вставало совсем иное изображение: фото пустого, дышащего тела в криокапсуле. Контраст был невыносимым.

Теперь у него был крюк. Самая горькая и самая сильная часть улики — надежда матери, которую корпорация обманула, подменив ее сына пустым сосудом.

Он собрал пакет: выдержки из медицинской карты (без самых шокирующих подробностей), геоданные, доказательства подмены телеметрии, фото лаборатории с его сканера. И в конце — ссылку на профиль Лидии Петровны и ее пост.

Он отправил все Боголюбскому через защищенный канал с одной пометкой: «Крюк готов. Публикуйте, когда будете готовы. Я буду ждать следующего шага».

Ответ пришел через час: «Материал принят. Начинаем сборку «вируса». Жди сигнала. И береги себя — после публикации твоя цена удвоится».

Волков выключил терминал. В тишине заброшенного склада его собственное дыхание казалось громким. Он сделал все, что мог. Теперь оставалось ждать, когда маленькая искра, которую он высек в глубинах «Глубокой-12», разгорится в пожар, который осветит все темные углы Луны.

И когда этот пожар начнется, он знал, «Лунолит» бросит на его тушение не только юристов и хакеров. Они пришлют убийц. И ему нужно быть готовым встретить их здесь, в его новой, временной норе на краю лунного мира.

Ожидание было хуже погони. Оно растягивало нервы в тишине склада, где каждый щелчок системы вентиляции отдавался эхом. Волков не спал. Он разбирал и чистил свой револьвер-перфоратор, хотя знал, что против профессиональных киллеров с импульсным оружием это — почти бесполезно. Его защитой была анонимность и щит «Серпия». Но щит этот был дырявым.

Через восемь часов после отправки данных на терминале всплыло сообщение от Боголюбского. Без текста. Просто файл с меткой «Эфир-1».

Волков запустил его. Это была запись низкокачественного, зашумленного аудио, перехваченная, судя по всему, на корпоративном канале «Лунолита». Голоса были искажены, но узнаваемы.

Голос первый (холодный, официальный): «…ситуация вышла из-под контроля. Источник на «Серпии». Нужна стерилизация.»

Голос второй (более молодой, напряженный): «Боголюбский защищен гильдией. Прямое воздействие вызовет конфликт.»

Голос первый: «Не Боголюбского. Мусора. Он ключ. Без него история — сплетня. Найди его. Используй любые ресурсы. Приоритет — Альфа.»

Голос второй: «Понял. А субъект?»

Голос первый (после паузы): «Ликвидировать. Вместе с местом хранения. Полное термическое уничтожение. Ни пыли.»

Запись обрывалась.

Волков ощутил ледяную тяжесть в желудке. Они знали. И они действовали на опережение. «Стерилизация», «мусор» — это он. «Субъект» — Красильников. Они собирались стереть с лица Луны и улики, и его носителя. И, судя по «Приоритет — Альфа», у них уже был план.

Он отправил Боголюбскому срочный запрос: «Они в курсе. Цель — я и Красильников. Нужны уши на «Глубокой-12». Что происходит там?»

Ответ пришел не сразу. Через час.

Боголюбский: «Молчат. Полное эфирное затишье на объекте. Ни внутренних переговоров, ни телеметрии в открытом доступе. Как черная дыра. Это плохо. Очень.»

Значит, Кирсанов закрыл объект наглухо. Готовил «термическое уничтожение». Лабораторию, криокапсулу — все. Возможно, уже готовил.

Волков вскочил. Он не мог сидеть и ждать, пока они сожгут единственное материальное доказательство и единственного, пусть и пустого, свидетеля. Но что он мог сделать один? Штурмовать «Глубокую-12»?

И тут его терминал снова завибрировал. Новое сообщение. С неопознанного, однократного адреса.

Неизвестный: «Шлюз «Резерв-3». Через 4 часа. Будут жечь. Ковшов жив. Заложил мину. Но нужно отвлечение. Сильный шум на периметре.»

Сердце Волкова бешено заколотилось. Ковшов? Жив? И он что-то задумал. Мина — это хорошо, но это последний аргумент. Нужен был «шум». Диверсия, которая заставила бы Кирсанова и его людей метнуться в другую сторону.

Волков быстро сообразил. У него не было армии. Но у него был «Ястреб». И было знание.

Он снова написал Боголюбскому: «Нужна диверсия. Не на самом объекте. На его инфраструктуре. Что самое болезненное для «Глубокой-12» кроме самой шахты?»

Ответ пришел почти мгновенно: «Компрессорная станция «КС-7». В двадцати километрах. Качает воздух и стабилизирует давление для всего южного кластера трубок. Без нее работы встанут на сутки, как минимум. Охрана — минимальная, автоматика. Считается неуязвимой из-за удаленности и защитных куполов.»

Идеально. Удар по «КС-7» не убьет людей (автоматика отсечет утечку), но вызовет коллапс на объекте. Все силы бросят на спасение жизненно важного узла.

«Передай мне все, что есть по «КС-7»: схемы, частоты охраны, слепые зоны», — отправил Волков.

Данные пришли пакетом. Он изучал их, строя в голове план. Взрывать ничего не нужно. Нужно создать инцидент. Сигнал тревоги, который будет выглядеть как попытка саботажа.

Он вспомнил про образцы породы из пещеры лаборатории. Их химическая сигнатура была уникальна. Если подбросить микрочастицы такой породы в систему забора воздуха «КС-7», аналитические датчики зафиксируют «неизвестный загрязнитель» и уйдут в аварийный режим, заблокировав подачу и запустив сигнал «био-хим угрозы». Это сработает куда убедительнее взрыва.

Но как доставить? На «Ястребе» подойти незаметно к охраняемому объекту невозможно.

И тут он вспомнил. Среди оборудования на складе был старый, но работоспособный ровер для ремонтных работ на поверхности — небольшой, тихий, с малой тепловой сигнатурой. Боголюбский, видимо, использовал его для своих вылазок.

Час спустя Волков в скафандре выводил ровер через один из аварийных люков «Серпия» на поверхность. Машина была облеплена маскировочными тряпками, двигалась почти бесшумно на электрической тяге. Путь до «КС-7» занял чуть больше часа. Он приближался с подветренной (если можно так сказать о вакууме) стороны, используя для укрытия мелкие кратеры.

Компрессорная станция представляла собой два купола, соединенных трубой, и частокол вышек с датчиками. Он остановился на пределе их досягаемости. Дальше — пешком.

Он пробрался к внешнему патрубку системы забора — массивной решетке, закрывающей всасывающий клапан . Используя ручной бур, он просверлил в решетке микроотверстие и с помощью пневматического инжектора впрыснул внутрь мельчайшую пыль с образцов породы. Частицы были настолько малы, что не повредили бы фильтры, но датчики спектрального анализа среагировали бы мгновенно.

Задача была выполнена. Он отполз обратно к роверу и дал сигнал Боголюбскому: «Загрязнитель внесен. Жди срабатывания через 10-15 минут.»

Он не стал ждать. Развернул ровер и на максимальной, но все еще тихой скорости понесся обратно к «Серпию». Через двенадцать минут на горизонте, в направлении «КС-7», вспыхнули багровые аварийные огни, затмив на мгновение звезды. Потом в его шлеме, на общем аварийном канале, раздался прерывистый, автоматический голос: «Тревога. Объект КС-7. Зафиксировано загрязнение среды неизвестного генеза. Аварийное отключение. Изолируйте сектор. Повторяю, тревога…»

Волков ускорился. Диверсия сработала. Теперь все силы «Глубокой-12», включая Кирсанова и его команду, должны были броситься на ликвидацию «чрезвычайной ситуации» на жизненно важном объекте. Охрана заброшенного шлюза «Резерв-3» должна была ослабнуть.

Осталось надеяться, что у Ковшова хватит сил и удачи сделать свое дело. И что он, Волков, успеет добраться до «Ястреба» и быть в готовности, если понадобится экстренная эвакуация.

Он мчался по серой пустыне, оставляя за собой легкий шлейф пыли. На этот раз он был не охотником, и не добычей. Он был диверсантом. И от его удара на периметре зависела жизнь призрака в криокапсуле и человека, который пытался его спасти.

Огоньки «Серпия» уже маячили впереди, обещая временное укрытие. Но покоя не было. Только пауза между ударами.

Вернувшись в свой укрытие на «Серпии», Волков не снимал скафандра. Он сидел перед монитором, подключенным к разведданным Боголюбского, и наблюдал за хаосом, который посеял. Эфир вокруг «Глубокой-12» гудел, как потревоженный улей. Отрывочные сообщения, крики, автоматические тревоги сливались в какофонию. «КС-7» была полностью заблокирована, роботы-дезинфекторы не могли идентифицировать загрязнитель, что вызывало панику — все думали о биологической или химической атаке.

Но Волкова интересовал другой канал — зашифрованная частота, которую Ковшов, по его словам, «позаимствовал» у службы безопасности. Она молчала.

Прошло сорок минут. Волков уже начал думать, что Ковшов погиб или его перехватили, когда на частоте раздался резкий, прерывистый шипящий звук, а затем голос, полный боли и напряжения:

«…вывод. Координаты прежние. Взрыв в… девяносто секунд. Покинуть… радиус…»

И снова тишина.

Волков выскочил из модуля и побежал по коридорам «Серпия» к своему стыковочному порту. Его «Ястреб» был готов к экстренному старту. Он влетел в кабину, захлопнул шлюз и запустил двигатели, игнорируя запросы диспетчера.

Челнок сорвался с места, вынырнул из хаотичного леса конструкций станции и устремился в черноту. Он взял курс на «Глубокую-12», но не на сам поселок, а на координаты заброшенного шлюза «Резерв-3». На радаре он видел, как от основного комплекса шахты отделились два катера и помчались к «КС-7». Его диверсия сработала. Охрана объекта была ослаблена.

Когда «Резерв-3» появился в поле зрения, картина была ясной и устрашающей. Вход в шлюз, тот самый люк, был распахнут, и из него валил густой, медленный в безвоздушном пространстве дым — продукт горения внутри, где было чем гореть. Рядом с люком лежала неподвижная фигура в скафандре. Еще одна фигура, тоже в скафандре, но с корпоративной маркировкой, полусидела, прислонившись к скале, и беспомощно шевелила руками — видимо, повреждена система подвижности.

Ковшов сдержал слово. Он устроил взрыв. Теперь он лежал у распахнутого шлюза, его скафандр был изуродован, и Волков с первого взгляда понял: Ковшов купил им время самой дорогой валютой — своей жизнью.

Волков посадил «Ястреб» в пятидесяти метрах от шлюза, подняв облако пыли. Он выскочил в скафандре, с револьвером наготове, и побежал к лежащей фигуре. Это был Ковшов. Его скафандр был покрыто сажей и следами пробоин от осколков. Забрало было треснуто, но не разбито полностью. Волков перевернул его, подключился к внешнему диагностическому порту. Показания прыгали: множественные переломы, внутреннее кровотечение, система жизнеобеспечения на грани. Но сердце билось. Слабый, неровный пульс.

Рядом лежал карабин корпоративного стража. Второй охранник, тот, что сидел, увидев Волкова, попытался поднять оружие. Волков не стал церемониться — выстрелил ему в блок двигателей скафандра. Охранник беспомощно завалился на бок.

— Ковшов! — крикнул Волков в общий канал. — Держись!

Он схватил его под мышки и потащил к «Ястребу». Каждый шаг в лунной гравитации с такой ношей был мучительным. Он чувствовал, как слабеет пульс Ковшова через датчик в перчатке.

Забросив его в шлюзовую камеру, Волков бросился обратно к входу в «Резерв-3». Дым внутри уже редел — в вакууме огню нечем питаться. Он протиснулся внутрь. Пещера с лабораторией была неузнаваемой. Взрыв, судя по всему, произошел у входа, направленный вовне, чтобы заблокировать его, но ударная волна и осколки превратили оборудование в груду металлолома. Однако в дальнем углу, за укрепленной стеной, он увидел то, что искал.

Аварийную криокапсулу. Старую модель, покрытую инеем. Ее корпус был помят, но цел. Сквозь мутное стекло виднелось бледное лицо Дмитрия Красильникова. Подключенные датчики слабо мигали зеленым. Он все еще был в состоянии биологического стазиса.

Волков отстегнул капсулу от креплений. Она была тяжелой, но на колесиках. Он толкнул ее к выходу, обходя горящие обломки. Выкатив на поверхность, он увидел, что к ним с основной базы уже летит катер — Кирсанов, видимо, сообразил, откуда исходит настоящая угроза.

Не было времени на осторожность. Он пристегнул капсулу тросом к внешнему креплению «Ястреба», втолкнул полуживого Ковшова внутрь и сам прыгнул в шлюз, начав цикл наполнения на ходу.

— Боголюбский! — кричал он в связь. — Нужен коридор! Везу груз и раненого. Катер «Лунолита» на хвосте!

Ответа не было. Но через несколько секунд на его навигатор поступил пакет с координатами и маршрутом — не на «Серпий», а куда-то в другое место, вглубь малоисследованного нагорья. У Боголюбского, видимо, был запасной план.

«Ястреб» рванул с места, таща за собой на тросе криокапсулу, как нелепый воздушный змей. Катер Кирсанова открыл огонь. Импульсные заряды прошивали пустоту рядом, ослепляя датчики. Волков летел зигзагами, используя рельеф как щит. Один заряд угодил в корпус, тряхнув челнок. Система сигнализировала о повреждении двигателя №2.

Он летел, почти не дыша, вжимаясь в кресло. Преследователь не отставал. Волков видел на радаре, как с другой стороны к ним сходится еще одна метка — второй катер.

И тут в эфире раздался новый, громкий голос на общем канале:

— Неопознанные суда в секторе «Тавр». Это патруль Гильдии Вольных Добытчиков. Немедленно прекратите огонь и представьтесь. Вы нарушаете нейтральное пространство.

Боголюбский сработал. Он поднял гильдейский патруль.

Катер Кирсанова на секунду замедлился. Стрельба прекратилась.

— Гильдия, это внутреннее дело корпорации «Лунолит». Преступник похищает корпоративное имущество.

— Ваше «имущество» пристегнуто к частному челноку тросом, — сухо парировал голос гильдии. — И похоже на криокапсулу. С людьми внутри. Ваши претензии рассматриваются. А сейчас — отбой. Немедленно.

Кирсанов что-то прокричал в ответ, но его слова потонули в шипении помех. Патрульный катер гильдии, более крупный и лучше вооруженный, встал между «Ястребом» и преследователями.

Волков не стал ждать развития переговоров. Он дал полный газ на оставшихся двигателях и рванул по маршруту, указанному Боголюбским, в глубь гор. Через десять минут преследователи исчезли с экрана, сдерживаемые гильдийцами.

Он летел еще полчаса, пока не достиг указанных координат — узкого каньона, на дне которого был искусно замаскирован вход в пещеру, превращенную в импровизированный ангар. Туда вела расщелина, в которую едва протискивался «Ястреб» с его грузом.

Внутри горел свет. Его ждали. Не только Боголюбский, но и двое людей в комбинезонах медиков с эмблемой гильдии.

Волков, едва открыв шлюз, выдохнул:

— Ковшов в шлюзе, тяжело ранен. Капсула снаружи. Красильников внутри, в стазисе.

Медики кинулись выполнять свою работу. Боголюбский подошел к Волкову, его лицо было серьезным.

— Ты привез не только доказательства. Ты привез войну. Гильдия задержала их ненадолго. Кирсанов не отступит. У него теперь личная месть.

Волков снял шлем. Его трясло от адреналина.

— Что с Ковшовым?

— Вытянут, если повезет. Он свое дело сделал. А теперь, — Боголюбский указал на криокапсулу, которую медики осторожно вкатывали в ангар, — у нас есть главная улика. Живая. Вернее, дышащая.

Они стояли и смотрели на мутное стекло капсулы, за которым спал человек, чей разум был стерт корпорацией. Он был ключом ко всему. И самой уязвимой точкой.

— Что дальше? — спросил Волков, чувствуя, как накатывает пустота после выброса адреналина.

— Дальше, — сказал Боголюбский, — мы будем его будить. Вытаскивать из того ледяного небытия, в которое его загнали. Официально, с гильдейскими медиками и записью всего процесса. И узнаем, что же «Лунолит» так боялось, что мы найдем в его голове. И тогда мы выпустим этот материал. Весь. Со всеми деталями. Не как сплетню. Как приговор.

Волков кивнул. Охота за телом закончилась. Начиналось вскрытие души. И он знал, что корпорация, чтобы скрыть тайну, которую они могли заложить в «Адаптанта», пойдет на все. Даже на открытый конфликт с гильдией. Тихая война в тени закончилась. Теперь она грозила выплеснуться на освещенную солнцем сторону Луны.

Гильдейский ангар, спрятанный в каньоне, превратился в полевой госпиталь и лабораторию одновременно. Ковшова прооперировали в соседней, отгороженной пластиковой пленкой, зоне. Его скафандр срезали, обнажив изуродованное взрывом тело. Медики, хмуро переговариваясь, боролись за его жизнь. Прогнозы были туманными: «если доживет до утра».

Но главное внимание было приковано к криокапсуле. Красильников лежал внутри, бледный, как лунный камень, лишь легкое запотевание стекла от его дыхания свидетельствовало, что это не труп. Гильдейский врач, пожилая женщина с острым взглядом и руками, не знающими дрожи, — её звали Вера Семёновна — руководила процессом вывода из стазиса.

— Резкий выход убьёт его, — её голос был тихим, но авторитетным. — Нейронные связи, и без того повреждённые, могут не выдержать. Будем будить медленно. В течение суток.

Боголюбский расставил камеры. Каждый шаг, каждый показатель на мониторах, каждое слово медиков фиксировалось с нескольких углов. Это была не просто медицинская процедура. Это был будущий доказательный материал.

Волков стоял в стороне, прислонившись к прохладной стенке пещеры. Он чувствовал себя выжатым. Физическая усталость накладывалась на моральное опустошение. Он сделал всё, что мог. Вытащил улику из пасти корпорации. А теперь эта улика — человек — лежала перед ним, беззащитный и пугающий своей пустотой.

Боголюбский подошёл к нему, протягивая кружку с чем-то дымящимся.

— Чай. С настоящими листьями, не синтетика. Спасибо.

Волков взял кружку, почувствовал обжигающий жар через перчатки.

— Спасибо за что? За то, что втянул гильдию в корпоративную войну?

— За то, что дал нам оружие, — поправил Боголюбский. — Гильдия давно ищет рычаг против «Лунолита». Они скупают мелкие артели, давят на цены, внедряют своих людей. Этот случай — не просто преступление. Это системный сбой. Если мы докажем, что они ставили незаконные опыты на людях, это подорвёт их репутацию на земных биржах, вызовет проверки. У них отожмут лицензии на новые участки. Это больше, чем одно убийство. Это удар по бизнесу.

— А он? — Волков кивнул в сторону капсулы.

— Он — свидетель. Самый важный. Его состояние… если в его мозгу остались хоть какие-то следы памяти, хоть отпечаток того, что с ним делали… — Боголюбский замолчал. — Вера Семёновна говорит, есть шанс. Не на полное восстановление. Но на фрагменты. Воспоминания-вспышки.

— И что тогда? Он станет вечным живым упрёком?

— Он станет символом. И ему, возможно, смогут помочь. У гильдии есть связи с нейрологическими институтами на Земле, которые не зависят от корпораций.

Процедура шла часами. Волков то дремал, сидя в углу, то вновь вглядывался в мониторы, где кривые жизненных показателей медленно, но неуклонно ползли вверх. Температура тела. Активность мозга. Частота сердечных сокращений.

К утру (стандартному лунному, не имеющему отношения к Солнцу) Ковшов пришёл в себя. Ненадолго. Он был под сильнейшими анальгетиками, его глаза, тусклые и запавшие, с трудом фокусировались.

— Капсула? — было первое, что он прошептал.

— Здесь. В безопасности, — ответил Волков, склонившись над ним.

Ковшов слабо кивнул и снова погрузился в забытьё, но на его лице, изрезанном болью, на мгновение мелькнуло что-то вроде облегчения.

А потом проснулся Красильников.

Это не было драматическим пробуждением. Его веки просто дрогнули, затем медленно приподнялись. Глаза были пусты. Не безумные, не испуганные. Пустые, как стекло иллюминатора, смотрящего в глубокий космос. Он лежал и смотрел в потолок пещеры, не моргая, не реагируя на свет, на голоса.

Вера Семёновна осторожно проверила рефлексы. Тело работало. Дышал самостоятельно. Мог глотать. Но личность, «я» — отсутствовало. Клинически чистый случай глубокого диссоциативного расстройства, усугублённого экспериментальным вмешательством.

Боголюбский смотрел на это, и его лицо, всегда готовое к худшему, всё же дрогнуло от неподдельного ужаса.

— Они не просто стёрли память. Они стёрли него.

Но Вера Семёновна была упряма.

— Мозг — не жесткий диск. Нельзя просто «стереть». Можно заблокировать, разъединить, заставить забыть пути. Дайте ему время. И тишину.

Она приказала отгородить пространство вокруг Красильникова, оставив только мониторы и капельницу с питательным раствором. Он лежал, глядя в одну точку.

Волков не выдержал. Он подошёл к ограждению, достал из кармана планшет, нашёл то самое фото — его матери, Лидии Петровны, на фоне земного леса. Он включил подсветку и медленно поднёс картинку к лицу Красильникова.

Сначала — никакой реакции. Пустой взгляд скользнул по изображению, не зацепившись. Волков уже хотел опустить руку, как вдруг заметил едва уловимое изменение. Зрачки Красильникова чуть расширились. Не на фото в целом, а на пятно зелени, на крону дерева. Его губы, сухие и потрескавшиеся, дрогнули.

Ни слова. Ни звука. Но в глубине этих пустых глаз что-то шевельнулось. Как тень на дне глубокого колодца.

Вера Семёновна, наблюдавшая за этим, затаила дыхание.

— Сенсорный ключ, — прошептала она. — Что-то из глубокого, довербального детства. Запах хвои. Цвет зелени. Это не память в смысле событий. Это эмоциональный отпечаток. Он есть. Он жив. Заблокирован, но жив.

Это была крошечная победа. Ничтожная искра в пустоте. Но она значила всё. Личность Красильникова не была уничтожена. Она была замурована. А значит, теоретически, её можно было освободить.

И в этот момент, когда в ангаре царила почти благоговейная тишина, сработала тревога. Одна из камер наружного наблюдения, спрятанная на краю каньона, передала сигнал. К ангару, используя тот же маршрут, что и Волков, приближался челнок. Не корпоративный. Старый, потрёпанный, без опознавательных знаков.

На его борту, как показал тепловой сканер, был один человек.

Все в ангаре замерли. Боголюбский схватился за импровизированную рацию гильдейской охраны, выставленной наверху.

— Не стрелять. Пока не стрелять. Пусть подойдёт.

Челнок аккуратно приземлился в сотне метров от входа. Шлюз открылся, и из него вышел одинокий человек в простом, без маркировок, скафандре. Он поднял руки, показывая, что безоружен, и медленно пошёл к входу в пещеру.

Когда его впустили внутрь и он снял шлем, Волков увидел лицо, которое не ожидал увидеть никогда.

Это был доктор Свешникова. Корпоративный врач с «Глубокой-12».

Её лицо было бледным, решительным и бесконечно уставшим. Она обвела взглядом ангар, остановившись на Красильникове за ограждением, потом на Ковшове на койке. Её глаза наполнились болью.

— Я думала, он мёртв, — тихо сказала она, глядя на Ковшова. — Когда Кирсанов сказал, что он предатель и ликвидирован… Я не поверила. Но боялась проверить.

— Зачем вы пришли? — спросил Боголюбский, его голос был ледяным.

Свешникова посмотрела прямо на него, а потом на Волкова.

— Потому что я больше не могу. Потому что я подписывала их медицинские заключения. Потому что «Адаптант» — это не единственная их программа. И если вы действительно хотите их остановить, вам понадобится не один живой овощ. Вам понадобятся имена. Даты. Места. И я знаю, где они хранят настоящий архив. Не цифровой. Бумажный. В сейфе, в кабинете Кирсанова на «Глубокой-12».

В ангаре воцарилась гробовая тишина. Она предлагала им то, без чего все их доказательства были лишь половиной правды: исходный код кошмара.

— Почему мы должны вам верить? — наконец спросил Волков.

— Потому что, — Свешникова сглотнула, и её голос задрожал, — следующим «Адаптантом» в очереди был назначен я. За «недостаточную лояльность». Они нашли у меня… сомнения.

Она протянула Волкову маленький, спрятанный в ладони, кристалл данных.

— Это ключи от их внутренней сети за последние три месяца. И мои собственные записи. Проверьте.

Боголюбский взял кристалл и сунул его в карман, не отводя от неё взгляда.

— Допустим, мы верим. Что дальше?

— Дальше, — выдохнула Свешникова, — вам нужно пробраться обратно на «Глубокую-12». И украсть у Кирсанова его самый страшный секрет. Пока он ещё не успел его уничтожить.

Возвращаться туда, откуда только что чудом сбежал, было чистым безумием. Но другого выбора не было. Бумажный архив в сейфе Кирсанова — это был Святой Грааль. Цифровые данные можно удалить, подменить, взломать. Бумага, особенно с подписями и печатями, была вещью в себе. Окончательной уликой.

План родился мучительно, в спорах, под мерцающий свет ламп ангара и под тихое, ровное дыхание Красильникова.

Основная идея исходила от самой Свешниковой. Она знала расписание и привычки Кирсанова. Каждые сорок восемь часов он проводил глубокое совещание с охраной и инженерами, длящееся не менее трех часов. В это время его кабинет, примыкающий к командному центру, был пуст, но под присмотром систем. Однако не всех.

— Есть система вентиляции, — говорила она, чертя схему на планшете. — Старая, для экстренной эвакуации воздуха в случае пожара. Она не подключена к основному контуру датчиков движения, только к давлению и задымленности. Тоннель проходит в метре над потолком его кабинета. Люк за декоративной панелью.

— А сейф? — спросил Волков.

— Биометрика. Отпечаток ладони и сетчатки Кирсанова. Взлому потребуется время.

— У нас его нет, — мрачно констатировал Боголюбский.

Тут в разговор вступил Ковшов. Его голос, слабый и хриплый, доносился с койки:

— У меня… есть отпечаток. В старом файле доступа. С дистанционного сканера. Качество… неидеальное. Но для гибридной матрицы… может сойти.

Он дал координаты файла в своей зашифрованной памяти. Оказалось, за годы работы «смотрителем» он собрал крохи информации на всех ключевых фигурах «Лунолита». На всякий случай.

Сетчатку было не получить. Но, как утверждала Свешникова, в режиме повышенной тревоги (а после их побега он точно был активен) Кирсанов использовал упрощенный протокол — только отпечаток и цифровой код. Код она знала — четыре цифры, которые он, в своей самоуверенности, не менял годами: дата его назначения на «Глубокую-12».

План был дерзким и строился на двух «если»: если Кирсанов пойдет на совещание, и если система распознает кустарную копию отпечатка.

Проникнуть должен был Волков. Только он знал обстановку и имел опыт скрытного перемещения. Боголюбский и гильдейцы обеспечивали отвлекающий маневр — «утечку» информации о том, что Красильников и Волков находятся на другой, дальней станции. Для этого был задействован весь ресурс ложных сообщений и подставных переговоров в эфире.

Ночью (опять же, по стандартному лунному времени) Волков на том же тихом ровере выдвинулся к «Глубокой-12». На этот раз он подходил не с тыла, а почти открыто, со стороны заброшенных разведочных вышек, используя их как прикрытие. На нем был не его скафандр, а гильдейский, без опознавательных знаков, с измененными динамиками голоса.

Он проник на территорию через старый аварийный шлюз для доставки грузов — его коды тоже предоставила Свешникова. Внутри царило напряжение. После инцидента с «КС-7» и провала с поимкой Волкова охрана была на взводе. Патрули ходили чаще, но и усталость накапливалась.

Кабинет Кирсанова находился на верхнем ярусе административного модуля. Волков, изображая ремонтника с гильдейским допуском (фальшивка, подготовленная Боголюбским), добрался до технического этажа. Вентиляционный тоннель оказался тесным. Он полз, отталкиваясь локтями, держа перед собой портативный сканер, чтобы не пропустить люк.

Наконец, нужная решетка. Через нее был виден кусок кабинета: массивный стол, кресло, стена с экранами, сейчас темными. И в углу — тот самый сейф. Низкий, широкий, матово-черный, похожий на гроб.

Волков по рации, на предельно сжатой частоте, получил подтверждение: Кирсанов только что вошел в зал совещаний. Окно было открыто.

Он осторожно снял решетку и бесшумно спрыгнул вниз. Волков подошел к сейфу. Панель управления сияла мягким синим светом. Он приложил к сканеру гибкую пластину с нанесенным отпечатком Кирсанова, воссозданным по файлу Ковшова.

Индикатор мигнул желтым. Задумался. Сердце Волкова замерло. Прошло пять секунд. Десять.

Загорелся зеленый свет. Запрос кода. Волков быстро ввел четыре цифры.

Тихий щелчок. Магнитные замки отдались глухим стуком. Дверца сейфа отъехала в сторону.

Внутри не было денег или драгоценностей. Лежали папки. Толстые, из плотного серого картона. А также несколько старых жестких дисков в защитных корпусах и… личные блокноты в кожаных переплетах.

Волков не стал разглядывать. У него был рюкзак. Он быстро, но аккуратно стал перекладывать содержимое сейфа внутрь. Папки были тяжелыми, от них пахло бумагой и чем-то химическим, консервантом.

Вдруг его рация едва слышно щелкнула. Голос Боголюбского, прерывистый от помех:

— …совещание… прервано. Кирсанов… выходит. У тебя… максимум три минуты…

Проклятие. Что-то пошло не так. Может, Кирсанову сообщили о «всплытии» Волкова на другой станции, и он счел совещание бесполезным.

Волков ускорился. Последняя папка, блокноты, диски. Рюкзак был полным, тяжелым. Он застегнул его, взвалил на плечи и полез обратно в вентиляцию. Задвинуть решетку изнутри было невозможно. Он оставил ее.

Он уже почти дополз до технического люка, когда по всему модулю раздалась резкая, трехуровневая сирена. Не общая тревога. Локальная, на административный уровень. Его обнаружили. Или Кирсанов вошел в кабинет.

Волков вывалился из люка на технический этаж и побежал к ближайшей лестнице, ведущей вниз, к грузовым шлюзам. За спиной уже слышались тяжелые шаги и крики: «На верхнем ярусе! Перекрыть выходы!»

Он летел вниз, перепрыгивая через ступеньки. Внизу, у выхода к шлюзам, маячили двое охранников. Они его еще не видели, но перекрывали путь.

Волков свернул в боковой коридор — в зону энергораспределения. Лабиринт труб, щитов, гудящих трансформаторов. Он нырнул вглубь, стараясь заглушить звук своих шагов. Охранники, услышав его, рванули за ним.

Это был тупик. Коридор заканчивался служебным лифтом для оборудования, но его панель была темной — обесточена из-за тревоги.

Волков прижался к стене у поворота, сбрасывая рюкзак. Он выхватил револьвер-перфоратор. У него не было шансов в перестрелке, но нужно было выиграть секунды.

Первый охранник показался из-за угла. Волков выстрелил не в него, а в потолок над его головой, в пучок силовых кабелей. Раздался хлопок, сыпанули искры, и свет в коридоре погас, сменившись аварийным красным сиянием. Охранник отпрянул, ослепленный вспышкой.

В этот момент Волков услышал скрежет металла. За ним, со стороны тупика, медленно, со скрипом, начала открываться створка аварийного люка — того самого лифта. Его кто-то открывал вручную, с нижнего уровня.

В полумраке красного света показалась фигура в рабочем комбинезоне. Это был Горшенин. Сменный инженер, первый, кто позвал Волкова. Его лицо было искажено страхом и решимостью.

— Сюда! Быстро! — прошептал он, невзирая на то, что его могут услышать.

Волков не раздумывал. Он схватил рюкзак и нырнул в черный провал люка. Горшенин тут же начал закрывать створку. Слышно было, как охранники, придя в себя, бегут к ним.

— Почему? — успел выдохнуть Волков, спускаясь по темной шахте за Горшениным.

— Потому что они убили Красильникова. И я это видел. Не до конца, но… достаточно. А теперь они убьют и меня, если узнают, что я впустил тебя. Я и так на заметке.

Они выбрались в нижний технический туннель, пахнущий сыростью и озоном. Горшенин вел его к малоиспользуемому шлюзу для вывоза шлака.

— Здесь твой ровер? — спросил он.

— В полукилометре.

— Беги. Я задержу их. Скажу, что ты угрожал мне.

Он толкнул Волкова к шлюзу, а сам побежал обратно, крича навстречу преследователям: «Он тут! В шлаковый отсек прорвался!»

Волков вышел в безвоздушное пространство и рванул прочь, к своему укрытию. За его спиной, на территории «Глубокой-12», вспыхнули прожектора, началась суматоха. Но он был уже в тени, среди скал.

Он добежал до ровера, втолкнул внутрь драгоценный рюкзак и рванул прочь. На этот раз он не оглядывался.

В ангаре его ждали. Когда он снял шлем, его лицо было покрыто пылью и потом. Он молча сбросил тяжелый рюкзак к ногам Боголюбского.

— Всё. Весь его скелет в шкафу.

Боголюбский открыл первую папку. На титульном листе готическим шрифтом было выведено: «Проект «Адаптант». Фаза «Омега». Отчет о нейро-социальной перестройке субъекта К-42». А ниже — подпись Кирсанова и печать «Лунолита» с грифом «Совершенно секретно. Уничтожить при первой угрозе».

Они нашли не просто улики. Они нашли инструкцию по созданию людей-призраков. И, листая дальше, увидели списки. Десятки имен и номеров. Красильников и Ковшов были лишь двумя строчками в длинном перечне «утилизированного сырья».

Война только что перешла в новую фазу. Из локального скандала она превращалась в дело о преступлениях против человечности. И у Волкова в руках теперь было оружие, способное взорвать не только репутацию корпорации, но и основы всего лунного уклада.

Бумаги, извлеченные из сейфа Кирсанова, были не просто уликами. Они были бомбой замедленного действия, тикающей в тишине гильдейского ангара. Боголюбский и его люди работали круглосуточно, сканируя, оцифровывая, шифруя и рассылая фрагменты по защищенным каналам доверенным лицам на Земле и на других станциях. Не всю информацию сразу — так ее было бы проще опровергнуть и задавить. Выпускали дозировано: сначала сухие факты о «несанкционированных медицинских тестах», затем — вымаранные, но узнаваемые медицинские карты, затем — финансовые транши на счета подставных фирм, связанных с проектом «Адаптант».

Эффект был похож на растущий гул. Сначала — недоумение в профессиональных чатах. Потом — запросы от мелких земных новостных порталов. Затем — первые, осторожные вопросы от одного из комитетов Лунного Протектората. «Лунолит» отвечал шаблонными отказами и угрозами судебных исков за клевету. Но тон их заявлений становился все более резким, нервным.

Волков почти не участвовал в этой информационной войне. Он был солдатом, а не пропагандистом. Его задача теперь была другой: охранять Красильникова и Ковшова. Оба были живы, но висели на волоске. Ковшов медленно приходил в себя после операции, но его тело было сломано, а дух, казалось, сломлен еще сильнее. Он молчал, глядя в потолок, и только иногда его взгляд скользил в сторону огороженного пространства, где лежал «субъект К-42» — Дмитрий Красильников.

Красильников… с ним происходило нечто странное. После того, как он увидел фото леса, в его пустых глазах иногда вспыхивали крошечные искорки. Он мог минутами смотреть на капельницу, наблюдая за падающими каплями, или следить за тенью от движущегося за потолком вентилятора. Это не было осознанным интересом. Это было похоже на работу древних, базовых отделов мозга, которые просыпались первыми. Вера Семёновна называла это «посткриогенным синдромом реинтеграции». Но она же тихо признавалась Волкову:

— Я не знаю, вернется ли он когда-нибудь. Но он не растение. Что-то внутри… шевелится. Как будто пытается найти путь в лабиринте без стен.

Именно Волков проводил с ним больше всего времени. Он сидел рядом, молча, иногда показывая ему простые вещи: кусок полированного базальта, веточку от гидропонного растения, тот же снимок леса. Он не ждал реакции. Он просто был рядом. И однажды, когда Волков встал, чтобы уйти, Красильников медленно, как робот с разряженными батареями, повернул голову. Всего на пару градусов. Его взгляд не был осмысленным, но это было движение, направленное к Волкову, а не в пустоту.

Этот крошечный жест стоил больше, чем все расшифрованные документы.

Но покой был иллюзией. Боголюбский, все более хмурый, сообщил Волкову новости:

— Они идут ва-банк. «Лунолит» подала в суд на гильдию за укрывательство преступников и кражу коммерческой тайны. Это процесс, который будет идти годами, но он легитимизирует их давление. И… появились слухи.

— Какие?

— Что у них есть свой свидетель. Тот, кто готов дать показания, что все данные сфабрикованы гильдией и тобой лично для корпоративного рейдерства. Что Красильников — просто психически больной шахтер, а Ковшов — несуществующий человек.

— Они найдут такого, — мрачно сказал Волков. — За деньги найдут.

— Не только. — Боголюбский понизил голос. — Мои источники говорят, что Кирсанов выпрашивает у головного офиса «разрешение на активную оборону». Они хотят легитимного повода войти сюда силой. И я не уверен, что гильдия будет драться до последнего за двух беглецов и пачку бумаг. У них свой бизнес.

Иными словами, их убежище становилось мышеловкой.

Именно тогда Волков принял решение. Он нашел Веру Семёновну.

— Можно его переместить? Куда-нибудь. Далеко.

Она посмотрела на него с понимающей грустью.

— Физически — да, с поддержкой. Но куда, детектив? На Луне все друг у друга на виду. Или под корпорациями, или под гильдией, или под Протекторатом, в котором тоже сидят их люди.

— Не на Луне, — тихо сказал Волков.

Он имел в виду единственное логичное, хотя и безумное, решение. Возвращение на Землю. Там, в гуще миллиардов людей, в хаосе юрисдикций, можно было затеряться. Там были независимые суды, настоящие больницы, журналисты, которых не так просто запугать. Но путь на Землю был под колпаком у корпораций. Билеты, места на челноках, посадки — все контролировалось.

Нужен был корабль. Не пассажирский лайнер. Грузовой. Независимый. И такой корабль, по словам Боголюбского, должен был вскоре прибыть на «Серпий» за партией редких изотопов. Капитаном был вольный перевозчик по кличке «Дедал», известный своим безразличием к политике и любовью к деньгам. Но и он не стал бы нарушать эмбарго ради незнакомцев.

План созрел дерзкий и отчаянный. И он требовал участия Ковшова. Того самого Ковшова, который едва говорил.

Волков подошел к его койке.

— Тебе нужно встать, — сказал он без предисловий. — Ненадолго. И сказать пару слов.

Ковшов медленно перевел на него тусклый взгляд.

— Зачем? Всё кончено.

— Нет. Потому что у нас есть шанс вывезти его. На Землю. К настоящим врачам. И надавить на них так, чтобы они завыли. Но для этого нужен твой голос. Твой настоящий голос.

— Я… ничего не помню.

— Врешь, — жестко сказал Волков. — Ты помнишь всё. Боль, страх, как стирают личность. Ты просто боишься это вспомнить. Но сейчас твой страх — это наше оружие. Ты расскажешь. Камере. Все, что можешь. Про «Адаптанта». Про себя. Про то, что они сделали с Красильниковым. Не как свидетель. Как жертва. Живая.

В глазах Ковшова что-то дрогнуло. Не страх. Нечто более глубокое — ярость. Ярость, которую он годами давил в себе, чтобы выжить.

— А потом? — прошептал он.

— А потом мы найдем способ посадить тебя на тот корабль. С ним. И с доктором.

— А ты?

— Я останусь. Чтобы прикрыть отход. И чтобы найти остальных из этого списка.

Ковшов закрыл глаза. Прошла долгая минута.

— Давай камеру, — наконец сказал он. Голос был все еще слабым, но в нем появилась сталь.

Запись длилась двадцать минут. Ковшов говорил с трудом, с паузами, иногда теряя нить. Но он говорил. О палатах, о приборах, о безликих людях в халатах, о боли, которая не в теле, а в самом «я». О том, как тебя разбирают на части и собирают заново, но уже без души. Это было страшнее любого обвинительного заключения. Это был голос из преисподней, которую построили на Луне.

Когда запись закончилась, Ковшов лежал, обессиленный, но в его взгляде больше не было пустоты. Была решимость. И благодарность.

Боголюбский, посмотрев запись, побледнел.

— Это… это переломит ситуацию. Но выпускать это сейчас — значит подписать им смертный приговор. Корабль «Дедала» причаливает через сорок восемь часов. Мы выпустим запись за двенадцать до его отбытия на Землю. Поднимется такой шум, что «Лунолит» будет не до погони. Они будут тушить пожар на Земле.

Оставалась последняя деталь: как погрузить двух тяжелобольных людей и врача на частный грузовой корабль под носом у всех? Ответ был прост и опасен: как груз. В медицинских криокапсулах, замаскированных под контейнеры с биоматериалом для земных лабораторий. У «Дедала» уже был подобный контракт.

Вера Семёновна, узнав о плане, лишь кивнула.

— Я поеду с ними. Моя работа здесь сделана. А там… ему понадобится долгий уход.

Все было готово. Или почти все. Волков чувствовал, как время утекает сквозь пальцы. Он сидел рядом с Красильниковым в последний вечер перед бурей. Показывал ему на планшете не фото леса, а простую, анимированную картинку — падающий снег.

— Вот, смотри. Это там, внизу. Где-то бывает. Холодно, но… по-другому.

Красильников смотрел на экран. И вдруг — он медленно, очень медленно, поднял руку. Неловко, как марионетка, тронул пальцем стекло планшета там, где падала снежинка. Он не улыбнулся. Не сказал ни слова. Но в этом жесте было больше человечности, чем во всех отчетах Кирсанова.

В этот момент на пороге появился Боголюбский. Его лицо было серьезным.

— Волков. Внешние датчики. К «Серпию» на полном ходу идет катер. Не корпоративный. Гильдейский, но… с отключенным транспондером. И его тепловая подпись слишком мощная для служебного судна.

Они поняли одновременно. Это не проверка. Это «активная оборона». Кирсанов не стал ждать судов. Он нанял наемников под видом гильдейцев. Или купил кого-то внутри самой гильдии. Они плыли не для переговоров.

Цель была ясна: стереть все следы. Навсегда.

У них было не больше часа.

Ангар был тих, но напряжение в воздухе висело осязаемое. Волков не суетился. Он сидел на ящике, протирая тряпкой старый, но безупречный складной нож, подарок отца-геолога. Его спокойствие было заразительно и злило одновременно.

— Они идут, — констатировал Боголюбский, глядя на данные с внешних датчиков. — Восемь человек. Профессионалы. Шансов в перестрелке нет.

— Кто говорил о перестрелке? — не поднимая глаз, спросил Волков. — Мы детективы, а не партизаны. Наше оружие — факты и немного театра.

Он встал и подошёл к капсуле Красильникова, положил руку на холодное стекло.

— Вера Семёновна, вы готовы к сеансу связи?

— Да, — кивнула врач, настраивая камеру. — Нейро-датчики покажут малейшую активность.

— Отлично. Артём, твой «вирус» готов к запуску?

— По твоему сигналу, — Боголюбский показал на красную виртуальную кнопку на планшете.

План Волкова был до смешного прост и до гениальности дерзок. Он не собирался бежать. Он собирался провести прямую трансляцию.

Наемники ворвались в ангар стремительно и тихо, застав «защитников» в полной «беззащитности». Волков, Боголюбский, врач и двое охранников стояли с поднятыми руками у капсул. Капсулы были подключены к мониторам, а те — к передатчику.

— Не двигаться! — скомандовал главарь, человек в тактическом скафандре без опознавательных знаков. Его люди быстро обыскали всех, отобрали оружие.

— Где данные? — спросил он, подходя к Волкову.

— В эфире, — спокойно ответил Волков. — Прямо сейчас. Посмотрите на монитор.

На главном экране, который видели и наемники, и невидимая аудитория в сети, шла картинка с двух камер. Одна показывала ангар с боевиками. Вторая — лицо Ковшова, который, превозмогая слабость, смотрел в объектив. Рядом с ним на столе лежали бумаги из сейфа Кирсанова.

— Всем добрый вечер, — голос Волкова прозвучал чётко, без дрожи. — Вы видите спецназ корпорации «Лунолит», присланный для ликвидации свидетелей их преступной программы «Адаптант». А это — Игнат Ковшов, один из жертв. И документы, изъятые из сейфа начальника службы безопасности Родиона Кирсанова. Прямо сейчас полный пакет данных рассылается по всем независимым редакциям, надзорным органам Земли и, что забавно, — конкурентам «Лунолита».

Лицо главаря под маской не было видно, но его поза выразила крайнее напряжение. Он не ожидал такого.

— Отключите передачу! — рявкнул он.

— Не можем, — пожал плечами Боголюбский. — Источник питания и сервер находятся в другом месте. Глушить бесполезно — сигнал уйдёт по старым аварийным туннелям на десятки ретрансляторов.

— Тогда мы возьмём то, что можно взять, — главарь навёл оружие на капсулу Красильникова. — И уйдём.

— И совершите ошибку, — сказал Волков, делая шаг вперёд, между стволом и капсулой. — Убьёте главную улику на глазах у тысяч зрителей. Это уже не сокрытие преступления. Это акт публичного терроризма. Ваши хозяева этого не хотели. Они хотели тишины. Её не будет. В любом случае.

Он посмотрел прямо в линзу камеры на своём скафандре.

— Господин Кирсанов, если вы смотрите, — а я уверен, что смотрите, — у вас есть два выхода. Первый: дать команду этим джентльменам стрелять. И тогда через час акции «Лунолита» рухнут, земные силовики придут с обысками в каждый ваш офис, а конкуренты с удовольствием поделят ваши лунные активы. Второй: отозвать собак. Признать «частный инцидент с перегибами на местах», уволить пару козлов отпущения, включая вас, и постараться отбрехаться в судах, что вам, с вашими юристами, на годы работы. Выбирайте.

В ангаре повисла тягучая, невероятная пауза. Наемники ждали приказа. Волков стоял, не мигая. Боголюбский замер. Все понимали, что Кирсанов слушает.

И через три минуты личный коммуникатор главаря наемников тихо вибрировал. Тот приложил его к шлему, послушал. Его плечи слегка обмякли. Он молча махнул рукой своим людям.

Без единого выстрела, так же стремительно, как и появились, наемники отступили и скрылись в туннеле.

Волков медленно опустил руки. Прямая трансляция была прекращена по его знаку.

— «Вирус» запущен? — спросил он.

— И уже размножается, — подтвердил Боголюбский, смотря на экраны, где ползли проценты отправки. — Скандал будет чудовищный.

— Прекрасно. Теперь, Вера Семёновна, готовьте пациентов к транспортировке. Нас ждёт официальный рейс на Землю. Под эскортом уже не корпоративных, а вполне себе государственных лиц из Лунного Протектората, которые сейчас рвут и мечут, пытаясь понять, как такое случилось у них под носом.

Он подошёл к капсуле и посмотрел на лицо Красильникова.

— Всё, Дмитрий. Цирк окончен. Теперь — лечение.

На этот раз посадка на Земле была торжественной и официальной. Не в пустыне, а на главном космодроме Восточный. Капсулы с Красильниковым и Ковшовым под присмотром Веры Семёновны и команды лучших федеральных медиков погрузили в спецсамолёт, направлявшийся в закрытый научно-реабилитационный центр под Новосибирском.

Волков и Боголюбский вышли по трапу под вспышки камер и крики репортёров. Им устроили пресс-конференцию, но Волков, сославшись на усталость, от неё уклонился, предоставив слово Боголюбскому. Тот был в своей стихии.

Сам Волков, в сопровождении двух уже вполне официальных следователей Генпрокуратуры, отбыл на первые, многочасовые допросы. Он давал показания три дня. Чётко, сухо, без эмоций, подкрепляя каждое слово цифровой выгрузкой данных. Следователи, сначала настроенные скептически («частник, влез в корпоративные разборки»), к концу третьего дня смотрели на него с оторопью и уважением. Он выложил им не просто дело, а готовое обвинительное заключение.

Кирсанова арестовали на его же вилле в подмосковном посёлке «Лунный свет». Он пытался что-то говорить о провокации и промышленном шпионаже, но на фоне обрушившейся публичной огласки и прямых улик его голос звучал жалко. «Лунолит» открестилась от «отдельных преступных сотрудников», устроила чистку и завела бесконечные внутренние проверки. Их акции всё же рухнули, но корпорация, как гигантский спрут, выжила, отбросив несколько щупалец.

Через неделю Волков вернулся в свой кабинет на станции «Заря». Ничего не изменилось. Тот же вид на Землю, тот же запах кофе. Но теперь на него сыпались звонки. Десятки. Родственники пропавших на других корпоративных объектах. Коллеги, заметившие странности. Даже представители других гильдий, желавшие «навести порядок в своём доме».

Он взял трубку очередного звонка.

— Волков слушает.

— Инспектор, это Горшенин, с «Глубокой-12». Вы… вы меня помните?

— Помню. Что случилось?

— Да тут… не знаю, даже. После всей истории с Красильниковым у нас сменилось начальство, вроде всё успокоилось. Но я нашёл кое-что в старых сервисных тоннелях. Какую-то… другую капсулу. Законсервированную. И там… там кто-то есть.

Волков медленно улыбнулся. Охота, как он и подозревал, только начиналась.

— Не трогайте ничего, Горшенин. Зафиксируйте координаты. Я вылетаю завтра.

Он положил трубку, отпил кофе и взглянул на голубой шар в иллюминаторе. Было тихо. Спокойно. Совершенно скучно.

Идеально.

Прошло три месяца. Скандал с «Адаптантом» медленно тонул в пучине новых новостей, но последствия были необратимы. Была создана особая комиссия по этике космических исследований, ужесточён контроль за частными корпорациями на Луне.

Дмитрий Красильников по-прежнему находился в Новосибирском центре. Прогресс был, но измерялся он микронами. Он научился фокусировать взгляд, иногда, в ответ на голос Веры Семёновны, его пальцы дрогнут. Врачи говорили о «долгой дороге», но дорога, по крайней мере, началась. Его мать, Лидия Петровна, наконец получила право навещать сына. Она привезла ему землю с их дачного участка и засушенную веточку сосны. Он смотрел на неё часами.

Игнат Ковшов, пройдя через череду операций и реабилитаций, давал показания в качестве главного свидетеля. Ему предложили новую личность и место под солнцем в тихом уголке Земли. Он отказался.

«Я слишком долго был тенью, — сказал он Волкову на их последней встрече. — Хочу остаться собой. И посмотреть, как они отвечают».

Однажды вечером в кабинет Волкова на «Заре» вошёл незваный гость. Мужчина в дорогом, но неброском костюме, с лицом профессионального дипломата.

— Инспектор Волков? Меня зовут Андрей Евгеньевич. Я представляю… определённые интересы. Не корпоративные. Государственные.

— Слушаю, — Волков не предложил сесть.

— Ваша работа в деле «Адаптанта» была впечатляющей. Нестандартной. Эффективной. У нас есть потребность в таких кадрах. На более… постоянной основе. С полной легитимностью, доступом к любым архивам и ресурсам. Для расследования дел, которые слишком деликатны для обычных структур.

Он положил на стол удостоверение и конверт с печатью.

— Это предложение. Не приказ. Подумайте. Нам нужен человек, который смотрит на луну и видит не полезные ископаемые, а тени. И умеет их ловить.

Мужчина ушёл. Волков не стал сразу открывать конверт. Он подошёл к иллюминатору. Земля висела в своей вечной синеве. Луна была у него за спиной, в самом названии станции, в самой пыли на его сапогах.

Он повернулся от иллюминатора. Его пальцы привычным жестом провели по кромке стола, нащупывая знакомую шероховатость старого дерева, привезённого когда-то с Земли в качестве панели. Лёгкая, почти невидимая улыбка тронула его губы. Он сунул удостоверение и конверт в ящик стола, но не захлопнул его до конца. Оставил щель.

Заварил свежий кофе. Сегодня вечером он будет разбирать отчёты по новому делу Горшенина. Завтра — посмотрит, что в конверте. А послезавтра…

Послезавтра будет новое дело. Потому что зло неистребимо, глупо и удивительно однообразно. Оно вечно уверено в своей изобретательности. А он,

Игнатий Евгеньевич Волков, бывший следователь Главка, а ныне просто Частный Детектив с Луны, верил в две простые вещи: в человеческую жадность, которая всегда оставляет след, и в свою старую, добрую лунную пыль, которая этот след хранит.

Он сел в кресло, поставил ноги на стол, отпил глоток горького, обжигающего кофе. В кабинете пахло им, знакомым, вечным запахом — пылью далёкой, безвоздушной равнины, на которой кто-то всегда оставляет свои следы.

Конец.

🔥 Дорогие читатели! 🔥

Ваше внимание — это топливо для творчества, а каждая прочитанная история — шаг в мир новых приключений. Но, к сожалению, системы не видят вашей поддержки, если вы читаете без подписки.

📌 Пожалуйста, подпишитесь — это бесплатно, займёт секунду, но для автора значит очень много:
✅ Дзен поймёт, что рассказ вам понравился
✅ У меня появится мотивация писать ещё больше крутых историй
✅ Вы не пропустите новые главы и эксклюзивы

💬 Ваша подписка — как аплодисменты после спектакля. Даже если не оставите комментарий, алгоритмы скажут: «Эту историю стоит показывать другим!»

Хочу от всей души обнять тех, кто сопровождает своё "спасибо" маленьким сердечным сюрпризом. Знайте: это не просто перевод. Это как чашка горячего чая, переданная в холодный день. Она греет, наполняет силами творить дальше и дарит настоящее душевное тепло.

Спасибо, что вы здесь! Пусть наши приключения продолжаются. 🚀
✍️ Ваш автор Александр Ильин.